Магдалена задрожала и плотнее закуталась в тонкий плащ. Посреди холодной церкви ей трудно было сосредоточиться на молитвах. Кроме того, опять вернулась тошнота, и оставалось лишь надеяться, что она не вызвана той самой болезнью, что поразила монастырь.

В заполненной до отказа церкви даже июньским вечером было прохладно и сыро, как в пещере. В заделанную кое-как крышу над южным нефом задувал шквалистый ветер, с такой силой завывая в стрельчатых окнах, что временами заглушал латинские бормотания проповедника. Большинству паломников и местных жителей это не особенно мешало, так как слов они все равно не понимали. И, несмотря на это, все с благоговением прислушивались к настоятелю, который лично взялся вести сегодня службу.

Причина этой особенной службы находилась далеко впереди, в нескольких рядах перед обычными верующими. Под резным навесом восседал граф Вартенберг с семейством. Два бледных и упитанных ребенка зевали и коротали время за баловством, а молодая мать то и дело их одергивала. Одному из них на вид было лет восемь, а младший сидел, посасывая палец, на коленях у молодой миловидной графини. Граф, мужчина лет сорока с кустистыми бровями и пронизывающим надменным взглядом, рассматривал убранство церкви, словно уже раздумывал, что следовало бы перенести в сокровищницу Виттельсбахов.

Магдалена успела повидать уже немало церквей, но в монастыре Андекса ее переполняло чувство благоговения. Она знала, что на Святой горе хранились некоторые из важнейших реликвий христианства. И внутреннее убранство внушало соответствующее уважение. По бокам и в центральном нефе располагались бесчисленные алтари, а двери вели в отдельные часовни. Могучие колонны подпирали высокие своды, в ярких витражах отражался свет множества свечей.

Сильнее всего Магдалену изумляло не роскошное убранство, а как раз множество свечей, приносимых сюда паломниками в течение столетий и расставленных по всей церкви. Вдоль стен висели бесчисленные, потускневшие от времени иконы, повествующие о чудесных избавлениях.

– Agnus Dei, qui tollis peccata mundi, miserere nobis…

Настоятель произнес священные слова, и люди вокруг Магдалены смиренно опустились на колени. Она тоже присела и склонила голову. И все же она то и дело поглядывала на Мауруса Рамбека: вид у него был крайне встревоженный. Он по нескольку раз ошибался или терял нить проповеди. Магдалена не бралась судить, было ли это вызвано событиями последних дней или присутствием высоких гостей. Ей и самой стоило больших трудов сосредоточиться на молитвах.

– Domine, non sum dignus, ut untres sub tectum meum, Sed tantum dic verbo, et sanabitur anima mea…

Магдалена вместе со всеми бормотала слова из святого причастия, а сама украдкой смотрела на галерею, где собрались первые лица монастыря. Симон рассказал ей немного об участниках совета, и Магдалена, как ей показалось, узнала тучного келаря, седого библиотекаря и чувствительного наставника. Последний и вправду оказался человеком довольно молодым и необычайно задумчивым. Глаза у него были красные. Время от времени он доставал шелковый платок и вытирал лицо, пока его грубо не пихнул сидящий справа монах с крючковатым носом. Магдалена подумала немного и решила, что это, должно быть, приор. Он шикнул на наставника, и тот мигом спрятал платок и забормотал молитву. Другие члены совета тоже казались необычайно напряженными.

«Что-то здесь не так, – подумала женщина. – Или на них действительно так подействовала смерть двух послушников и исчезновение собрата?»

Настоятель наконец закончил службу. Он благословляюще поднял руки, и, сопровождаемые громкой органной музыкой, паломники повалили наружу. Магдалена осталась стоять на коленях и проследила, как Маурус Рамбек спустился из придела и поклонился графу Вартенбергу. Они обменялись парой слов, после чего граф, по всей видимости, отослал семью в свои покои. В конце концов настоятель и граф поднялись по лестнице на опустевшую уже галерею, где их поджидал приор. Некоторое время они постояли, переговариваясь, друг подле друга, пока не скрылись наконец за небольшой дверцей. От Магдалены не ускользнуло при этом, что приор то и дело осторожно оглядывался.

