– Скорее оружие, а не оруженосец!

– Все равно, ты не смогла бы тащить на себе такое оружие, без оруженосца не обойтись, – нашелся Пелли.

– А что рождается из таких куколок? Ниги?

– Нет, что ты! Из таких – просто монстры. Чудовища. Потому мы и знаем, что это порченные куколки. Впрочем, кто их знает. Может, это специальные куколки, а никакие и не порченные.

– В сегодняшней были настоящие монстры. Жуткие. Но что странно… если их почистить от слизи… и от злобы… останутся весьма милые мордашки и просто изумительно красивые крылья. Сейчас мне кажется, что из этого слизня вылетели крохотные дракончики.

Пелли едва справился с рвотным рефлексом.

– Ты, Роночка, ври, да не завирайся! Драконы рождаются из яиц, а не из слизней!

Я поспешила оставить куколок в вечном покое.

– А саму тварь ты видел? Что она из себя представляет?

– Сам не видел, но у нас много легенд. Все, что угодно. Послушай, Роночка, ты же пифия, неужели ни раз,у ни в будущем, ни в прошлом ты не видела этих тварей или их куколок?

Мои полномочия пифии не распространялись на всеведение. Мне было стыдно признаваться, что даже драконов я никогда не видела ни в прошлом, ни в будущем, и я буркнула, оправдываясь:

– Ну, я же не всевидящая!

– Как такое можно не увидеть? – изумился огнедышащий мальчик даже с некоторым возмущением.

Лютня в кустах затихла. Как давно она молчала вместе с хозяином, мы не смогли припомнить, но тоже замолчали.

Странным образом приходят знания. Словно всегда тут были, при тебе. И нужно только слово, не всегда кстати, или, наоборот, пауза в разговоре с этим миром, как знание открывается во всей полноте и ясности. Пелли с тоской взглянул золотистыми, цвета гречичного меда очами на жарившее как последний раз солнце, а я без всякой связи с этим зябким взглядом, пившем небо в смертной муке предзнания, уже поняла, что за чудовищный план созрел в Совете.

Хоть бы детей пожалели! Если Крылатые с трудом справились с тварью, загоняя ее туда, откуда она вышла, то что может сделать один маленький зеленый, пусть даже золотой дракончик? И если он доставит отца в цитадель, то вряд ли Бужда клюнет на такой ничем не прикрытый крючок, от которого за версту разит провокацией! Мне захотелось вернуться в село, даже названия которого я не удосужилась узнать, и сдаться на милость меча рябого «пробужденного».

Лютнист молчал слишком долго, и мы обогнули густые кусты с двух сторон, чтобы посмотреть, что там с ним случилось.

Он лежал, словно спал в тенечке под ракитой, а в груди торчала стрела с черным оперением. Я испугалась, что он мертв. А как же тогда звонкоголосая смуглянка на другом краю света? Но Сильвен был еще жив, хотя и без сознания. Он чуть слышно хрипел, – задето было легкое. Вокруг торчавшего древка по коже расползалось ядовито-черное пятно: стрела была отравлена. Еще одна черноперая цапнула рукав моего платья и вонзилась в траву перед мордой Лэппа. Тот даже не поморщился, встревоженно потянувшись к лютнисту.

– В Гарс! Немедленно! – сказала я, строго взглянув на Пелли. Каковы бы ни были планы Лиги на этого веснушчатого, их придется изменить. Черта с два я дам им угробить этого рыжего, к тому же, единственного знакомого дракона!

Через мгновенье передо мной сверкало невероятное сказочное существо. Оставалось только каким-то образом пристроить раненого между крыльев, да еще и не убить его при этом перемещении. Я в отчаянье пыталась подтащить лшютниста к дракону. Ну почему я не богатырша!

Просвистела еще стрела, щелкнула, отскакивая от драконовой чешуи. Пелиорэнгарс дохнул в ту сторону, откуда она прилетела. Выросла стена пламени. Стало еще жарче, но стрелы больше не летели. Крылатый выгнул изящную шею, мощными челюстями аккуратно сгреб лютниста и бережно опустил к себе на спину.

– Садись! Будешь придерживать! – распорядился он. У Пелли-дракона голос оказался как гром и молния. Впечатляло.

– А Лэпп? Его же пристрелят!

– Не пристрелят! Правда, Лэпп?

