— Признайся, ты не веришь в перевоплощение.

— Я убеждена, что ты прошел через необычные испытания. Я составила себе мнение там, в Фесте. Однако я не чувствую, что могла быть причастной к ним.

Вакаресса хотел возразить, но она остановила его жестом руки.

— Причину легко понять. У меня никогда не было снов, подобных твоим, никогда мои дороги не пересекались с индейскими, у меня не было предчувствий, я не обращала внимания на названия газет, никто не вручал мне изумруд. Только ты, Рикардо, пережил все это.

— Дора! Ты была там. Ты была в моей жизни. В моей той, другой жизни.

— Повторяю, ты один знаешь об этом. Не требуй, чтобы я из любви к тебе ответила, что тоже перевоплотилась. Это выше моих сил. Не отнимай у меня остатки разума.

— И все же это главное.

— Главное то, что существует сегодня, сейчас.

— Если ты не согласишься с мыслью, что мы переживаем нечто редкое, исключительное, то рано или поздно нарушится равновесие между нами. Рано или поздно моя любовь подавит твою. Ведь моя любовь из тех, которые посвящают богиням. Она незнакома людям.

— Положи свою руку на меня. Погладь мою грудь, живот. Видишь, я из плоти и крови. Я совсем не богиня и… — Она не окончила фразу.

— Во мне тоже нет ничего божественного, ты это хотела сказать?

— Да, — застенчиво выдохнула она. — Мы люди, простые люди.

Он вскочил.

— Тира! Тебе нужно побывать на Тире. Ты должна туда поехать.

— Остановись! Прекрати, умоляю тебя. Забудь прошлое.

— Нет, ты должна отправиться туда со мной. Я хочу, чтобы ты знала. Чтобы чувствовала то, что чувствовал я.

Она руками сжала его лицо.

— Зачем ты навязываешь мне эту пытку?

— Дора, сжалься. Сделай мне последнее одолжение, и клянусь, я никогда не вернусь к этой теме.

Она подняла на него глаза:

— Ты клянешься? Никогда?

— Клянусь.

— Ладно. Поехали в Тиру. — И добавила, пристально глядя ему в глаза: — Чтобы изгнать из тебя злых духов…

Тира произвела на Рикардо такое же впечатление, как и в первый раз: огромная раненая птица. Береговой утес был бесформенным, так же проступали в нем красно-черные полосы, и дома, побеленные известью, казалось, все еще дремали.

Ступив на маленькую пристань, Рикардо обнял Дору.

— Я тебе бесконечно признателен. Это было незабываемо.

— Легко говорить. Я очень устала.

— А самое трудное — впереди. — Он указал ей на тропинку, круто поднимавшуюся к вершине высокого мыса.

— Нет! — не веря своим глазам, воскликнула Дора. — Скажи, что это неправда. Скажи, что есть другой путь.

Он отрицательно покачал головой.

— Видно, ты поклялся меня тут угробить! — Она погрозила ему пальчиком: — Ты обещал. После этого восхождения на Голгофу мы навсегда закроем книгу призраков. Согласен?

— Обещаю.

Целый час они добирались до дома Александра Влазаки. Открыв им дверь, художник на несколько секунд лишился дара речи.

— Вы? Вы здесь? — невнятно пробормотал он. Спохватившись, пригласил: — Входите, входите, пожалуйста. Ну и вид у вас!

— Устали немного, — подтвердил Рикардо с усталой улыбкой.

— Устраивайтесь, я принесу чего-нибудь выпить. И Александр быстро вышел.

В комнате ничего не изменилось: все тот же мольберт, кисти и кисточки, краски, палитра. Застекленная дверь, как обычно, распахнута настежь, за ней виднеется море.

Рикардо взял руку возлюбленной, поднес к своей щеке.

— Никогда не думал увидеть тебя здесь, в этой комнате, где столько переговорено о нас с тобой… Жизнь — чудо.

— Да, чудо. И сомнений быть не может! — Она указала на картины, украшавшие стены: — Ты, как всегда, прав. У твоего друга большой талант.

— Он редкий человек с чудесной душой. Александру приходится страдать и за себя, и за других. Я тебе рассказывал его историю. По всей видимости, он не собирается закрывать книгу о фантомах.

Вернулся Влазаки — Рикардо замолчал.

