Клиника разместится недалеко от берега реки в историческом здании, которое было построено в 1874 году. С 1988 по 1913 год в нем располагалась гостиница, известная под названием «Приют моряка». С 1913 по 1942 год здесь был «Приют святого сердца» для малолетних преступниц, после чего здание переоборудовали под дешевые меблированные комнаты.

Доктор Тахион заявил, что здание было приобретено и полностью отреставрировано на средства бостонского Фонда Стэнхоупов, возглавляемого мистером Джорджем С. Стэнхоупом. Мистер Стэнхоуп — отец миссис ван Ренссэйлер. «Я знаю, что, если бы Блайз была жива, она сейчас не хотела бы ничего иного, как работать бок о бок с доктором Тахионом», — сказал мистер Стэнхоуп.

На начальном этапе работа клиники будет финансироваться за счет платы за прием и частных пожертвований, но доктор Тахион признался, что совсем недавно вернулся из Вашингтона, где встречался с вице-президентом Хамфри. Источники, близкие к вице-президенту, утверждают, что администрация рассматривает вопрос частичного финансирования джокертаунской клиники за счет Сенатского комитета по исследованию возможностей и преступлений тузов (СКИВПТа).

Заявление доктора Тахиона было встречено восторженными аплодисментами со стороны собравшейся толпы численностью приблизительно пятьсот человек, многие из которых, несомненно, явились жертвами вируса дикой карты.

Единственное, о чем он был в состоянии думать, — какой же красавицей она была при жизни.

— Я должен спросить вас, можете ли вы опознать останки? — обратился к нему полицейский.

— Это она, — сказал Фортунато.

— Имя?

— Эрика Нейлор. «Нейлор» через «е».

— Адрес?

— Парк-авеню, шестнадцать.

Полицейский присвистнул.

— Шикарно жила дамочка. Ближайший родственник?

— Я не знаю. Она была из Миннеаполиса.

— Ну да, они все оттуда. Можно подумать, этих шлюх там в питомнике разводят.

Фортунато оторвался от ужасной зияющей раны на горле девушки и взглянул полисмену прямо в глаза.

— Она не была шлюхой, — проскрежетал он.

— Разумеется. — Мужчина пожал плечами, но отступил на шаг назад и уткнулся в свой планшет. — Я напишу, что она была манекенщицей.

«Гейшей», — подумал Фортунато. Она была одной из его гейш — забавной и хорошенькой. Кулинарка, массажистка и психолог, хотя и без лицензии, в одном лице, и неистощимая фантазерка в постели.

Она была третьей его девочкой, которую за последний год искромсали на куски.

Он вышел на улицу, отдавая себе отчет в том, как пугающе выглядит. Он был шести футов росту, худющий, как наркоман, а когда горбился, его грудная клетка, казалось, растворялась в позвоночнике. Ленора ждала его, кутаясь в черный жакет из искусственного меха, несмотря на то что наконец-то показалось солнышко. Усадив его в такси, она назвала водителю свой адрес.

Фортунато смотрел из окна на длинноволосых девиц в расшитых джинсах, на черные плакаты в витринах, расписанные яркими мелками тротуары. Близилась Пасха, но мысль о весне оставила его холодным, как кафельный пол морга.

Ленора взяла его за руку и сжала ее; Фортунато откинулся на сиденье и закрыл глаза.

Она была новенькой. Одна из его девочек вытащила ее из лап бруклинского сутенера по кличке Вилли Кувалда, и Фортунато заплатил за нее пять тысяч долларов «неустойки». На улице хорошо знали, что, вздумай Вилли возражать, Фортунато отдал бы те же самые пять тысяч, чтобы Вилли прикончили. Такова была текущая рыночная цена человеческой жизни.

Вилли работал на семью Гамбионе, и Фортунато не раз приходилось сталкиваться с ними — едва ли не лбами. Он был черным — ну, наполовину черным — и к тому же независимым, и это делало его основным объектом кровожадных фантазий дона Карло. Сильнее, чем такое сочетание, дон Карло ненавидел только джокеров. Фортунато вполне мог бы заподозрить старика во всех трех убийствах, если бы не одна загвоздка: он слишком жаждал заполучить все дело Фортунато, чтобы размениваться на самих женщин.

