Саша, улыбаясь, потрясла головой. Замечательное у нее было выражение на лице: ребенок, которому только что показали чудо, дитя, сидящее на коленях у Сайта-Клауса в универмаге.

На следующий день у нас с Уайеттом были намечены две встречи. Первая — с человеком, который стал продюсером ''Полночь убивает". Наша встреча с ним была короткой и деловой. Мы сказали ему, что готовы взять на себя монтаж «П.У.» и, если потребуется (я хотел оставить эту дверь открытой), заново написать и отснять сцену взамен той, которая пропала после смерти Стрейхорна и Портленда.

Стерев наконец с лица выражение лицемерного удивления (мы знали, что Саша уже сообщила ему о нашем плане), он спросил сколько мы за это хотим. Ничего, мы делаем это в память о Филе. Тогда как мы хотим быть представленными в титрах? Никак.

Впрочем, встреча оказалась все же не столь короткой, как мы рассчитывали, поскольку теперь уже сам продюсер принялся угрожать, что если мы не позволим ему указать нас в титрах, он не позволит нам участвовать в работе над фильмом. «Знаете, насколько больше я смогу продать билетов и кассет, если на экране будут ваши имена? Триумфальное возвращение сразу и Вертуна-Болтуна, и оскаров-ского лауреата Уэбера Грегстона, принявших участие в создании последней серии „Полуночи“! Господи Иисусе, вы что — шутите? Да пресса просто с ума сойдет!»

Ни Уайетта, ни меня нисколько не интересовало «триумфальное возвращение» в Голливуд, но, если использование наших имен было условием того, что все пойдет, как мы задумали, ладно. Мы неохотно согласились и договорились в конце недели подписать бумаги и посмотреть сохранившиеся от фильма материалы.

Другая встреча в этот день нам предстояла с Домиником Скэнланом и одним его приятелем из полиции. Об этом втором я знал только по рассказам Доминика. Его звали Чарльз как-то-там, но никто никогда его так не называл. Все звали его Никапли. Очевидно, даже его собственные дети звали его так же.

Когда мы вылезали из машины в гараже Беверли-Центра, Вертун-Болтун спросил:

— Слушай, а зачем мы обедаем в этой тошниловке, да еще с человеком по прозвищу Никапли?

— Доминик утверждает, что это самый страшный из всех, кого он знает.

— А с какой радости нам с ним встречаться?

— С такой, что у меня есть одна идея. Вернее, даже две идеи, и он поможет нам с обеими.

— Неужели ты знаешь мало страшных людей?

— Послушай, Скэнлан был «морским котиком» во Вьетнаме. Слышал о них? По сравнению с ними, спецназовцы просто сосунки. А служа в полиции, он заработал четыре благодарности за отвагу. Поэтому, когда он говорит, что этот парень нечто особенное, я ему верю.

— Но почему здесь?

— Потому что Никапли любит приходить сюда обедать и за покупками.

— Прошу отметить, что я не согласен.

— Отмечу, отмечу. Пошли.

Мы поднимались на эскалаторе, бегущем вдоль боковой стены здания и забитом так, будто одновременно с нами на нем поднимались и все остальные жители Лос-Анджелеса. По случайному совпадению, первым встретившимся нам в торговом комплексе магазином оказался тот самый зоомагазинчик, где Фил когда-то купил Блошку.

— И где, интересно, мы встретимся с мистером Никапли и Ко?

— В компьютерном магазине на втором этаже.

— Чтобы сменить тему, ответь, пожалуйста: ты уже думал, как собираешься переснимать эту сцену?

— Да. Вот почему я и хочу встретиться с этим парнем.

Уайетт взглянул на меня, слегка наклонив голову.

— Ты ничего не хочешь мне рассказать?

— Пока нет. Сначала я хочу встретиться с ним. А уж потом расскажу тебе, что думаю.

