Казалось, она довольна собой.

— Ты ведь не против, нет? — Не дожидаясь ответа, она обошла машину и отперла противоположную дверь. — Я так счастлива, что ты здесь. Все, поехали, заберем Вертуна-Болтуна.

Я во второй раз оказался в доме недавно умершего человека. Когда у Венаска случился удар, мы с Филом поехали к нему домой, чтобы взять там костюм для похорон старика. Самым возмутительным там мне показалась полная незавершенность всего, чего бы то ни было. Криво стоящее кресло в гостиной, полупустая бутылка кетчупа в холодильнике, раскрытый на статье о Доне Джонсоне[74] журнал в ванной. Я помню, как мне хотелось закрыть этот журнал, поправить кресло так, чтобы оно снова стало единым целым с остальной обстановкой гостиной. Вещи, оставленные наспех под странными, неправильными углами, вещи, которые непременно были бы поставлены правильно или использованы, или закончены, будь только у их владельца еще возможность вернуться и расставить все как следует, в последний раз посидеть на толчке, выкроить пять минут и дочитать дурацкую статейку о любимой телезвезде.

Но у Стрейхорна оказалось хуже. Высадив Уайетта с Сашей у ее дома, я поехал к Филу. Это было необходимо, иначе воображение просто замучило бы меня. Я обязательно должен был собственными глазами увидеть место, где он покончил с собой (единственное, что я мог себе представить, так это забрызганный кровью томик Рильке), пустую собачью корзинку, вмятинку на синем диване, где он сидел в последний раз.

А еще я хотел взглянуть на содержимое его аптечки. Лежит ли грязное белье в стиральной машине? До чего еще он дотрагивался в последний день своей жизни? Чем занимался? Есть ли пластинка на проигрывателе? Последние взгляды, мелочи, намеки. Разве это ненормально? На вскрытии патологоанатом сообщает вам, что именно ел покойный накануне смерти. Мерзость это или объективность, но смысл в этом определенно есть, и он таков: это то, что имело место накануне конца. Неважно, жалкое или внушительное. После этого остается лишь крестик. Все кончилось именно на этом. Свитер на спинке кресла, птичий корм, просыпанный на кухонном столе, незнакомая мне картина на стене. Конец.

Я лгал. Сталкиваясь с чудесами, мы обычно либо начинаем лгать, либо вовсе затыкаемся. Мы просто не можем иначе. Невероятные вещи требуют хотя бы недолгого молчания. Я ведь еще ничего не рассказал про самые невероятные события, которые буквально чередой пошли с того момента, как я у себя в Нью-Йорке услышал о его смерти. Присланная им видеозапись, которая никогда не кончается. Заболевание Саши и ее поистине загадочная беременность (если, конечно, это правда). То, что Уайетт рассказал мне в самолете о Филе и Спросоне, ангеле Смерти. Или моя ожившая татуировка.

А лгал я из-за того, что в тот день произошло в доме Стрейхорна… Это до сих не дает мне покоя. Будто я должен открыть какую-то мрачную тайну, которую скрывал всю жизнь. Но ведь это была вовсе не моя тайна. Наверное, я просто очень любил Фила Стрейхорна и по-прежнему не хочу признаваться ни себе, ни другим, что то, чем он занимался, полностью выходило за рамки тривиального любопытства или художественных исканий. То, что он делал, было невообразимо неправильным. Хотя то, к чему он стремился… достаточно понятно.

Впрочем, наверное, не стоит ходить вокруг да около.

А произошло вот что.

По дороге, я вспоминал тот день, когда Фил с Сашей в масках Кровавика стояли на дорожке и махали мне вслед, а Блошка тем временем что-то вынюхивал в кустах. Подъехав, я остановился, заглушил двигатель и несколько минут просидел неподвижно, прислушиваясь к наполняющим окружающую тишину нежному щебету птиц, деловитому жужжанию насекомых, удаляющемуся звуку машины. Перед домом вовсю цвели кактусы, которые мы вместе с ним сажали сразу после его переезда сюда. Сквозь одно из больших окон мне была видна часть гостиной и кое-что из вещей.

Там что-то двигалось.

