— Здесь сливаются воедино все Пути, что ведут в Сантьяго.

Было раннее утро, когда мы достигли Пуэнте-де-ла-Рейна — это название было выгравировано на цоколе изваяния, изображавшего пилигрима в средневековых одеяниях: треуголка, плащ с капюшоном и вшитыми в подол раковинами, посох в руке. Этот памятник был воздвигнут в честь того грандиозного, но ныне почти забытого паломничества, что возрождали мы с Петрусом.

Предыдущую ночь мы провели в одном из монастырей, что стоят вдоль всего Пути. Брат-ключарь, поздоровавшись, предупредил, что в стенах аббатства соблюдается обет молчания. Молодой монах развел нас по кельям, где имелось лишь самое необходимое: жесткий топчан, застеленный ветхими, но чистыми простынями, кувшин с водой и тазик для умывания. Никаких водопроводных кранов, никакой горячей воды, снаружи на двери висело расписание монастырских трапез.

В указанное время мы спустились в трапезную. Из-за обета молчания монахи общались друг с другом исключительно при помощи взглядов, и мне показалось, что их глаза сияют ярче, чем у обычных людей. На узких столах уже стояла еда. Мы сели рядом с монахами в коричневых одеяниях. Со своего места за другим столом Петрус подал мне знак, и я прекрасно понял, что он означал: ему до смерти хотелось курить, но, похоже, до утра удовлетворить свое желание не удастся. То же самое предстояло и мне, и я изо всех сил и довольно глубоко вонзил ноготь указательного в мякоть большого. Я не хотел портить столь возвышенный момент жестокостью по отношению к себе.

На ужин были поданы овощной суп, рыба, хлеб и вино. Перед едой вознесли молитву, и мы присоединились к ней, повторяя слова вслед за монахами. Потом, пока мы ели, один из них читал Послание св. Павла коринфянам.

— Но Бог избрал немудрое мира, чтобы посрамить мудрых, и немощное мира избрал Бог, чтобы посрамить сильное, — произносил он высоким ломким голосом. — Мы безумны Христа ради… мы как сор для мира, как прах, всеми попираемый доныне. …Ибо Царство Божие не в слове, а в силе.

Увещевания св. Павла, обращенные к коринфянам, звучали на протяжении всего ужина, эхом отражаясь от голых стен трапезной.

Входя в Пуэнте-де-ла-Рейна, мы с Петрусом как раз обсуждали прошлую ночь, проведенную у монахов. Я признался, что тайком закурил в своей келье и жутко боялся, что кто-нибудь из обитателей монастыря учует сигаретный дым. Петрус только рассмеялся — и я подозреваю, что он и сам поступил так же.

— Св. Иоанн Креститель уединился в пустыне, но Христос проповедовал среди грешников и всю жизнь странствовал, — начал Петрус. — Мне этот путь тоже кажется предпочтительней.

И верно, за исключением времени, проведенного в пустыне, Иисус всегда находился среди людей.

— На самом деле первым Его чудом было вовсе не спасение чьей-то души, не исцеление больных и не изгнание дьявола, а превращение воды в превосходное вино на свадьбе, и совершил Он его по той простой причине, что у хозяев вино кончилось.

Петрус произнес это — и вдруг резко остановился. Это было настолько неожиданно, что я испугался и тоже замер на месте. Мы стояли у моста, давшего свое название всему городку. Петрус, однако, вовсе не смотрел на дорогу перед нами, его взгляд был устремлен в сторону — на двух мальчишек, игравших в мяч на берегу реки. Им было примерно лет по восемь-десять, нас они, по-видимому, не замечали. Вместо того чтобы взойти на мост, Петрус почему-то свернул к берегу и подошел к мальчикам. Я, как обычно, последовал за ним, ни о чем не спрашивая.

Дети по-прежнему не обращали на нас внимания. Петрус присел, наблюдая за их игрой, и, когда мяч упал рядом с нами, схватил его и перебросил мне.

Поймав на лету мяч, я выжидал, что произойдет дальше. Ко мне направился старший мальчик. Я хотел было сразу перекинуть мяч ему, но поведение Петруса было столь необычно, что я решил: мне следует попытаться выяснить, в чем дело.

— Эй, дядя, отдай-ка мой мяч, — сказал мальчик.

Я вгляделся в маленькую фигурку, стоявшую примерно в двух метрах от меня. Что-то в этом мальчишке показалось мне знакомым. То же самое я испытал, когда увидел цыгана.

