Итак, у меня своя тайна. Хожу на Черную дачу. Сегодня снова была, провела там целый час. Сидела в плетеном кресле на террасе, читала Пушкина. «Октябрь уж наступил, уж роща отряхает последние листы с нагих своих ветвей...» Почему-то щемит сердце от этих строк. Сейчас ведь только июнь, и лето в разгаре, а воображение влечет меня к осени. «Дни поздней осени бранят обыкновенно...» Дни поздней осени, дни поздней осени... Что-то есть тут ужасно печальное, хотя стихотворение вовсе не грустное, напротив, полное жизненных сил. Отчего так?

Между прочим, Черная дача похожа на дачу Костычевых. Ничего удивительного, в поселке много типовых домов. Только Черная дача и вправду черная, а У Костычевых дом веселый, желтенький, с темными рамами.

Здесь так хорошо, со всех сторон подступает зелень. Даже на крышу ложатся ветки елок. Большая птица грузно опустилась на сук против разбитого стекла и долго меня рассматривала. Быть может, ей показалось странным, что кто-то появился на пустой до того террасе.

Покой, тишина. Я обследовала весь дом. В нем четыре комнаты, кухня, кладовка. В каждой комнате нашлось что-то интересное, например кипа старых журналов, которые я собираюсь рассмотреть.

Сидела на Черной даче и все мечтала. Сейчас вот откроется дверь и войдет... Но кто? Мне по душе художники и музыканты. К сожалению, никого из знакомых не могу представить человеком, о котором мечтаю. Ну кто такой Виталик Панков с широкими плечами и спокойным взглядом? Хороший парень, и все. Я как-то заговорила с ним про живопись, так он даже о Леонардо имеет смутное представление и считает, что «Джоконду» написал Рафаэль.

Атаров, конечно, побольше знает, но как-то взялся читать мне свои стихи, и это было ужасно! Читал с пафосом, а там были строки: «Я твой портрет ношу в себе уж много лет». Ха!

Ну а Костычев? Он, разумеется, образован. Еще бы, отец искусствовед. Но сейчас уже видно, что путного из него ничего не выйдет. Человек перешел в десятый класс, а что он умеет? Ну прыгает за мячом, немного знает английский. Да в том же девятнадцатом веке любой дворянский сынок на трех языках говорил! Лермонтов в четырнадцать лет такие стихи писал, от которых мороз по коже идет. А Моцарт в шестнадцать создал одну из лучших своих симфоний.

Нет, мне такого нужно, чтоб я поверила. И тогда он совершит небывалое, картину напишет или музыку сочинит. Быть может, создаст прекрасную книгу. Я могла бы жить для него. Вот Пушкин. Читает стихи жене, а она зевает и засыпает. Да еще смеет сказать: «Надоели мне твои вирши». Ужасно!

Ну ладно. Что-то я расходилась сегодня и расписалась. А время позднее. Тушу лампу. Спокойной ночи.

Мне грустно, уныло. На улице дождик идет. Перечитала вчерашнюю запись и ужаснулась. Откуда во мне все это? Наверное, воспитание виновато, благополучная жизнь. Недаром некоторые в школе считают меня высокомерной. Но я совсем не высокомерная, просто не умею разговаривать о пустяках, а если пытаюсь, это выглядит вымученным. Наверное, слишком большие у меня запросы. А что сама собой представляю? Избалованная девочка из хорошей семьи, в сущности, легкомысленная. Взрослую из себя строю, а между прочим, вчера в куклы играла. Есть у меня тут старые куклы, никак выбросить не могу.

22.30. Уже в постели. Дождик кончился с неба, но продолжается с деревьев, я это хорошо слышу. Кап-кап. А потом налетает ветер, и целый день рой капель дробится о крышу. Могу ли быть до конца откровенной? Наверное, нет. Вот и тебе, мой дневник, не все говорю, нет, не все. И даже не потому, что кто-то может прочесть. Просто боюсь этих слов на бумаге. Стыдно. А сколько такого сокрытого у других людей, особенно взрослых? Целые тома невысказанного, запрятанного навек.

Сейчас потушу лампу, и все погрузится во тьму. Потом появится контур окна, предметы. Закрою глаза и стану мечтать...

