Костюм из белого полотна, взятый напрокат, щекотал в промежности и жал под мышками. Уилсон начал потеть. В конце концов послышался легкий хруст листьев, и сквозь зеленую стену шагнула Крикет, целомудренно опустив глаза долу. У Уилсона перехватило дыхание от удивления. Крикет была без обуви, ступни оставляли легкие следы на упругой траве. Платье-костюм Крикет сшили из целого рулона яванского шелка, предназначенного для жен неведомого магараджи и отобранного у купца, захваченного пиратами Малабарского берега. Чудесная белая ткань имела голубоватый оттенок воды, отражающей безоблачное небо. Многослойная юбка создавала впечатление, будто Крикет плывет по воздуху. Жакет без рукавов обрывался над талией. Пупок Крикет украшала серебряная петелька с черной жемчужиной. Волосы покрывала серебристая сетка, вся в мелких неровных жемчужинах. В руках Крикет держала букет африканских коралловых лилий.

Уилсону никак не удавалось прогнать глупую улыбку, хотя, как и всегда, неопределенность и ожидание грядущей катастрофы терзали ему душу, он знал, что мир за пределами этого шелка, зеленой травы и голубого неба полон страданий и жестокости, что он опутал их по рукам и ногам, как паук легкомысленных мошек.

— Ну и как мы это будем делать?

Крикет вместо ответа заслонила лицо лилиями. У Уилсона покраснели уши. Ладони вспотели, а по затылку побежали мурашки. Было как-то нелепо чувствовать себя в роли жениха. Навес трепетал, издавая резкий хлопающий звук.

— Так где же свидетели, священник? — нервно спросил Уилсон тонким голосом.

Крикет опустила букет. Сегодня глаза у нее были цвета нефрита.

— Это всего лишь то, во что мы верим, — сказала она.

— А во что ты веришь?

— Сейчас в тебя. — Крикет пожала плечами.

— Этого достаточно?

— Жаль, конечно, что нет матери.

— Где она?

— Умерла. Я говорила. Помнишь? Так же, как и твоя.

— О!..

Крикет глубоко вздохнула.

— Готов? — Она взяла Уилсона за руку. — Не волнуйся. Мы просто вместе перешагнем метлу.

— Подожди. — Уилсон потряс головой и притронулся свободной рукой к щеке Крикет. — Ты выглядишь настоящей красавицей.

— Как любая невеста, — улыбнулась Крикет и поцеловала его. Почти незаметно для себя они дружно перешли рубикон.

Оказавшись по другую сторону метлы, Уилсон ничего не почувствовал. Он подумал об иконах, висевших в доме двоюродной бабки (Иисус Кровоточащее Сердце, Мадонна, парящая над серебряным облаком в окружении херувимов), вспомнил венчание приятеля по колледжу, которое происходило при огромном стечении народа (курение фимиама, церковные песнопения и чтение Евангелия), и растерялся. Священным таинством и не пахло.

— Я знаю, — сказала Крикет откуда-то издалека. — Похоже, чего-то не хватает.

— Возможно, — признался Уилсон.

— Значит, не зря я принесла птиц. Это будет мой собственный мазок, завершающий картину. — Она взяла Уилсона за руку и повела к камышовым клеткам.

Птички щебетали каждая на свой лад.

— Их можно различить, — пояснила Крикет. — Только по голосам. Звонче поет…

— Самка?

— Самец, с окончанием сезона дождей у птиц наступает брачный период. Этой парочке наверняка не терпится улететь в лес и заняться любовью. Было бы жестоко продолжать их здесь держать. — Она потянула за концы ленточек, и клетки развалились.

Уилсону и Крикет пришлось ладонями заслониться от яркого солнца, когда птицы желтым облаком поднялись в ясное голубое небо.

Тинка-джаз исполнял сентиментальную музыку. Пары, чувствующие себя неловко, кружились на траве. Пьяная толстушка в розовом платье вальсировала в одиночестве, разводя руками при поворотах. После танцев подали икру и шампанское, затем последовал ленч, состоявший из жареного цыпленка, копченой ветчины, спаржи, молодого картофеля, салата, сыра и фруктов. Во время десерта три негритянки загнали маленькую белую собачку в живую изгородь. Они и сами потерялись там, пришлось их искать женщине-индианке в сари с ребенком в одной руке и бокалом шампанского — в другой. Несколько полноватых мужчин средних лет стояли у чаши с ромовым пуншем, осушали бокал за бокалом и разговаривали об индексе деловой активности «Никкей».