Одежда, продукты, электронные игрушки, столовое серебро… В этом огромном торговом центре, наверное, было все, что человеку могло бы понадобиться до конца жизни. Притом и все вещи, необходимые для разных ее этапов. Хотите в пятнадцать лет быть хиппи, носить брюки-клеш, есть простую пищу и слушать «Ванилла-Фадж»?![111] Третий этаж. Коротко стричься в двадцать два, ходить исключительно в черной рубашке с закатанными рукавами и с черным алюминиевым «дипломатом» из Германии, да, кстати, не забудьте и об очках «рэй-бэн»?[112] Четвертый этаж. И так далее.

— Эй, ребята! — Мы обернулись и увидели перед собой Доминика с большим шоколадным пирожным в руке. — Не обращайте внимания. Знаю, что предстоит обед, но просто не смог удержаться.

— А где Никапли?

— Играет на компьютере. Пошли, я вас познакомлю. Знаешь, Вертун, на сей раз, я все-таки прихватил с собой ту футболку. Так как, подпишешь?

— Нет.

— Нет? — Мы с Домиником уставились на него.

— Нет, потому что я прихватил для тебя кое-что получше. — Он протянул Доминику свой пакет. В нем оказалась бирюзовая футболка с портретами Вертуна и всей его команды на груди.

— Вот это да! Просто чудо! Спасибо тебе огромное! Даже не знаю, что и сказать.

— Ты ведь уже сказал спасибо, Дом.

— А, Никапли, вот и ты. А мы как раз к тебе.

В его внешности совершенно не было ничего примечательного. Чуть выше среднего роста, темные волосы, очень круглое, с едва заметными оспинками лицо, украшенное очками в металлической оправе, за которыми скрываются совершенно никакие глаза. Руку он пожал крепко, но не раздавил. Костюм, белая рубашка, галстук. Встреть я такого на улице, принял бы, скорее всего, за торговца недвижимостью или страхового агента. Но определенно не за полицейского. И определенно не страшного.

— Что будете брать? У них здесь есть буквально все: китайская кухня, любые деликатесы — в общем, на любой вкус.

— Я, пожалуй, ограничусь сэндвичем с мясом.

— Заметано.

Мы направились к ресторану, а Уайетт с Домиником тащились за нами.

— Как мне вас…

— Можете называть меня Ник, Уэбер. Не стесняйтесь.

Голос у него тоже был ровным и ничем не примечательным. Мне все больше хотелось посмотреть на него в упор, но я не решался.

— А с чего это вы надумали встречаться со мной?

— Доминик говорит, что вы именно такой человек, который мне нужен

— И какой же вам нужен?

— Я попросил его познакомить меня с самым страшным на вид человеком, которого он только знает. Сзади к нам подошел Доминик.

— На самом деле он сказал так: «Какого самого страхолюдного ублюдка ты знаешь?» Понимаешь, Ник, я просто не смог соврать.

Обедали мы сэндвичами и обсуждением последних игр «Лос-Анджелес Лейкерз»[113]. Самый страшный из известных Доминику людей чуть ли не после каждого прожеванного кусочка вытирал уголки губ салфеткой и, казалось, очень скучал в нашем обществе.

— Ник, а что было самым страшным событием в вашей жизни?

— Ну, и во Вьетнаме довелось навидаться такого, что поневоле крепко задумаешься. А уж когда так давно работаешь в полиции… Хотя нет, погодите минуточку! Да, могу вам точно сказать: самый страшный случай у меня был в детстве. Может, это покажется вам странным, но, кажется, я понял, что вы имеете в виду.

Когда мне было лет шесть или семь, мы с матерью в первый раз отправились с ночевкой к бабушке, которая жила в собственном доме в Уилкоксе. Милейшая старушенция. Но я все равно был страшно взбудоражен, поскольку еще никогда не спал не в своей постели. То есть для меня это было большим событием, понимаете? Ну, так вот, когда мать отправилась на покой, мы с бабушкой остались смотреть «Неприкасаемых»[114] и лакомиться карамельным мороженым, которое она приготовила к нашему приезду. Я был просто на седьмом небе: смотрю «Неприкасаемых», никто не гонит в постель в девять вечера, мороженое… В конце концов настало время отправляться в койку. Мне предстояло спать в постели вместе с бабушкой и, едва я успел забраться под одеяло, как тут же мгновенно выключился, будто лампочка.