Мы приблизились к громадному, темному Исаакию, похожему на неосвещенную немую скалу, и вышли к бульвару Трудящихся, тянущегося от самой площади Урицкого. Слева темнело здание гаража, схожего с нашим московским Манежем, но только в окружении многочисленных колонн.

Мы тронулись влево, вдоль сада. По улице то и дело топали ремесленники, гудели машины, а слева от нас молча возвышались черные, голые деревья бульвара. Трубадур все время о чем-то тараторила и тянула нас вбок, в самые сугробы.

Мы поймали где-то трамвай и сели на него. Усиленно трудясь, мы стали пробираться вперед. Я чувствовал, как колеса вагона странно и звонко почему-то шумели… Мы, может быть, въехали на какой-то мост.

– Мы сейчас мост лейтенанта Шмидта проезжаем, – сказала мне Рая.

Черт возьми! Подо мною была знаменитая Нева, а я ее даже видеть не мог. Я посмотрел в окно, но там я увидел лишь темноту, да отражение внутренностей вагона.

Мы слезли и направились по какой-то улице. Мороз крепчал и уже начинал весьма основательно хватать нас за лица. Трубадур то и дело энергично терла варежками свои щеки.

Покрутив по темным улицам, мы предстали перед нужным нам домом. Пологая, старая, широкая лестница привела нас почти под крышу.

Бабушка – полная, седовласая старушка – жила в большой комнате, разделенной на части тонкими стенами, которые образовывали целых четыре отделения. С ней жили ее наследники (а может быть, и племянники, я точно не знаю).

Рая выложила пирог, который она привезла для чая, и мы уселись за стол.

Немного погодя пришла с улицы живущая здесь семи-восьми, а может быть, даже и девятилетняя девчурка Марра – черноволосая, курносая девица с простуженным слабым голосом. Как оказалось в дальнейшем, она была очень веселым и интересным компаньоном. Сначала она подозрительно и осторожно смотрела на меня, но потом мы с нею быстро сошлись.

Нора и она встретили друг друга как закадычные друзья; понятно, после их смычки пошли веселые разговоры, смех и шум.

Вскоре пришел Моня со своею неразлучной виолончелью, и мы все насладились горячим чаем с пирогом.

Малышам, видимо, вскоре надоело возиться, и они предприняли осаду, приняв меня за крепость; мне пришлось употребить в ход всю свою патриотическую бдительность и военную хитрость, чтобы отражать контратаки моих врагов. Особенно старалась Трубадур! Она то и дело с хитрым выражением на лице приближалась поочередно с разных сторон к стенам моей крепости (т. е. ко мне самому), стараясь схватить меня за рубашку. Один раз она решила проложить тайный ход под столом, но на этот раз мой противник потерпел полный крах, так как взрослые храбро встали на мою сторону, и поход под столом не был доведен даже до четверти пути.

Затем они потащили меня в другую комнату, где у окна стояла огромная, роскошная елка, украшения которой ярко сверкали всеми цветами, составляющих радугу; но дело не в елке – оно было, оказывается в том, что я должен был ознакомиться со всеми ценностями Марриных кладовых. Мало этого; коварная и беспощадная Леонора строго потребовала от меня какого-нибудь рисунка, и мне под ее нажимом пришлось нацарапать на бумаге карандашом какое-то чудовище с головою тигра, рыбьи хвостом и с птичьими лапами. Малыши были довольны, и я смело мог отложить карандаш в сторону. Ура! Они этого не заметили.

Вскоре мы стали собираться в обратный путь. Хитро посмотрев на ничего не подозревавшую наследницу, Рая спокойно обратилась к ней:

– Ну, Норочка, давай одеваться! Пора уже нам с тобою уходить, а то уже поздно.

Видя, что я не одеваюсь, Трубадур стала тащить меня за руку и плаксивым тоном спросила:

– А Лева?

– Как, Лева? – удивилась притворно ее мамаша. – Он ведь здесь останется ночевать. Тут полно места и очень удобно!

– А я не хочу! Вот и все! – запротестовала Нора, приняв не на шутку серьезный вид. – Он к нам приехал и пусть едет ночевать с нами!

– Она за тебя горой стоит, – шепнул мне, улыбаясь, Моня. – Дружба – великая вещь!

