Над горящими деревьями реял дракон, изгибая изящную шею, и беспощадно выжигал все пространство, где была тварь. Все, что вылетело из лопнувшей жути, тут же сгорало в корчах. Там, где Лэпп только что дрожал осиновым листом, полыхал пожар. Дракон поднялся повыше, сделал разворот и начал выжигать лес по окружности значительно большего диаметра, чтобы ни одного случайного следа твари не уцелело. Я прикинула, что мы окажемся внутри кольца, и отчаянно закричала, понукая лишенного инстинкта самосохранения Лэппа, и не в меру любопытный конек, заглядевшийся уже на сказочную огнедышащую невидаль, соизволил помчаться прочь уже без оглядки, стремясь выйти за пределы круга.

Лэпп превзошел себя в беге, больше похожем на полет, и вскоре мы уже падали с крутого берега в реку и плыли, захлебываясь. Добравшись до спасительного песочка, даже сверхвыносливый желтогривый растянулся без сил. Я скатилась с него и тоже растянулась, все еще не веря в спасение.

Дракон уже изнемогал, но замкнул огненный круг. Красив он был на диво, весь медово-золотистый, сверкавший в лучах солнца, словно чешуя его была из золотых слитков, отполирована или покрыта драгоценными каменьями. Он с трудом набирал высоту, чтобы не сгореть в им же порожденном пламени. Плюнув напоследок в огненный котел, дракон перевалился на одно крыло, развернулся и спикировал прямо на нас. Все правильно: птичка потрудилась, теперь пора перекусить, пока завтрак под боком.

Притомившийся конь даже ухом не повел на дракона, печально глядя на клок травы, торчавший в двух шагах от него, всей мордой выражая отчаянную мечту, чтобы у травы выросли ноги, и клок сам подскочил и сунулся ему в зубы. Я вздохнула и выполнила его мечту. Коник потянулся мягкими губами, слизнул клочок, словно его и не было, и так же мечтательно покосился на реку, желая, чтобы та стала лужицей перед носом. Я вяло пожурила зарвавшегося, указав ему на мокрое ухо:

– Ты, подарочек несчастный, только что нахлебался так, что из ушей течет!

Лэпп вздохнул. Дракон в опасной близости откликнулся эхом, но уже не так жарко. Он весь как-то потускнел и сидел на песочке, нахохлившись, как курица на яйцах, слегка растопырив уставшие крылья. И оказался не таким и большим, примерно с трех лэппов. Лес за рекой полыхал, выгорая дотла. Через реку все плыла и плыла успевшая спастись живность.

Дракон внимательно посматривал на измученных животных. Вдруг он встрепенулся, перебежал вдоль берега утиной походкой вперевалку и прицельно чихнул огненным сгустком на выбиравшуюся из воды лисицу. Та опала горкой угольков, не успев удивиться несправедливости этого мира. Лисенок, копошившийся рядом, взвизгнул от ожога и дрожа, спотыкаясь трехпало, изо всех силенок поковылял к зарослям чертополоха, поджимая пострадавшую лапку. Дракон отвернулся, встретился со мной немигающим взглядом и отвернулся в другую сторону. Больше из реки никто не выбрался. Отважного котяру мы не дождались.

Лэпп поднялся, пихнул меня мордой, понуждая расстаться с насиженным местом. Хвост у него обгорел наполовину, пострадала и грива. Я поднялась, охая, как древняя старушонка, и оставшимся в наличии кинжалом кое-как подровняла прическу конька. Безжалостно срезала и часть собственной подпаленной косы. Если б не река, мы бы так легко не отделались. Я посмотрела на оцепеневшего дракона. Он снова нахохлился, тяжело дыша, наблюдая за нами усталым янтарным глазом.

– Пелиорэнгарс! – позвала я. Это была даже не догадка. Просто единственное известное мне имя единственного известного мне дракона.

Он скривился и высунул длинный раздвоенный язык. Уже оправившийся Лэпп бодрым шагом двинулся прямо в огненное драконье нутро. Я повисла на его шее, уговаривая не брать пример с ходячего пучка травы, которым он только что позавтракал. Желтогривый фыркнул на меня и тряхнул шеей, сбрасывая как надоевшую блоху. Тогда я сама побежала к дракону. Тот испугался нашей активности, занервничал и попятился, переступая с лапы на лапу.