— Что это за публика, как ты думаешь? — прошептала Крикет Уилсону на ухо.

Уилсон пожал плечами.

— Капитаны с женами и домочадцами. Португи велел им прийти. И вот они здесь.

— Шутить изволишь?

— Все, кроме отца. Он сейчас сидит где-то и дуется на меня. Считает, что ты не достоин быть его зятем.

— Главное, чтобы он не заставлял меня идти по доске.

Капитаны оказались сугубо приземленными людьми. Они отечески похлопывали Уилсона по спине, поздравляли с такой мрачной вежливостью, словно это была обычная свадьба представителей среднего класса. Уилсон ожидал встретить глаза, горящие жестоким огнем, серьги в ушах, попугаев на плечах, бархатные штаны, а вместо этого увидел заурядных менеджеров в слегка устаревших костюмах от Пьера Кардена, обыкновенных людей, на лица которых жизнь на море в качестве работорговцев и пиратов не наложила никаких отличительных признаков.

— Вот особенность зла, — сказал ему вечером доктор Бурсали, стоя на фоне красноватого заката над джунглями. — Как таковое оно не существует. Есть возможность убить, а час спустя сидеть со спокойной совестью за чаем и произносить тосты.

— На сей раз вы не правы, доктор, — возразил Уилсон. — Зло существует. А здесь и подавно. Достаточно спуститься с холма, чтобы убедиться в этом.

— Вот что мне в вас нравится, — произнес доктор. — Вы не позволили жаре повлиять на свои нравственные принципы. — Он оглянулся по сторонам и нагнулся к Уилсону, пролив при этом половину розового пунша себе на ботинки.

Тинка-джаз начал исполнять в стиле хэви метал что-то из репертуара «Битлз».

— Для меня слишком поздно, — прошептал доктор. — Но я думал над тем, что вы сказали, когда начинались дожди. В вашей душе сохранился огонь, Уилсон. Вот вам хорошо продуманный совет. Сделайте что-нибудь. Дождитесь удобного случая или такого состояния души, когда уже больше невозможно терпеть. И нанесите им такой мощный удар, на какой вы только способны.

Фасад виллы «Реал» освещался вспышками фейерверка. Дон Луис весь день мелькал то тут, то там эдаким рыцарем Печального Образа. Уилсон столкнулся с ним в полночь и пожал ему руку:

— Большое спасибо за праздник и за костюм.

Дон Луис, с обвисшими усами, уставший, как-то вдруг постаревший, неопределенно махнул рукой:

— Такую свадьбу я планировал для нас со Сьюзен. Я берег фейерверки и шелк семь лет. Вот и пригодились. Зачем пропадать добру?

— Вы очень щедры.

— Нет, — прервал его дон Луис. — Я аристократ! Единственное, что отделяет меня от… — Он заколебался. — От вас и прочей шушеры — это честь. Так было в моей семье в течение тысячи лет. К сожалению, я родился в мире, где нет места никакой чести вообще.

Звон разбитого бокала привлек внимание Уилсона. Он оглянулся и не услышал, как Португи исчез в барочных тенях своего сада.

Зато появилась Крикет. Она сняла с головы серебряную сетку и распустила волосы. Ее лицо горело от свадебного пунша.

— Я тебя искала, — сказала она, запинаясь, и Уилсон понял, что она пьяна.

— Вот он я, — доложил Уилсон.

— Ты меня любишь?

Уилсон не знал, что и ответить. Он страстно желал ее, это несомненно, но любил ли? Впрочем, зачем сейчас разбираться в эмоциях! Он сделал правильный выбор. Лучше жениться на Крикет, чем быть повешенным и разрубленным на мелкие куски. Возможно, ему удастся бежать с острова, не исключено, что он возьмет с собой Крикет. Быть может, в другой части света, вдали от нравственных неопределенностей Четырех Сабель, он полюбит ее такой же любовью, какую испытывал к Андреа до того, как все пошло шиворот-навыворот и страх перед надвигающейся опасностью заслонил его от мира больше, чем кто-либо из людей.

Крикет, похоже, умела читать его мысли. Она прикусила губу, опустила глаза: