Нераспечатанным оставался один длинный узкий сверток, перехваченный золотым пояском. Поясок был маленький и твердый, покрытый узором из удивительных скачущих лошадей. Это был даже не поясок, а браслет. Он пришелся Габрии впору. Такие подарки было в обычае делать между влюбленными парами, и Габрия поняла, что таким способом Этлон хотел сохранить их любовь. Эта мысль согревала ее.

Она развернула последний сверток. Золотистая ткань, покрывавшая его, упала вниз, и небольшой кинжал скользнул ей в руку. У Габрии перехватило дыхание. Лезвие кинжала было сделано из очень редкой стали, которую выплавляли только в Ривенфорже, в королевстве Портейн. Рукоятка соответствовала размеру ладони и была инкрустирована маленькими рубинами и топазами. Красный — цвет плащей Корина и золотой — Хулинина.

Глаза Габрии наполнились слезами, пока она рассматривала кинжал. Это был бесценный подарок. Женщины обычно не носили такого оружия, но у нее однажды уже был кинжал. То был подарок лорда Сэврика ее отцу, она подобрала его в дымящихся руинах Корин Трелд. Это была единственная вещь, оставшаяся от отца. Но в тот день, когда она лицом к лицу столкнулась с Медбом, она превратила кинжал в меч, который сломался о тело врага.

А ведь Этлон понял, что значил для нее тот старый кинжал. Его-браслет — это знак любви, а кинжал был знаком того, что она начнет новую жизнь и обретет новый дом.

Габрия утерла слезы и отложила подарки в сторону. Она вытащила свои старые ножны и вложила в них кинжал, затем пристегнула оружие к поясу. Было приятно ощущать сбоку тяжесть оружия. Она снова укрылась одеялом. Угли в очаге постепенно становились золой.

Глядя на потухающий огонь, Габрия дала себе клятву, что вынесет все трудности изгнания. Она вернется в Хулинин Трелд в начале весны и сделает все возможное, чтобы клан и его вожди полюбили ее. Она обязана это сделать.

Габрия не отдавала себе отчета в том, насколько события прошлого лета истощили ее эмоционально и физически, пока не имела возможности расслабиться. В первые же дни одиночества она слегла в лихорадке, преследуемая мучительным кашлем. Долгие дни, одна в маленьком храме, она ворочалась на жесткой постели в бреду своих видений. У нее едва хватало сил, чтобы принести воды и дров. Ее охраняла Нэра, беспокойно ожидая ее выздоровления.

Однажды холодной ночью, сквозь туман воспаленной дремоты Габрии показалось, она слышит стук копыт Нэры, приближающейся к храму. Потом стук шагов по плитам. Внезапно она осознала близкое присутствие другого человека.

Она тщетно боролась с дремой, когда прохладная рука легла ей на лоб и знакомый голос что-то мягко сказал ей. Чашка с теплым питьем оказалась у ее губ. Не открывая глаз, она выпила и погрузилась в спокойный сон.

Пирс остался с ней на ночь и незаметно ушел на заре, оставив ей дров, кувшин с водой и небольшой котелок с супом. Он не приходил больше после той ночи: в этом не было нужды. Питье из трав смягчило течение болезни, а короткое присутствие Пирса пробудило в ней интерес к жизни. Габрия не знала, каким образом он узнал о ее беде. Она могла лишь благодарить свою покровительницу, что лекарь был привязан к ней настолько, что навестил ее на свой страх и риск.

Та пища, которую Пирс оставил ей, помогла поддержать силы в дни выздоровления. Но, по мере того как болезнь уходила, а силы возвращались, Габрия увидела, что запасы исчезают довольно быстро. Двух бобов в день ей было явно недостаточно.

Наконец пасмурным холодным утром она взяла лук и, оседлав Нэру, выехала на охоту. Она надеялась подстрелить немного дичи. К своей великой радости, Габрия обнаружила, что не разучилась владеть луком. Она принесла домой оленины и в ту же ночь устроила пир.

Тренировка и мясная пища — вот все, что ей требовалось, и скоро Габрия почувствовала себя еще более сильной, чем прежде. Теперь, верхом на Нэре, Габрия выезжала каждый день, чтобы поохотиться, поудить рыбу или запасти диких плодов.