Ленора выросла в каком-то захолустном городишке в горах Виргинии, где старики до сих пор говорили на языке времен королевы Елизаветы. На Вилли она проработала меньше месяца, и загубить ее красоту он не успел. У нее были медно-рыжие волосы до талии, неоново-зеленые глаза и маленький соблазнительный ротик. Она одевалась исключительно во все черное и всерьез считала себя ведьмой.

Когда Фортунато увидел ее, то был не на шутку потрясен сочетанием безудержной страстности и всепоглощающей чувственности, так не вязавшимися с внешней холодноватой утонченностью. Он взял ее в обучение, и девушка проходила его уже три недели, лишь изредка обслуживая избранных клиентов, а все остальное свое время посвящая превращению из способной девочки по вызову в начинающую гейшу, которое занимало не менее двух лет.

Она привела его к дверям своей квартиры и на мгновение замерла, вставив ключ в замок.

— Э-э… Надеюсь, моя квартира не покажется тебе слишком чудной.

Фортунато остался стоять у порога, а она прошла в комнату и зажгла свечи. Окна были затянуты плотными занавесями, и он не заметил ни одного прибора, кроме телефона, — ни телевизора, ни часов, ни даже тостера. В центре комнаты прямо на деревянном полу была начерчена пятиконечная звезда в круге. Сквозь чувственный аромат ладана и мускуса пробивался легкий сернистый запах химической лаборатории.

Он запер входную дверь на замок и последовал за Ленорой в спальню. Густой длинный ворс ковра винного цвета заглушал шаги; над кроватью красовался балдахин с пурпурными бархатными занавесями.

Он сбросил одежду и улегся, закинув руки за голову и дымя сигаретой с марихуаной. Потолок у него над головой был темно-синим, с фосфоресцирующими желтовато-зелеными точками созвездий. И здесь этот зодиак! В последнее время все просто помешались на магии, астрологии и разнообразных гуру. На модных вечеринках в Вилледже каждый считал своим долгом осведомиться у собеседника, кто он по гороскопу, и разглагольствовать о карме. По мнению Фортунато, эру Водолея вполне можно было с тем же успехом переименовать в эру принятия желаемого за действительное. Никсон сидел в Белом доме, молодые парни ни за что гибли в Юго-Восточной Азии, а он до сих пор на каждом углу слышал в свой адрес слово «ниггер».

Но некоторым из клиентов такое гнездышко придется очень по вкусу. Если только психопат с ножом не выведет его из дела.

Ленора, обнаженная, забралась к нему на постель.

— У тебя такая нежная кожа. — Она провела кончиками пальцев по его груди, и по ней тут же побежали мурашки. — Никогда раньше не видела такого цвета. — Он ничего не ответил, и она сказала: — Мне говорили, твоя мать была японкой.

— А отец — сутенером из Гарлема.

— Ты распсиховался из-за того, что случилось, да?

— Я любил этих девочек. Я люблю вас всех. Вы для меня важнее, чем деньги, семья или… да что угодно!

— И?

Он не думал, что сможет что-нибудь сказать, пока слова сами не полились из него.

— Я чувствую себя таким… таким чертовски беспомощным. Какой-то поганый извращенец убивает моих девочек, а я ничего не могу с этим поделать.

— Может быть, — сказала она. — А может быть, и нет. — Ее пальцы играли с волосами у него на лобке. — Секс — это энергия, Фортунато. Это самая могущественная вещь во Вселенной. Не забывай об этом, никогда.

Она взяла его член в рот и принялась нежно обрабатывать языком, как будто это был леденец. Фаллос мгновенно затвердел, и мужчина почувствовал, как на лбу выступили капли пота. Он послюнил палец, затушил сигарету и швырнул ее на пол. Ноги скользили по шелковым простыням, ноздри наполнял аромат духов Леноры. Он вспомнил мертвую Эрику, и от этого ему захотелось тут же овладеть Ленорой.

— Нет, — отрезала она, отводя его руку от своей груди. — Ты забрал меня с улицы и учишь тому, что ты знаешь. Теперь моя очередь.