Что они, черт возьми, задумали?

Поразмыслив немного, Магдалена встала и осторожно приблизилась к лестнице. С окончанием вечерней службы в церкви почти никого не осталось, лишь несколько причетников еще гасили свечи. Стало заметно темнее.

Магдалена огляделась еще раз по сторонам и двинулась вверх по стоптанным ступеням.

– Заплутала, или как?

Над ней стоял, прислонившись к парапету, широкоплечий монах и недоверчиво взирал на Магдалену. Это был келарь – и явно в плохом настроении.

– Галерея и хор доступны только монахам. Прихожанам сюда путь закрыт, – прорычал он. – Тем более женщинам. Что тебе здесь понадобилось?

– Я… я ищу святые реликвии, чтобы помолиться перед ними. Я пешком проделала долгий путь от Боденского озера, чтобы причаститься к ним.

– Глупая женщина! – ругнулся монах. – Думаешь, мы стали бы держать святыни где-нибудь на виду, чтобы каждый мог их украсть? – Он кивнул на небольшую дверцу, за которой скрылись в сопровождении графа первые лица монастыря. – Он хранятся в Святой обители, и входить в нее дозволено очень немногим. Если тебе хочется увидеть три святые облатки, то придется подождать до воскресенья.

– А господин, который только что вошел туда с двумя вашими собратьями? – спросила Магдалена, как простодушная крестьянка. – Ему можно смотреть на сокровище?

– Граф Вартенберг? – рассмеялся келарь. – Разумеется. Будучи Виттельсбахом, он как-никак хранит третий ключ. А теперь пошла вон, пока я не прибавил тебе прыти.

– Третий ключ? – Магдалена откровенно удивилась. – Что за…

– Пошла вон, я сказал! – Монах грозно двинулся на нее. – Любопытные бабы, всех вас следовало бы вышвырнуть из церкви… Змеиные отродья!

Магдалена прикрыла голову руками и сбежала вниз. Осеняя себя крестным знаменем и набожно раскланиваясь, она скрылась наконец из поля зрения келаря.

Оказавшись на улице, женщина смачно сплюнула и выругалась вполголоса. Этот жирный немощный монах еще пожалеет, что так с ней обошелся! Что-то здесь было не так, и она в лепешку расшибется, но выяснит, кто или что скрывалось за этими странными событиями.

Магдалена плотнее закуталась в шерстяную накидку и глубоко вдохнула. Площадь перед монастырем опустела и казалась покинутой, лишь кучи камней и мешки с известью и раствором напоминали, что днем здесь шло оживленное строительство. Деревья в лесу шелестели под ветром, и на булыжную мостовую падали редкие капли.

Дочь палача двинулась было по широкому переулку к трактиру, чтобы сообщить Симону новость, но насторожилась, заслышав едва различимый звук. Он был таким тихим, что поначалу она приняла его за отдаленное пение соловья. А потом поняла наконец, что это было.

Где-то под монастырем играла мелодия.

Магдалена вздрогнула. Это звонили колокольчики. Разве не рассказывал Симон, что внутрь этого пропавшего автомата были встроены колокольчики? Она невольно вспомнила про голема, о котором говорили монахи и который якобы бродил где-то по монастырю.

Как уж Симон сказал тогда? Неодушевленное существо, в которого человек вдохнул жизнь… Но для этого необходим очень сложный обряд…

Магдалена постояла несколько секунд в нерешительности и затем решила разыскать источник мелодии. Казалось, звук шел откуда-то справа, где старая стена отделяла площадь от леса. Женщина отыскала небольшую калитку, за которой несколько ветхих ступеней спускались к тропинке, что тянулась направо вдоль стены. Слева от нее зияло отвесное ущелье, бывшее уже частью долины. Немного поодаль вырисовывались очертания часовни.

На мгновение Магдалене показалось, что мелодия вдруг затихла, но она заиграла вновь; звучала где-то впереди, тихо, но вполне различимо. Магдалена расслышала даже слабый гул и потрескивание; она остановилась и затаила дыхание. Теперь мелодия звучала совсем рядом: не впереди или позади нее, а… под ней.