Даже больше того, что он может полюбить другую женщину? — спросил ехидный внутренний голос. Например, танцовщицу? Амели передернула плечами. Где он? Занавес у входа во вторую спальню был убран, и она могла видеть, что внутри никого нет.

Стены этой спальни были украшены шелком более темных тонов, богато вышитым золотой нитью. На кровати лежали несколько подушек, а на полу был расстелен роскошный ковер. Рядом с диваном стоял столик, на который все та же заботливая рука поставила блюдо с маленькими миндальными печеньями и дымящийся кувшин с ароматным кофе.

Амели подумала, что это место похоже на дворец какого-нибудь арабского принца из сказки. Ну да! И еще на то место, куда этот принц может привести девушку-танцовщицу, если захочет, сказал ей ехидный внутренний голос. Амели помотала головой. Лейн не принц, ни арабский, ни какой другой. А танцовщица…

Ну где же он? Весь лагерь уже погрузился в сонную тишину. Амели стала беспокойно шагать взад-вперед по маленькой гостиной. Вдруг входной полог откинулся, и вошел Лейн, принеся с собой запах ночи, пустыни и аромат собственного тела. Он был обнажен по пояс, с волос стекали капельки воды.

Амели почувствовала, что ее колени слабеют, во всем теле снова начинает пульсировать желание. Когда она в первый раз увидела его полуобнаженным, то не смогла разглядеть всего великолепия, всей сексуальности его мощи, способной принести наслаждение женщине, но теперь она оценила это в полной мере.

Ее глаза сузились, когда она увидела на его запястье еще слегка кровоточащие глубокие царапины. Земля покачнулась под ее ногами, и накатил ошеломляющий приступ ревности и гнева. Он был с танцовщицей, и она оставила на нем свою метку. Метку страсти!

Сама толком не понимая, что делает, Амели сжала кулачки, придвинулась к нему и прошипела голосом фурии:

— Где ты был?.. Впрочем, я знаю. Ну и как она? Лучше, чем богатые туристочки, которые платили тебе за услуги?

— Что?!

Чувства быстрее молний мелькали на его лице. Недоверчивое изумление сменилось опасным прищуром глаз, а затем пришла клокочущая ярость. Его челюсти сжались так сильно, что на подбородке запульсировала жилка.

Но Амели так разошлась, что не обратила на это никакого внимания. Ее глаза сверкали не меньшей яростью, когда она с издевкой продолжила:

— Дурочка я, дурочка! Думала, что целью нашего пребывания здесь является то, что надо убедить всех в нашей любовной связи. Но, очевидно, я ошибалась! И тебе важнее не соблюдать условия нашего договора, а барахтаться в объятиях этой… этой развратной танцовщицы. Ну конечно, у вас ведь много общего! Вы оба продаете себя за деньги, и…

Амели пискнула, когда земля ушла у нее из-под ног. Лейн больно схватил ее и приподнял так, чтобы их глаза оказались на одном уровне.

— Тебе стоит научиться проверять сведения перед тем, как кидаться подобными оскорблениями, — сказал он, едва шевеля губами и смотря на нее с таким презрением, что ее сердце едва не остановилось. — Будь ты мужчиной! Ноты ведь не мужчина. — Тут его голос стал насмешливым. — Ты даже не женщина, а просто возбужденная девственница, которая умирает от желания узнать, что это за штука… Не пытайся отрицать. На тебе это большими буквами написано, это есть в каждом твоем взгляде исподтишка, когда ты думаешь, что я ничего не замечаю. Ты просто жаждешь узнать, что такое секс. Но вынужден тебя разочаровать, ты не сможешь заставить меня стать твоим наставником в этой области!

Каждое его слово попадало в цель, и Амели чувствовала себя так, будто медленно умирает от нанесенных им ран. Но она не собиралась показывать этого, и снова ринулась в бой.

— То есть, я предложила тебе недостаточно денег? — насмешливо спросила она.

