Павел Прищепа ошибался редко, но сейчас ошибся. Я успел отшатнуться, молния лишь опалила одежду. Меня подхватили и посадили в машину. Все же я потерял сознание, очнулся только в кабине водолета. Рядом сидел Прищепа.

— Как чувствуешь себя? — в его голосе звучала тревога.

Я постарался, чтобы улыбка получилась достаточно веселой.

— Надеюсь, лучше моей несостоявшейся убийцы. Сумели ее схватить? Где она? И за что этой особе понадобилось меня прикончить?

— Она за нами во второй машине. Она не пыталась скрыться, только расстроилась, что покушение не удалось. Это Анна Курсай.

— Жена Войтюка? Мстила за мужа?

— Она пообещала рассказать при личной встрече, почему так на тебя обозлилась. Будешь с ней разговаривать?

— Вторично напасть на меня она не обещала?

— Этого мы не допустим.

К посадке в Адане я уже двигался без посторонней помощи. Во дворце я пошел к Гамову — отчитаться о делах в Нордаге. Он слушал без особого интереса. Мне показалось, что он недоволен мной.

— Нет, вы действовали правильно, — ответил он. — У меня две просьбы, Семипалов. Поговорите с Анной Курсай и решите сами, как ее наказать. И вторая просьба. В Корине плохо, нужны срочные меры.

— В Корине все, как мы планировали. Штупа отразил удар их циклонов, поднятая с океана вода добавила сырости в их болота. Не вижу в этом плохого.

— В Корине эпидемия, — хмуро сказал Гамов. — И она особенно поражает детей. Эпидемия может перекинуться на Нордаг, а оттуда к нам… Ваша жена вам доложит.

— Что раньше сделать — выслушать собственную жену или допросить мою убийцу?

— Начните с того, что вам приятней.

— Начну с того, что неприятней. Вызову Анну Курсай.

Я прошел к себе. Один из «черных воротников» доложил, что Анна Курсай доставлена — что с ней делать? Я приказал привести ее. Вошли четверо — тот же «черный воротник», молодой офицер, с типичной для стражей Гонсалеса значительной хмуростью в лице — оповещавшей о причастности к важнейшим делам и соответствии отпущенным правам и возложенным обязанностям, и двое конвоиров, рослых парней. Я приказал им оставить меня наедине с арестованной. Офицер побелел.

— Оставить вас наедине с государственной преступницей?

— Мы будем беседовать с ней о таких делах, что даже знать о них без особого разрешения… Впрочем, для успокоения… Анна, вы опять нападете на меня?

Она ответила очень спокойно, что хотела бы, но у нее отобрали оружие.

— А ногтей я не боюсь, капитан, — сказал я «черному воротнику». — Надеюсь, вы не считаете, что заместитель диктатора не способен противостоять хрупкой женщине?

Офицер не осмелился подтвердить такое оскорбительное подозрение, только заверил, что при первом зове мигом возникнет.

— Начнем с наших государственных дел, — предложил я Анне Курсай, когда мы остались вдвоем. — Вас интересует судьба вашего бедного мужа — где он, каково здоровье, душевное состояние?.. Отвечаю — понятия не имею, что с ним. И даже руководитель нашей разведки полковник Прищепа знает о нем не больше моего. Считаю этот вопрос разъясненным. О чем теперь будем говорить, государственная преступница, мстительница за мужа, прекрасная террористка Анна Курсай?

Я выкладывал эти насмешки почти доброжелательно и одновременно любовался Анной. Так уж получилось, что все женщины, с какими в последнее время меня столкнули дела, были как на подбор красивы — и моя собственная жена Елена, и Людмила Милошевская, соединившая в себе мужланство походки и грубость общения с ангелоподобным лицом, и эта Анна Курсай, жена неудачливого шпиона. Только Луизу, дочь Путрамента, последнюю из женщин, пересекших мой политический путь, самый отъявленный льстец не причислил бы даже к миловидным. Зато некрасивая Луиза брала прелестью дикого зверька. И насмешливо созерцая женщину, пытавшуюся меня убить, я все больше убеждался, что если и была среди знакомых мне красивых женщин одна вполне безукоризненная красавица, то ее звали Анной Курсай. Я не сумел бы выразить это точное понимание столь же точными словами, но мне вспомнилось, что ради благосклонности этой женщины прожженный дипломат, циник и интриган, последний представитель знаменитого дворянского рода Ширбай Шар готов был пожертвовать и карьерой, и родовым богатством. А пока я любовался ею, она с каким-то мучением всматривалась в меня самого. У нее, как у ребенка, раскрылся от внимания рот, щеки вдруг запали, в любой женщине такое изменение облика означало бы уродливость. Но Анна осталась красивой.

— С чего онемели? — сказал я, не дождавшись ответа. — Импульсатором вы действовали активней, Анна.

— Зато неудачно. К сожалению, вы живы.

— Повторяю — о чем будете говорить со мной?

— Не я вас вызывала, а вы затребовали меня. Значит, вам надо со мной говорить. Мне хотелось убить вас — и только.

— Что ж, начало разговору положено. Итак, почему вам понадобилось рассправиться со мной?

Она зло усмехнулась.

— Разве вы сами не сказали причину? Месть за обманутого мужа, за бедного супруга, так вы выразились.

— А честно ли горевать об обмане человека, профессией которого было обманывать других? Предателя предали, нормальный акт в схватке двух борцов. Вы умная женщина, Анна, и должны понимать, что судьба одного из многих шпионов наших врагов неравнозначна жизни главы правительства…

— Вы слишком много приписываете своей личности, Семипалов! Глава государства — Гамов.

— Государства, Анна! А глава правительства все же я. Кстати, если бы под дулом вашего импульсара оказался Гамов?..

— Отвечаю сразу — нет! Я хотела убить вас.

— Платить за неудачу одного шпиона актом государственного террора?

— Нет! — опять воскликнула она. Она сдерживала себя, но свойственная ее натуре страсть вырвалась. Она приподнялась, схватилась руками за стол. — Я мстила не за Жана! Я люблю мужа, но не преувеличиваю его значения.

— Садитесь! — приказал я. — И держите себя пристойно. Охрана может услышать ваш крик. Итак, вы мстили не за Войтюка. Перед кем же я так страшно провинился, что понадобилось хвататься слабыми женскими руками за боевой импульсатор?