То ли неприятель внял моему безмолвному приказу, то ли сам опамятовался, но тормоз ослабил, колеса провернулись, руль начал повиноваться, мерседес чудом удержался на тропе и с грохотом врезался в борт фургона.

Фургон отбросило, развернуло под углом почти в сорок пять градусов, а машина Беннетта непонятным образом опрокинулась на бок. Я уже скатывался на дорогу по низкому щебнистому откосу, не обращая внимания на головную боль, стремясь только побыстрее очутиться между перевернувшимся автомобилем и автоматом Боба Виллса. От парня можно было ждать всего, не исключая выпущенной сдуру очереди.

Я бежал вперед и лихорадочно думал: сколько военных гениев погибло от пули, выпущенной собственным солдатом?

Но кроме Карла Двенадцатого не смог припомнить никого.

Машина, предназначенная для допроса в полевых условиях, была старым, неуклюжим, крытым, изрядно обшарпанным грузовиком. На бортах виднелись полинявшие надписи: "Гарсиа и Кеттенберг: водопроводчики". Я потянул створку задней двери и ввалился в кузов.

Беннетт сидел на узкой лежанке, облаченный только в нижнее белье да носки, что отнюдь не прибавляло руководителю СФБ ни красоты, ни достоинства. Приняться за дело толком еще не успели, и физическое состояние Беннетта пока не ухудшилось, чего нельзя было с уверенностью сказать о моральном.

У самых корней волос, на лбу ярко белела полоска пластыря: когда мерседес опрокинулся, Беннетт крепко стукнулся обо что-то. Плечи его обмякли и обвисли, тело казалось внезапно усохшим, а лицо сделалось поистине старческим - седоватая поросль на щеках и подбородке, разом выцветшие глаза, множество глубоких и мелких морщин.

- Расскажи-ка мне об Ороско-Грант, - потребовал я, рассудив, что железо нужно ковать, пока горячо, а подследственного потрошить, покуда ошарашен. - Как это название, кстати, пишется по-испански? Orozco с буквой "z", или Orosco с буквой "s"?

- С буквой "z", - выдавил Беннетт.

- Площадь земельного надела?

- Несколько тысяч акров, но по поводу отдельных участков продолжаются тяжбы... Вы же знаете этих гребаных испанцев: постоянно жалуются, плачутся, скулят, что паршивые англо-саксы отняли у них Новую Мексику и обездолили всех подряд; что их трудолюбивые кастильские прадедушки в поте лица возделывали здешний край... Предварительно отобрав землю у индейцев, между прочим!

Я терпеливо дозволил Беннетту выговориться и немного прийти в себя. Уроженец востока, он, точно попугай, повторял пристрастные россказни коренных жителей Дикого Запада. Но индейцы и испанцы интересовали меня в ту минуту очень мало.

- Как добраться?

- Я ведь уже описал дорогу этим парням...

- Теперь опиши сызнова. Мне.

- Свернете с магистрального шоссе к востоку, на развилке четыреста семьдесят. Проедете семнадцать миль. Увидите ограду из колючей проволоки. Ворота заперты на висячий замок. А ключ...

- Ключи, отобранные у вас, я уже получил. Продолжайте.

Беннетт продолжил: механически, монотонно, словно повторяя заученную речь, не единожды произносившуюся перед слушателями. Так оно, разумеется, и было. Его заставили твердить одно и то же несколько раз, дабы удостовериться, что мелкие несообразности отсутствуют, и Беннетт излагает правду, чистую правду и ничего, кроме правды.

По крайности, всю правду, ему известную.

- Это проселок, - сказал он, - перерезанный высохшими промоинами, а дальше начнутся пески. Вам потребуется вездеходная машина, лендровер или джип. От ворот проедете девять с половиной миль в Габальдонские холмы. Старая шахта Хигсби.

- Приметы?

- Las dos Tetas.Устье тоннеля находится между ними. Рудокопы, собственно, подрывались под левую гору. Обе видны издалека, они возвышаются над окружающими холмами.

- Постройки сохранились?

- Полуразрушены. Много лет миновало... Два старых дома, вернее, хижины. Груды мусора... Устье расположено в склоне, уходит вниз под пологим углом. Боковые ответвления... Вам нужна первая штольня справа.

- Женщина жива? Беннетт опасливо уставился на меня:

- Ей не причинили вреда! Оставили живой и бодрой!