Паренек несколько раз попросил меня вернуть мяч, но поскольку я не отвечал, он наклонился к земле и поднял камень.

— Отдавай по-хорошему, а то как засвечу в лоб! — крикнул он.

Петрус и другой мальчик безмолвно следили за происходящим. Угроза мальчишки меня рассердила.

— Вот только попробуй! — ответил я. — Если попадешь, я тебе такое устрою!

Мне показалось, что Петрус в этот момент вздохнул с облегчением. Что-то в глубине моего сознания подсказывало мне, что я уже переживал нечто подобное раньше.

Мальчик испугался моих слов. Он отшвырнул камень и попробовал другой подход.

— Здесь в Пуэнте-де-ла-Рейна есть ковчежец, принадлежавший одному богатому пилигриму. Я вижу по раковинам и рюкзакам, что вы тоже паломники. Вернете мяч — я вам отдам ковчежец. Он закопан в песке на берегу.

— Мяч мне нужней, — ответил я не слишком уверенно.

По правде сказать, я предпочел бы получить ковчежец. И паренек, мне показалось, не врал. Но, вероятно, Петрусу мяч был для чего-то нужен, так что я не хотел его разочаровывать. Ведь он был мой проводник.

— Дяденька, да зачем вам мяч? — заныл мальчишка, чуть не плача. — Вы большой, много путешествовали, объездили весь мир. Я же ничего не видал, кроме здешней речки, а из игрушек у меня только мяч. Пожалуйста, верните мне его!

Слова мальчика меня тронули. Но эта странно знакомая обстановка и чувство, будто я уже все это то ли читал, то ли переживал, заставили меня вновь ответить отказом.

— Нет, мне нужен этот мяч. Я дам тебе денег, купишь себе другой, даже получше, а этот — мой.

Когда я произнес эти слова, время на миг будто замерло. Хотя Петрус не стоял рядом и не давил пальцем мне на шею, но все вокруг внезапно изменилось — буквально за долю секунды мы перенеслись в наводящую ужас бескрайнюю выжженную пустыню. Там не было ни Петруса, ни младшего мальчика — лишь тот мальчишка, что перед этим говорил со мной. Теперь он выглядел старше, черты лица его казались мягче, выражение более приветливым. Но глаза лукаво поблескивали, и это меня почему-то испугало.

Видение длилось не более секунды. Затем я вновь оказался в Пуэнте-де-ла-Рейна — в том месте, где все Пути Сантьяго, ведущие из разных концов Европы, сливаются воедино. Напротив меня стоял мальчишка, он просил вернуть ему мяч, и у него был трогательно-грустный вид.

Петрус приблизился ко мне и, забрав у меня мяч, передал его мальчишке.

— Ну и где ковчежец? — спросил он у него.

— Какой еще ковчежец? — изумился тот, хватая за руку младшего товарища, и они тут же бросились от нас прочь и спрыгнули в воду.

Мы взобрались с берега на дорогу и перешли мост. Я начал было расспрашивать Петруса о том, что произошло, и рассказывать, как я оказался в пустыне, но он резко переменил тему разговора, объяснив, что об этом мы поговорим позже, когда удалимся от этого места.

Полчаса спустя мы добрались до того участка Пути, где сохранились остатки римской мостовой. Были тут и руины древнего моста — на них мы и устроились позавтракать, еды нам в дорогу дали монахи — ржаной хлеб, йогурт и козий сыр.

— Зачем тебе понадобился этот мяч? — обратился ко мне Петрус.

Я объяснил, что мне-то как раз он не был нужен — а действовал я так потому, что сам Петрус повел себя очень странно и мне показалось, что мяч представляет для него что-то важное.

— Это и вправду оказалось важно. Это позволило победить твоего личного демона.

Моего личного демона? Ничего более странного я не слышал за все наше путешествие! За те шесть дней, что мы бродим туда-сюда по Пиренеям, я успел встретиться с колдуном-священником, который ничего не наколдовал, и чуть не до живого мяса ободрать большой палец, который я терзаю каждый раз, как меня посещает приступ ипохондрии, чувство вины или комплекс неполноценности. Хотя в этом Петрус безусловно оказался прав — я стал значительно реже плохо думать о себе. Но о том, что существует какой-то там личный демон, мне никогда до сей поры слышать не доводилось, и переварить эту новость было нелегко.