Я мгновенно насторожился.

В окне на мгновение что-то мелькнуло, но почти сразу скрылось из поля зрения. Голова? Ребенок, мелькнувший на фоне окна? Точно сказать я бы не смог. Да и какой может быть ребенок в доме умершего три дня назад человека?

И снова движение. Прыжки. Это и впрямь был ребенок: коротко стриженые волосы, желтая рубашка, мелькающие над головой руки, которыми он размахивал, скача по комнате.

Я вылез из машины и нашел ключи от дома, оказавшиеся на кольце вместе с датчиком сигнализации, который дала мне Саша. Идя по дорожке к дому, я надеялся еще раз увидеть детскую головку, но так ничего больше и не заметил.

— Эй вы!

Я обернулся и увидел приближающегося мистера Пайла, соседа Фила.

— Как поживаете, мистер Пайл?

— Грегстон? Слава Богу, а то я уж решил, небось опять какие-нибудь ненормальные поклонники. Видели бы вы, что тут творилось, когда появилось сообщение о его смерти. Просто двинутые какие-то. Это ж надо, клубы поклонников Кровавика! Один толстяк даже ухитрился отломать задвижку от почтового ящика! Лично по мне, так мертвых лучше оставлять в покое.

Очень, очень плохие новости, Уэбер. Такой хороший человек. Уж так он мне был по сердцу. Фильмы его, конечно, дрянь, зато сам был на редкость приятным и никому не мешал. Вот только зачем он заодно прикончил и своего чертова пса, никак не пойму. Такой ведь был симпатяга. Лучше бы он его супружнице моей отдал. Она как узнала, так целый день проревела.

— А вы не знаете, после ухода полиции в доме кто-нибудь был?

— Не-а, как копы закончили там возиться и все закрыли, так с тех пор я за ним и приглядываю. Я бы враз заметил, если б кто туда забрался. Ну, само собой, несколько раз Саша заглядывала, а вот кроме нее после копов здесь никого не было.

— И сейчас там тоже никого?

— Да вроде не должно… Хотите войти?

— Да.

— А ключ есть? И откуда?

— Да, мистер Пайл, ключ у меня есть. Спасибо, не смею задерживать.

— Намекаете, мол, пора бы мне и честь знать, да? —Он скрестил руки на впалой груди. В свое время он был бригадиром рабочих на киностудии, но подлинным его призванием в этой жизни было совать свой нос в чужие дела. В первый момент его дотошность могла даже понравиться, но в следующий вам больше всего на свете уже хотелось отвесить ему хорошего пинка.

— Видите ли, мистер Пайл, здесь мой лучший друг вышиб себе мозги. И сейчас мне предстоит войти в дом и увидеть его кровь на мебели. Мне просто не до вежливости. Спасибо, что присматривали за домом.

Он развернулся и пошел прочь, ворча на ходу:

— Кое-кому не вредно бы поучиться благодарности. Надо было плюнуть, и пускай разносили бы дом по кусочку. Мое-то какое дело?

Не обращая на него больше внимания, я подошел к двери и проделал все необходимое для отключения сигнализации. Я нисколько не боялся того, кто находился внутри, мне было просто интересно. За последние дни случилось слишком много, чтобы я еще чего-нибудь боялся. То или иное объяснение было уже совсем близко, и мне не терпелось получить его. Открывая дверь, я услышал чересчур знакомую песенку:

Я вошел в гостиную как раз в тот момент, когда из кухни, вприпрыжку, мне навстречу выбежал какой-то ребенок, на ходу распевая знакомые слова.

Сначала, из-за коротко остриженных темных волос мне показалось, что это мальчишка лет семи, но распевающий веселые куплеты высокий и нежный звонкий голосок, явно принадлежал девочке.

Одетая в синий джинсовый комбинезончик и черную футболку, она босиком скакала по комнате. На животе комбинезон сильно оттопыривался — так, будто под него засунули баскетбольный мяч. Девочка продолжала скакать и поглядывать на меня до тех, пока не убедилась, что я уставился на ее живот. Тогда она остановилась посреди гостиной и сняла с себя и комбинезон и футболку. Она была беременна.