Сквозь зрачок я видела, как он кивнул. И продолжила:

— Столько всего произошло, Яр!.. Я пыталась помочь, а они вышли на Кирилла, ты ведь помнишь Кирилла? И он рассказал им все. Я не знаю, зачем он это сделал, — я вновь вспомнила слова отца и всхлипнула ещё громче, — быть может, и из-за меня. Все потеряно. Понимаешь? Все-все-все, Яр. Услышь…

Ярослав встрепенулся и произнес:

— Слышу… Безумно хочу увидеть, но не знаю, как это осуществить.

Он не стал осуждать мои действия, и за это я была благодарна.

Слезы меня душили.

И я плакала, пока слезы не застелют глаза, пока ком в горле не станет невыносимым, пока ничего — совсем ничего — не останется.

— И я, — сказала я тихо, — и я не знаю.

— До седьмого этажа лезть будет высоковато, — протянул Яр, как ни в чем не бывало. — Хотя в детстве я занимался альпинизмом… Но самой моей высокой вершиной стал двухметровый забор.

Я рассмеялась.

Рассмеялась сквозь слезы, а потом меня вдруг осенило:

— А помнишь… Тогда, тем вечером, когда мы встретили Кирилла, которого я подставила, ты сказал мне, что тебя здесь не будет? Помнишь?

— Помню, — ответил Яр. — И все-таки, Яна, я посоветую тебе не брать на себя вину за то, что…

— Где ты будешь? — перебила я.

Я решила не ходить вокруг да около, а задать вопрос в лоб, надеясь получить самый искренний ответ. Пусть лучше он добьет меня сейчас, чем если это случится позже.

— Возможно, я уеду.

— Уедешь?

Я спросила это не то с горечью, не то с облегчением.

— Уедешь, — повторила, — хорошо. Я уже успела подумать, что ты смертельно болен, или что с тобой тоже желают пообщаться родственники, или ещё что-нибудь в таком духе… А ты просто уедешь. Уедешь. Хорошо, уезжай, — разрешила, больше всего не желая его отпускать.

Теперь смеялся Яр.

Но я видела, что ему не смешно. Я тоже умела видеть.

— Я все расскажу тебе, — произнес он, — но позже. Сначала нужно решить, как мы тебя освободим.

— Никак? — предположила я. Вполне справедливо, между прочим, предположила. Потому что знала.

— Выход есть всегда, — поправил меня Яр. — Единственный тупик — это смерть, но мы о грустном сейчас не будем. Так что мы придумаем, как тебя освободить…

— И ты заберешь меня с собой? — вырвалось из меня. — Если… когда сможешь освободить?

— Заберу, — ответил Ярослав, ни секунды не раздумывая. А потом спохватился: — Вот только надо решить, куда.

— А ещё у меня здесь ребенок, — продолжила я, все больше погружаясь в эту иллюзию.

— Ребенок? — он выглядел недоуменным. — У тебя ведь нет детей?

— Люди считают его хомяком…

Слезы начали высыхать.

Быть может, все обещания Яра были не больше, чем словами, но в тот момент я им поверила, и это подарило мне облегчение.

Все может быть.

— Такого ребенка можно и забрать, — подытожил Яр.

— Ага, то есть, если бы у меня был настоящий ребенок, ты бы бросил его здесь?

— В первую очередь я бы очень удивился. Мне кажется, тебе рановато иметь детей…

— Какой ты все-таки правильный, Яр. Авантюрист, но правильный. Честный. По крайней мере, с окружающими. А с самим собой?

Я смотрела на него через глазок, ожидая какой-либо реакции, и Яр признался:

— Себя я обманываю. Говорю, что смогу жить дальше, потеряв важную часть своей жизни, и даже будто в это верю.

— Хочешь поделиться?

Он помотал головой, и тогда я попыталась его утешить:

— Но душа… Она ведь навсегда останется с тобой, Яр. И ты сможешь вспоминать.

— И утешать себя былым?

— И утешать себя былым.

Слезы на мне высохли.

А Ярослав ушел — я сама попросила его уйти, напомнив, что ему ещё надо учиться, на что белый маг пробормотал что-то невнятное, а я и не стала уточнять.

Яр ушел, но одна я не осталась.

Во мне теплилась надежда.

Что тетя спасется, что отец сказал неправду, что все образуется.

А надежда — это цветок.

Может быть, на вид он и невзрачный, всего лишь колючка, но погубить его сложнее, чем кажется. Он сможет себя защитить. И продолжит жить.

Я вернулась к творогу, но на твороге и остановилась.

Яр меня спасет.

Но как, если даже я сама не в силах это сделать?

Я ведь привыкла быть самостоятельной и решать свои проблемы без чьей-либо помощи. Поэтому, возможно, недооцениваю ее, эту помощь. Вдруг он придумает нечто такое, что не пришло в голову к черному колдуну с двадцатипятилетним стажем?..

До полуночи я просидела за уроками, готовая одновременно и к нападению, и к освобождению.

Но не дождалась ни того, ни другого.

Моя игра завершилась, и не в мою пользу.

***

Ночью мне приснился чудесный замок.

Его стены поблескивали янтарем, а на верхнем этаже, в прозрачной комнате, — я знала точно! — летала рыжая пыль. Но наверх подниматься я не стала. Вместо этого пошла в сторону залы, которая когда-то (всегда) мне очень нравилась.

Стены этой залы отражали и смех, и крики отчаяния.

Пол больше всего напоминал ритуальный алтарь.

И насчет алтаря хозяйка этой залы была полностью со мной готова.

Да-да, едва дойдя до залы, я вспомнила сон, что с недостаточной аккуратностью стер из моей памяти отец. Вспомнила, что Алина именно здесь признавалась мне в своих разочарованиях… И лишь поняла ее ещё больше.

Поздно.

Слишком поздно.

Почему все случилось так быстро? Привязанность — и расставание? Почему я не смогла ничего исправить?

Я ещё долго бродила по коридорам, заглядывая в каждую открытую комнату.

И даже добралась до башни с рыжей пылью.

Вот только Алины, моей тети, моей второй настоящей тети, нигде не было.

И я знала, что больше никогда ее не найду, сколько бы я здесь не ходила.

Яр не успел меня освободить.

Может, если бы у него имелся ещё час, хотя бы час, Ярославу бы все удалось, но часа не было. Ни у него, ни у меня. В восемь утра я проснулась, вот только не от будильника — вчера я благоразумно его отключила — а от холодных (ледяных) слов:

— Вставай и собирайся.

Я распахнула глаза и увидела отца.

Хотя, честно признаться, его я хотела видеть меньше всего. Даже меньше моей тети, Натальи Заболоцкой, и меньше Вики, и меньше матушки, и меньше всех белых, что существуют на этом свете, и даже меньше самой себя.

— Куда? — спросила тихо, с трудом разлепив губы.

— Узнаешь, — отозвался отец.

На нем была черная рубашка, серый пиджак и серые же брюки. И я совсем не помнила, когда видела отца в таком наряде. Ладно, справедливости ради, в таком наряде я в целом видела его впервые, так что мое удивление вполне справедливо.

Куда он меня повезет?

И он ли?

— Мне сегодня в школу, — заметила я.

— Школа отменяется, — мгновенно отреагировал отец.

Он развернулся и пошел из моей комнаты, и тогда я, не выдержав, бросила ему в спину:

— А ты знаешь, что все это время, пока школа отменялась, я писала заявления о пропусках от твоего имени? Мне иногда кажется, что я умею расписываться твоей подписью лучше тебя самого.

Отец повернулся и наградил меня безразличным взглядом.

— Будет тебе заявление.

— Мне оно ни к чему, — я пожала плечами, поднявшись. — А вот моей классной очень нужно. Впрочем, ты ее ни разу и не видел, мою классную. Ты хотя бы знаешь, что она преподает математику?

Обвинения сыпались на отца, как из рога изобилия.

Мне нужно было куда-то девать свои эмоции. И если вчера я рыдала, то сейчас слез позволить себе не могла. А потому перешла в атаку.

— Знаю, — это было все, что сказал отец, прежде чем покинуть мою комнату.

Вот и поговорили.

Я встала, надеясь, что отец, обидевшись на несносную дочку, запрется в своем кабинете и не будет мешать моим сборам.

Что ж.

Посмотрим, кто кого перетанцует.

Было определенно точно известно, что я пойду не в школу. А интуиция и здравый смысл к тому же подсказывали, что место, куда мы отправимся, каким-то образом связано с Янтарной. И я не стала долго размышлять над своим образом.