Ее здоровье, ее дух окрепли в полной мере. Она с радостью заметила и то, что, по мере того как она становилась сильнее, ослабевала неутешная скорбь по семье, уходили горечь, ярость и желание мести, что сжигали ее в прошедшие дни борьбы. Оставалось чувство удовлетворения и свободы.

Уходили последние дни осени, и Габрия начинала ощущать прелесть одинокого житья в маленьком храме, состояния душевного покоя и дружеского внимания к ней ее меньшого брата. Здесь она была ближе к Амаре и каждое утро в свете восходящего солнца преклоняла колени пред алтарем, благодаря Богиню Мать за поддержку.

Нэра, казалось, тоже наслаждалась покоем и тишиной. Жеребенок, зачатый Бореем, конем хуннули лорда Этлона, рос и распирал ей бока, когда она удовлетворенно щипала жесткую зимнюю траву.

И хотя никто не навещал их, издали Габрия часто видела лорда Этлона, наблюдавшего за ней. Его забота значила для Габрии так много. В знак признательности она всегда махала ему рукой.

Единственной вещью, которая начала тревожить Габрию по прошествии времени, было однообразие ее жизни. Она проводила много часов ежедневно, добывая пищу или стараясь придать храму более уютный вид. Но бывало и так, что делать было нечего. Тогда одиночество находило лазейку, и она начинала тосковать по шуму трелда. В такие минуты она тщетно пыталась занять себя чем-нибудь, чтобы отвлечься от мыслей об одиночестве и скуке.

Одной холодной дождливой ночью она нашла для себя ответ. Осенняя буря налетела в тот момент, когда Габрия собирала сухое дерево для очага. Когда девушка наконец добралась до двери, она уже насквозь промокла и продрогла до костей. Разложив мокрые дрова в углу для просушки, она немедленно положила в очаг немного хвороста. К своей досаде, она обнаружила, что угли потухли и очаг был мертв. Габрия пыталась поджечь хворост с помощью кремня, но руки дрожали от холода, и она не высекла ни искры. Отчаяние росло с каждой неудачной попыткой.

Внезапно в голове ее вспыхнула мысль: она же колдунья. Она могла использовать силу заклинания, чтобы разжечь огонь. Требовалось произнести одно-единственное слово.

Габрия помедлила минуту. На совете вождей она дала клятву не заниматься больше магией. При обычных условиях она, конечно, сдержала бы обещание. Но сейчас она была изгнана из клана и по закону считалась умершей. Что она будет делать во время изгнания, их не касается.

Габрия произнесла слова заклинания, и яркое, веселое пламя вспыхнуло над кучей хвороста. Девушка рассмеялась, как озорное дитя. Теперь, решила она, в свободное время она будет практиковаться в колдовстве. Габрия знала лишь основы искусства магии — им обучила ее Женщина болот — и до сих пор не имела больших возможностей использовать власть своих знаний.

Она решила начать упражнения над заклинаниями, совершенствуясь в каждом. Подумав, она выбрала заговор на превращения. Сотворить что-нибудь из ничего нельзя даже с помощниками, но это могло изменить форму или внешний вид предмета. В свое время Габрия перепробовала множество вариантов заговора, пытаясь превратить ножны своего отца в меч во время войны с Медбом. Опыт прошлого научил ее, как велика может быть власть колдовства.

Закончив ужин, Габрия отыскала сосновую шишку и попробовала для начала изменить ее форму. Ее наставница не раз подчеркивала, что слова заклинания должны быть ясны уму того, кто их произносит, иначе провал неизбежен. Поначалу Габрия была недостаточно умелой. Может быть, она не смогла сосредоточиться, образ, вызванный словами, не сфокусировался в ее мозгу, или она просто не приложила должных усилий. Сосновая шишка не слушалась, скручивалась и сминалась, и форма ее была далека от той, что задумала Габрия. Иногда она и вовсе не думала меняться.

Вей ночь напролет, как и многие последующие, Габрия вновь и вновь повторяла заклинание, пока наконец не научилась придавать шишке любую форму, размер и цвет. Габрия училась колдовству, и в ее душе просыпалось уважение и интерес к этому бессмертному искусству.