Я вполне согласился с тем.

Минут через тридцать пять – сорок мы уже были дома.

Из коридора мы вытащили складную кровать, на которой должно было быть мое ночное ложе, и установили ее у пианино. Нора уже спала в своей кроватке, когда Рая предложила нам с Моней приготовляться ко сну.

– Первая ночь, которую я провожу у вас дома! Вот она уже и наступает! – сказал я Моне патетическим тоном.

– Ты прав, конечно, – не замедлил он мне ответить.

2-ое января. Свою первую ночь в пристанище моих ленинградцев я провел как нельзя лучше: спал я как убитый, ничего не видел, не слышал и проснулся уже тогда, когда сквозь замороженное окно пробивались яркие утренние лучи света.

Моя подушка, словно живая, куда-то сползала, и я, почувствовав неладное, обернулся. Около моего ложа стояла, ехидно улыбаясь, Леонора, таща мою подушку. Она была одета в шапку и мохнатое пальто, так как собиралась в детский сад «Очаг».

– Ты спишь? – спросила она меня.

– Сплю, – пробурчал я.

– А почему же разговариваешь?

– Потому что я уже проснулся.

– А я иду сейчас в «Очаг»! – торжественно проговорила она.

– М-м, – промычал я в ответ.

На вопрос Раи, как я спал, я ответил весьма положительно. Вскоре Поля увела малышку, и Рая поторопила Моню и меня к завтраку. Я люблю всегда вставать очень рано, а тут вдруг совершенно невольно доспался до того, что меня пришлось торопить со стороны. Я, конечно, не потерпел этого, и, быстро умывшись в кухне и задав должную трепку своим зубам, привел себя в порядок. Через небольшой промежуток времени мы все уже сидим за столом. На завтрак у нас была селедка, чай и кое-какое мучное дополнение к нему. Короче говоря, завтрак был неплохим.

После этого труда Рая принялась за небольшую уборку, а я, выкопав какую-то книжонку, углубился в чтение. К моему великому удивлению и радости, именно в этот момент позвонил ко мне Женька. Я ему, безусловно, обрадовался чертовски! Трубку сняла Рая, и, когда она сказала мне, что меня кто-то кличет, я сразу вспомнил о моем Евгении. Я по голосу его уже сразу учуял, что он дьявольски рад случившемуся, т. е. тому, что он в Ленинграде, а тому, что он позвонил мне, я был рад еще больше, может быть, чем он! Доехал он неплохо, встретил Новый год на Ленинградском вокзале в Москве, а теперь он уже обитает у своей тетки на ул. Рубинштейна, откуда и звонил мне в данный момент. Приехав вчера, он не успел мне позвонить, а сегодня он решил совершить это во что бы то ни стало. Так он мне сказал это сам лично!

– Ну, как же нам сегодня встретиться? – спросил я.

– Давай я прикачу к тебе, потому что мне до безумства хочется посмотреть Исаакий.

При помощи Раи я подробно объяснил Женьке, как он может меня отыскать, и я получил от него заверение в том, что через полчаса я смогу смело его встретить у дверей.

– Куда же вы сегодня отправляетесь? – спросила меня Рая, когда я повесил трубку.

– Конечно, в Исаакиевский собор. Не иначе, как только туда.

– А завтра?

– А мы еще уговоримся, – ответил я.

– Отправляйтесь-ка завтра в Эрмитаж, – предложила Рая.

– А что?

– У меня билеты приготовлены туда. – Она достала из буфетного ящика билеты и весело произнесла:

– Вот тебе вещественное доказательство! Не думай ничего плохого! При помощи них ты можешь смело туда проникнуть.

– А где же ты их раздобыла? – нескромно спросил я.

– Некоторым из работающих выдавали их, где я преподаю.

Вскоре зазвенел звонок. Я вопросительно посмотрел на свою сестру.

– Это, наверное, твой товарищ идет, – сказала она.

Я пошел на кухню открыть дверь: так и есть! На пороге я увидел сияющего Женьку, облаченного в негромоздкое зимнее одеяние. Мы весело поздоровались, он разделся и после того, как он познакомился с Раей, я усадил его в комнате на диван. Мы оба ликовали!

– Нашел-таки меня, братец? – торжествующе изрек я.

– Нашел, – ответил он.