Долго вчера не могла заснуть, куда только не уносит воображение! Рисовала картины будущей жизни, иногда довольно нескромные. Да нет, не о школе, не об отметках думала. О любви! Даже университет привлекает в том смысле, что это иной мир. Там много интересных людей и среди них бродит он, единственный. Нет, я ужасно пустая...

Теплый денек. Мы с Аней сидели на лавочке перед забором, разглядывали прохожих. Беда! Прохожих так мало. Прошла женщина с авоськой, мальчишка промчался на велосипеде, и местный житель Пал Иваныч проследовал нетрезвой походкой к своей калитке с надписью «Злая собака».

Внезапно показался гражданин в белом летнем костюме, в очках и шляпе. Он сразу мне не понравился. С бледной, словно приклеенной улыбкой. Он нас спросил:

— Какая тут дача продается?

Мы с Аней ответили, что не знаем.

— А Сосновая, 38?

Но Сосновая, 38 — это адрес Костычевых! Аня ответила с надменным видом:

— Сомневаюсь, что продается.

С лица этого гражданина все не сходила улыбочка. Очень противный. Он двинулся к даче Костычевых, мы с Аней побежали вслед. Гражданин исчез за калиткой, а мы наблюдали издалека.

Через некоторое время он вышел, мы уже сидели на своей лавке. Путь гражданина лежал мимо нас. Он не дошел шагов десять и уставился на Черную дачу.

— А эта дача не продается?

— Давно уж купили, — ядовито ответила Аня.

Гражданин хмыкнул и произнес загадочную фразу:

— Купили-то давно. Только она сбежала. По-моему, та самая дача.

Не могу забыть этого типа в очках. Проходя, он так посмотрел на меня зловеще, что я просто съежилась. Таким вот и достаются дачи.

Вечером встретила Диму. Он был невеселый. Молча ходил по лесу.

Какой все же у него лоб красивый, да и глаза. А волосы просто замечательные. Вдруг захотелось потрогать, ужасно так захотелось провести ладонью по этому лбу. Как странно. Не хватает еще влюбиться в Костычева.

Пришла домой и узнала, что завтра идем в консерваторию на Шостаковича. Вот здорово! Быстрее ложусь спать.

Исполнялась новая симфония. Сам Шостакович был. Выходил на сцену и кланялся, неловкий и трогательный. Музыка произвела на меня впечатление. Такая сильная вещь!

В фойе встретила, кого бы вы думали, Сережку Атарова! Сразу вспомнила, что он мне приснился, поэтому разговаривала легко, строила глазки. Атмосфера в консерватории располагает к общению, кругом нарядная публика, легкий гул речи.

Меня поразил один человек. Среди вечерних костюмов его затасканный пиджак и мешковатые брюки выглядели довольно странно. Ну если б еще джинсы, а то просто брюки. Но лицо меня привлекло. Он как-то удивленно на всех смотрел. Будто случайно сюда попал и не может понять, где находится. Он и на меня взглянул с удивлением. Самое странное, что человек показался знакомым. Где я могла его видеть?

Ночевать, конечно, решили в Москве. До своего переулка пешком дошли. Вечер такой теплый, совсем светлый! Поговорили с Атаровым на школьные темы. Сережка завидовал мне, что освободилась от практики, а практика у них на радиозаводе. Оказывается, Нина Петровна уезжает с мужем за границу. Интересно, кто будет вести у нас литературу? Нина Петровна мне нравилась, такая молодая, умная, все понимает. Атаров согласился с моим мнением.

Вообще Сережка вполне симпатичный парень. Волосы черные с теплым блеском, глаза по-восточному острые. Музыку он хорошо знает, его отец играет в оркестре на скрипке. По-моему, с Атаровым можно дружить, он, правда, острит без удержу и не всегда удачно. Пригласила его на дачу. Он поклялся, что скоро приедет.

Сейчас вот лежу в постели и вспоминаю консерваторский вечер. Сколько там было интересных людей! А я ни с кем не знакома. Мне не хватает общения. Ужасно люблю ходить в гости, а никуда не хожу. К себе приглашаю, мало приходят. Отчего это? Подружек у меня нет, да и друзей тоже. Все больше товарищи, однокашники. Я как бы со всеми, но и ни с кем. Эх, нашелся бы человек, которому без страха могла показать дневник! Он бы узнал, что я вовсе не замкнутая, что к дружбе стремлюсь, только не получается. О чем, например, говорили сегодня с Атаровым? О пустяках. На пустяках не сблизишься.