- Н-да, - хмыкнул я. - Бодрой... Оставили вчера около полудня?

- Да, около полудня...

- В глубине холма есть вертикальная шахта? Уходящая отвесно вниз?

Беннетт поколебался.

- Да, в самом конце основного тоннеля. Когда разработки еще продолжались, добытчики попробовали проникнуть в глубинные слои, но залежи быстро истощились, и шахту забросили.

Посмотрев на Беннетта в упор, я заметил:

- Очень удобное местечко, чтобы скрыть укокошенного субъекта от вездесущей полиции, верно? И женщину туда же отправить, ежели помрет. Начальник СФБ побледнел.

- Мы не собирались ей вредить!

- Ну, разумеется! - ядовито сказал я. - Двадцать четыре часа в кромешной тьме, без надежды освободиться, наедине с мыслями о грядущей голодной смерти не считаются вредным времяпрепровождением... Сущий курорт. А что, собственно, предполагалось учинить со мною, коль скоро засада в хижине увенчалась бы успехом, а, Беннетт?

Начав было говорить, он осекся и сглотнул.

- Воздержитесь. Ясно без пояснений. Но тогда и сами понимаете, какая участь ожидает вас по окончании военно-полевого следствия.

Глаза Беннетта сделались почти квадратными.

- Да я же все до словечка выложил!

- Едва ли. Но выложите, не сомневайтесь. И ежели соловьем разольетесь, ежели не зададите ребятам излишних трудов, ежели я отыщу миссис Эллершоу живой и здоровой - так и быть, припомню, что имею право казнить и миловать по усмотрению. В известных пределах, конечно. Зарубите это на носу и ведите себя соответственно.

Покидая грузовик, я с любопытством оглядел наличное оборудование. Как уже упоминалось, ГД предпочитала пользоваться электричеством. Стены самоходной камеры пыток были обиты звуконепроницаемым покрытием, причем обиты весьма небрежно. Солнце припекало по-весеннему, внутри фургона было довольно жарко. Тем хуже для Беннетта, подумал я.

В горах довелось немного замешкаться, уничтожая следы содеянного. Около девяти утра мы прибыли в Санта-Фе и вручили подоспевшей группе допроса объект предстоящих забот. Небо синело, солнечные лучи падали почти отвесно, пахло приближающимся новомексиканским летом, лучше которого едва ли сыщется на всем белом свете...

Фургон обосновался близ парка, протянувшегося по левому берегу реки. За ближайшим столиком для пикников сидели трое мужчин и с наслаждением прихлебывали холодное пиво. Завидев меня, один из них поднялся и приблизился.

Внешне старший пытошник ничем особым не выделялся. Неудивительно: саблезубых оборотней и вурдалаков Мак на службу не берет, за неимением оных...

Офицер был одет в цветастую спортивную рубаху, потрепанные джинсы и дурацкие туфли-"кроссовки", недавно сделавшиеся последним криком моды среди полоумных подростков. Тем не менее, на подростка этот человек не смахивал.

Спокойный, сорокалетний субъект, чем-то неуловимо напоминавший Мак-Кэллафа. Полминуты спустя я понял, в чем дело. У офицера были такие же ледяные, лишенные всякого определенного выражения глаза. Не понравились мне эти глаза, и весьма. Впрочем, не исключаю, что и мои собственные показались офицеру не слишком-то ласковыми...

При нашем роде занятий не пристало судить ближних чересчур сурово; истребителям приличествует полная терпимость и бесконечное снисхождение к чужим слабостям и недостаткам.

- Вы удовлетворены? - осведомился я.

- Пока что, да. С этим голубчиком осложнений не возникло. Готов помогать и словом, и делом.

- Ас предшественником - возникло? Я имею в виду Джексона.

Офицер кивнул.

- За Джексона даже приняться не успели, дружище...

Я чуть не охнул:

- Упустили?

- На тот свет. Я даже увидать подопечного не успел.

Конечно! Джексон боялся допроса, как огня, и при первом удобном случае употребил по назначению капсулу с цианистым калием, или синильной кислотой, хитро припрятанную на себе. Должно быть, носил запасную, ибо положенную каждому из нас ампулу у него должны были отобрать немедля. Что ж, по крайней мере, парень убыл к праотцам с ободряющей мыслью, что сумел напоследок перехитрить прежних своих товарищей... В любом случае, собеседник виноват в этом не был и орать на него не стоило.