– Пелли, не бойся, я ничего тебе не сделаю! – заворковала я, с трудом подавляя чуть не сорвавшееся «цып-цып-цып». – Только скажи, что это за тварь была такая жуткая?

Лэпп ухватил меня зубами за подол, не давая приблизиться к чудовищно оскалившейся пасти. А пока мы оспаривали право первенства быть поджаренным и съеденным, дракон отбежал косолапой походкой по бережку от навязчивой парочки, на бегу разворачивая перепончатые крылья, подскочил и взлетел, взвихрив песок, ослепивший нас на несколько минут. Пока мы отфыркивались и отплевывались, он уже золотистой точкой истаял в лучах полуденного солнца.

Ветер переменился, и с другого берега поползли удушающие клубы дыма. Лэпп услужливо подставил бок. Путь я предоставила выбирать желтогривому. Из четырех сторон света две были уже запретными: на юге был пожар, на западе Гарс. Коняка не дождался распоряжений, подумал и повернул на север. Где-то там была цитадель Бужды.

Дородная хозяйка харчевни пренебрежительно оглядела грязную оборванную девушку с неровно подстриженной, словно мечом отрубленной косой, робко оглядывавшую заведение. Конек ее непонятный, небрежно привязанный в тенечке к ограде, был под стать страннице, – весь в клочках и подпалинах. И свирепо огрызался на осатаневших собак. Девица наверняка из погорельцев. Уже десятка два беженцев прошло с юга через село. Кошмаров порассказывали и про тварь, что несколько дворов на выселках подчистую выела. И про пожар лесной, вспыхнувший в одночасье и охвативший весь Дерельский лес.

Если гарь от пожара убедительно доносилась с южным ветром и до местных носов, то в жуткую тварь верилось с трудом. Не слыхали никогда о таких. А час назад проехавший через село мужичок, сумевший вывезти на телеге все свое семейство и кое-какой скудный скарб, еще об одной небыли сказывал: что будто бы лес поджег дракон невиданный. Семейство дружно выло от страха. Так же в один голос твердили о драконе.

Худое творилось с утра в округе. Селяне скопом отправились поглядеть: не угрожает ли пожар их полям, не перекинется ли через реки. Погорельцев было немало. Нищих, разбойников да воров теперь разведется окрест столько, что охрану надо будет нанимать: сынок один не справится. Верзила, прислонившийся к косяку на входе, внимательно оглядел оборванку поднял вопросительный взгляд на хозяйку: прогонять, или сама уйдет? Толстушка покачала головой и проворчала вошедшей: «Поди на задний двор, может объедки какие найдутся».

Я порылась в котомке, унаследованной от магистра. Пальцы нащупали довольно тугой кошелек, из которого я с усилием выковыряла монетку помельче. Это оказался аримский золотой. Я мысленно возблагодарила своего похитителя и попечалилась о его участи. Что-то с ним сталось?

Хозяйка распахнула удивленные глаза и воровато огляделась, стремительно накрывая ладошку обеими руками. Прошептала, наклонившись к уху:

– Что ты, милая! Разве можно на глазах у всех такими деньгами трясти! Люди здесь всякие, сама понимаешь… Садись в уголок, я принесу тебе, что нужно.

Монетка ловко перекочевала в пухлую руку. Я оглянулась, перехватив несколько любопытных взглядов. В харчевне обосновались десятка полтора человек, несмотря на час, подходящий скорее для позднего завтрака, чем для раннего обеда. Был и пробужденный – рябой, пьяно задумавшийся над кувшином.

За столом неподалеку двое общипанных бродяг вытянули гусиные шеи, пытаясь рассмотреть, что там прячет подозрительная странница. Все прекрасно понимали, что погорельцы обычно пытаются прихватить с собой самое ценное. И где их еще вылавливать как не по харчевням? Под моим взглядом парочка осела, моментально сделав равнодушно-туповатые лица.

В дальнем углу длинноволосый лютнист настраивал инструмент, тихонько трогая струны и подтягивая колки, не забывая при этом прихлебывать из высокой кружки и, откидывая с глаз черные пряди, выжидательно поглядывать на соседей: кто раскошелится на обед. На кружку он только что заработал и растягивал теперь удовольствие, но не до бесконечности же его растягивать.