— Недостаточно денег? — К ее удивлению, Лейн откинул голову назад и хрипло расхохотался. — Несмотря на твою уверенность в этом, меня возбуждают не деньги, Амели. Не они заставляют меня желать женщину так страстно, что я не нахожу себе покоя, пока она не станет моей. Пока я не проснусь утром рядом с ней, зная, что ее тело помнит мои прикосновения, и внутри, и снаружи, что она настолько сроднилась со мной, что даже пахнет, как я. Но ты ведь об этом ничего не знаешь! Ты ничего не знаешь о желании мужчины, о страсти, которая заставляет его жаждать женщину. Мне показать тебе? Ты этого хочешь?

Амели знала, что ей нужно отказаться, но вместо этого она беспомощно смотрела ему в глаза и не могла двинуть ни одним мускулом, когда он наклонил к ней голову.

Лейн поцеловал ее, и из горла Амели вырвался тихий, почти неслышный звук. Теперь она знала, что это такое: быть движимой нуждой, жаждой, столь сильной, что она сжигала душу и тело. Никакой кочевник, потерявшийся в пустыне, не жаждал воды сильнее, чем она сейчас жаждала Лейна!

Она крепко прижалась к нему всем телом и застонала, чувствуя горячие, глубокие движения его языка. А затем, прежде чем она успела остановить его, он оторвался от ее губ и хрипло сказал:

— Какого черта я это делаю? Я, наверное, схожу с ума! Последнее, что я сейчас хочу, это…

Он перестал говорить и потряс головой. Но Амели догадалась, о чем он думает, и чего недоговорил. Последнее, чего он хочет, это она!

Ослепленная болью от его отказа, потерянная в круговерти охвативших ее эмоций, Амели высвободила одну руку, подняла ее и…

Как во сне она смотрела, как ее собственная рука дает ему пощечину. В его глазах отразилось ошеломление, и она резко вздрогнула, будто это он ударил ее.

Она почувствовала, как его руки разжались. Потом, она, должно быть, убежала, потому что вдруг очутилась в собственной спальне, лежа калачиком посреди огромной постели. Амели тряслась всем телом от шока и не могла ничего вспомнить с того момента, как дала Лейну пощечину.

Зачем я это сделала? — думала она. Всю жизнь она не принимала насилие. Амели почти тошнило от себя самой, но из сухих горячих глаз не пролилось ни одной слезинки, которая могла бы облегчить ее чувство вины.

Амели смотрела в окружающую ее темноту. Прошло только двадцать минут, как она находилась в спальне, но каждая минута показалась часом, пока она пыталась осознать собственное отвратительное поведение. Ее мучило раскаяние. Неважно, была ли она права или нет в решениях, которые принимала, но права так себя вести у нее не было. Поддаться своим негативным эмоциям настолько, чтобы опуститься до физического насилия! Дрожь неприятия волной прошла по ее телу.

Согласно тому, как ее воспитали родители, Амели должна была извиниться перед Лейном. Неважно, что его собственное поведение не менее неприглядно, она несет ответственность за свои поступки.

Извиниться? После всего, что он сказал и сделал? После того, как он пробудил ее чувства и тело настолько, что желание стало сводить ее с ума, а потом отверг ее! Никогда! Даже под пытками я не буду перед ним извиняться, торжественно пообещала себе Амели.

Но несколько минут спустя, когда гнев уже остыл, а голос совести стал говорить все громче и даже проникать сквозь окружившие ее стены праведного негодования, Амели сдалась. Если она будет тянуть и дальше, придется будить Лейна посреди ночи, только чтобы извиниться перед ним.

Она оделась, дрожащими руками натягивая на себя одежду, и вышла в гостиную. Там все дышало покоем, свет ламп отбрасывал мягкие тени.

Может, извинение подождет до утра? Лейн наверняка уже спит, возникла непрошеная мысль. Но Амели решила не давать себе поблажек. Я ошиблась и теперь это нужно исправить!

Глубоко вздохнув, Амели подняла занавес, отделяющий спальню Лейна от гостиной. Несколько секунд ее глаза привыкали к темноте, поэтому она ничего не видела и слышала лишь тревожный стук собственного сердца. Амели инстинктивно положила руку на грудь.

Она разглядела на кровати фигуру Лейна. Он лежал на боку, уткнувшись в подушку лицом так, что она не могла разобрать, спит он или нет. Она прошептала его имя, но ответа не последовало. Он все-таки спит?