Коник согласно потряс гривой, словно понял. Я чмокнула желтогривого друга в нос. Он ткнул мне кудрявой мордой в плечо и тяжко вздохнул. А когда дракон уже набрал высоту, я услышала шепот, подкосивший меня на лету, раздавшийся прямо в голове: «Прощай, подружка!» Я едва не свалилась со своего оруженосца. А этот лживый Дункан убеждал меня, что его Лэпп вполне немой, и что говорящих коней не бывает!

Дракон мчался, не щадя себя. Мне казалось, что мышцы его рвутся от напряжения, а кожистые крылья вот-вот лопнут, не выдержав напора. Я приникла к лютнисту, прижав его собой, изо всех сил цеплялась за чешуйчатые отростки в основании крыл, чтобы нас не сдуло.

С высоты драконьего полета обнаружились странные серые змейки, тут и там ползущие по дорогам в облаках пыли. Пелиорэнгарс пояснил, что это стягиваются к северным границам войска сторонников Лиги. И я снова усомнилась в собственный пифических способностях. Ну не было никакой войны в планах грядущего! Или у нас с ним разные планы…

Доктор Рипли только прослезился, когда увидел расползшееся еще больше черное пятно на груди лютниста. И удрученно развел руками. Потребовав, чтобы Сильвена отнесли в мою комнату, чтобы я знала, где его искать, я побежала звать на помощь дядюшку Кирона.

Сапожника нигде не было видно ни в пьяном виде, ни в трезвом. Измученный Пелли, уже принявший вполне бескрылый вид, тоже только развел руками: о том, где дядюшка, он знал столько же, сколько и я.

Оставалось еще одно существо, в чьих силах было излечить умирающего, его-то я и призвала, рухнув на каменные плиты самой древней башни:

– Ол’олин! Помоги!

– Здорова будь, дева Радона! Далековато ты забралась от страждущего! – ворохнулся где-то в углу знакомый баритон. Я напрягла зрение, но ничего не увидела. Гномий голос пробурчал уже из другого угла. – Иди ужо к себе! Старый Ол’олин знает, где нужна его помощь.

В комнатке собрался целый консилиум над телом лютниста, из которого уже была извлечена стрела. Столь тесные стены вместили и кряжистого гнома, и дядюшку Кирона, и мастера Альерга, и доктора Рипли, и суетящегося Пелли, и собранную Ребах.

Они отстраненно посмотрели на меня и снова сосредоточились на умирающем. Я почувствовала себя лишней. Да так оно и было: здесь мне делать нечего, мне надо уже давно быть совсем в другом месте, пока еще не село солнце. А было уже далеко за полдень.

Наставник глянул на меня удивленно. Он успел перехватить мою мысль. Но не успел меня удержать: я уже вышла за дверь. И, когда обеспокоенный опекун открывал ее за моей спиной, я попыталась сделать еще один шаг. Из крепости и Гарса.

Но крепость впилась в меня болотной пиявкой и не отпускала. Исчезновение не состоялось. Это только пьяному море по колено. То, что легко получилось в бессознательном состоянии, не торопилось свершаться в сознательном.

Я с досадой оглядела рыцарский доспех, одиноко скучавший в коридоре. Может, шваркнуть себя по голове перчаткой?

Альерг пресек покушение:

– Что ты задумала, Рона? Зачем тебе в порт Элин?

– Да просто так вспомнился. Пожалуй, я лучше пообедаю, – буркнула я мрачно.

– Не промахнись с местом, – пожелал мне приятного аппетита наставник. – Трапезная на первом этаже.

Я поплелась, куда сказано.

Неудачница. Ну что я вцепилась в этот Гарс и оторваться не могу?

Людям всегда нужны поводки, за которые они держатся изо всех сил. Плотные, надежные, крепкие костыли чувств и ощущений, с помощью которых они осваивают действительность, считая, что это и есть мир.

Людям так нужны эти подпорки в руках, что они даже магию представить не могут без вещественных посредников, без ритуальных действий с плотью этого мира. Они выпускают поводок не раньше, чем схватятся за другой. Срабатывает врожденный хватательный рефлекс. Обязательно должны быть сказаны заклинания, сотрясающие вибрациями ткань мира. Непременно должны быть вычерчены в теле этого мира пентаграммы или что-либо иное геометрическое. Не обойтись без горящих черным пламенем свечей. Не миновать распития зелья, сваренного из какой-нибудь мерзости. Рекомендуется также большое разнообразие иных необходимых телодвижений. Без них никак. Без тела нельзя, и без движений тоже.