— Вот, — сказал художник, ставя на стол освежающие напитки. — Сейчас это вам просто необходимо.

Он присел на банкетку напротив них.

— Вы… вы надолго к нам? — спросил он с волнением и даже страхом.

— Нет, к сожалению. Мы вынуждены уехать сегодня же.

— Так быстро?

— Я хотел бы показать Доре Акротири. Она никогда там не была. Думаю, ей просто необходимо открыть это место как для себя, так и для меня.

Художник хранил молчание.

— Что такое? — удивилась Дора. — Кажется, вы не разделяете энтузиазма Рикардо.

Застигнутый врасплох, Александр замялся:

— Что вы, что вы! Вы ошибаетесь.

Рикардо по-дружески положил руку на руку художника.

— Александр, друг мой! Не бойтесь. Вы все можете ей говорить. Я не Тристан, Дора не Изольда. Вспомните о моих словах: «Каждая история любви — уникальна».

— Можете вы мне объяснить, в чем дело? — забеспокоилась Дора.

— Да скажите же ей, — подбодрил Рикардо. Подавив нерешительность, Влазаки наклонился к ней:

— Вы, быть может, посчитаете меня пессимистом, но дело в том, что я боюсь за вас. За вас обоих. Вот и все.

— Боитесь? Но почему?

— Просто так. Глупые мысли лезут в голову. Я считаю, что Рикардо прав. Я слишком впечатлительный А как же? Все художники такие. Скажите-ка лучше, чем я могу вам помочь?

— Минуточку, — запротестовала Дора. — Мне хотелось бы все понять.

Рикардо обратился к художнику:

— Вы разрешите ей объяснить?

Влазаки поднял руки и тут же обреченно опустил их.

— Если считаете нужным…

— У Александра есть одна теория, — начал аргентинец. — Он уверен, что существует рок, с незапамятных времен довлеющий над влюбленными. Наш друг убежден, что настоящая, божественная любовь обязательно будет уничтожена богами. Глаза Доры расширились.

— Боги? Наказание? — Она искренне рассмеялась. — Вы верите в эти сказки, месье Влазаки? Зачем богам, если даже они существуют, вмешиваться в наши бедные чувства?

— Вы правы, мадам, они не вмешиваются… пока эти чувства бедные, то есть человеческие. Но как только мы переходим определенные границы, когда мы приближаемся к уровню небожителей, тогда они строго наказывают нас. Боги страшно ревнивы.

— Если вас это может успокоить, скажите себе, что мы с Рикардо не собираемся достигать их уровня. Мы любим друг друга «по-человечески».

Влазаки замкнулся в молчании. Ему явно не хотелось насильно навязывать свои убеждения — мешали присущие ему скромность и деликатность.

— Как бы то ни было, — сказал Рикардо, — ваше участие нас искренне трогает.

Художник постарался улыбнуться и с наигранной непринужденностью махнул рукой:

— Я поглупел. Не надо на меня сердиться. Вернемся к причине вашего приезда. Думаю, вам потребуется кайк… Он в вашем распоряжении. Когда собираетесь отправиться?

— Честно говоря, как можно скорее, — ответил Рикардо. — Наш пароход отплывает в Пирей через два часа. Досадно было бы опоздать на него.

— В таком случае отправляйтесь. Я провожу вас до стоянки.

Александр посчитал нужным приободрить Дору:

— Вам не придется снова идти той же дорогой. Кайк стоит на якоре на восточном склоне острова — он полого спускается к морю.

Произнеся это, он встал, давая понять, что можно отправляться.

Мотор по-прежнему хрипел и кашлял, как старый астматик. На отлогом берегу все еще сохранились красные оттенки. Но когда они причалили к Акротири, то уже не видно было белой птицы, которая несколькими неделями раньше сопровождала Александра и Рикардо. Белая птица исчезла. Не было и ветра. Перестали стрекотать кузнечики, необычная, впечатляющая тишина царила над руинами.

Дора иронично произнесла:

— Недаром твой друг сравнивал Кносс с некрополем. Это место не из веселых, как и пресловутый дворец сэра Эванса.

И тем не менее профессиональный интерес археолога пересилил ироничное отношение. По мере того как перед ними возникали развалины домов, мельницы, ткацкие станки, ее восхищение возрастало.