Тигран Саркисович подозрительно посмотрел на Мамалыкина.

— Значит, к Чучкиной пойдешь. А больше ты ни на что не заглядывался?

Борька покраснел и еще ниже склонился над тетрадкой:

— Ручка что-то не пишет.

— А ты потри, потри шарик, ее расписать надо. Но ты не ответил на мой вопрос. Больше ты ни на что не заглядывался?

— Ребя, давайте отложим личные дела на потом, — примиряюще сказал Андрюша. — Сначала займемся общественными. Итак, начнем, пожалуй: «Уважаемый Георгий Николаевич! Мы выражаем Вам…»

— Не то, Теоретик, не так надо начинать, — сказал Мамалыкин.

— А как же?

— Не так. «Уважаемый» — этого мало. Мы, конечно, его уважаем. Но так говорят и постороннему. Я сам слышал: «Послушайте, э-э-э, уважаемый, как вас там…» Что он, его уважает? Даже не знает, как зовут.

— Точно, — сказал Тигран. — Как же начать?

«Дорогой». А, ребя? Правда, «дорогой» тоже иногда без всякого смысла говорят.

— Вас понял, — сказал Теоретик. — Давайте без эпитетов. Просто: «Здравствуйте, Георгий Николаевич! Поправляйтесь, пожалуйста, быстрей. Возвращайтесь к нам. Мы Вас очень часто вспоминаем. В лагере сейчас стало скучно и пустынно. Вы сделали нас спортсменами. И главное — мы все дружим…»

— Вот чешет Теоретик, как по писаному.

— Не перебивай. «Может, мы не все станем чемпионами, но хотим Вас поблагодарить за заботу и за внимание».

— Теоретик, произвожу тебя в поэты! — воскликнул Мамалыкин.

— Ты что-то сегодня раскомандовался, — заметил Тигран Саркисович. — Стал болтлив, как Булочка.

— А жаль, что Булочки нет, — сказал Теоретик. — Как он играть научился!

— Зато я остался, — рявкнул Ветка, и все, кто еще дремал, зашевелились в своих кроватях. — Сыграем и без него.

— Их высочество проснулись, — проговорил Борька Мамалыкин, — а зря. Спали бы лучше, набирали бы сил.

— Верно, — поддержал его Тигран Саркисович. — Спи, а то совсем похудеешь, тоже родители заберут. Тогда хоть всю команду распускай.

— Да нет, Тигран Саркисович, тут уж никакой сон не поможет. Их высочество по другой причине худеют. Сохнут прямо на глазах.

Ветка широким шагом протопал к окну, оглядел собравшихся.

— Это что, заговор?

— Какой там заговор… Письмо сочиняем Копытину, — ответил за всех Теоретик.

— Письмо? А меня почему не разбудили? Единоличники.

— А мы, ваше высочество, вам заготовочку делаем. Вы уж нас простите великодушно, — Мамалыкин привстал и поклонился в пояс.

— Артист! — улыбнулся Ветка, однако, решив подыграть приятелю, сделал тут же серьезное лицо. — Прощу, если заготовочка сгодится. Но, — Ветка поднял над головой кулак, — не пожалую, если муть подсунете.

— Как можно-с, как можно-с, — залепетал Мамалыкин. — Теоретик сами-с изволили диктовать-с. А мы уж только запись производили-с.

— А ну, Тигран Саркисович, зачитай с выражением и с этим, как ее?

— С дикцией-с, — услужливо подсказал Мамалыкин.

— Во-во, с ею, — милостиво согласился Ветка. — За что я тебя люблю, Мамалыкин, — находчивый ты парень. Сохну я, говоришь, а если по шее?

— Эх, Ветка, Ветка. Шуток не понимаешь. К тебе по-хорошему, а ты все одно: по шее да по шее, — Мамалыкин посерьезнел и отошел от окна, сел на свою тумбочку верхом. — Читай, Тигран Саркисович, или нет, не читай, пусть это высочество само читать учится.

— Ну, дай я сам.

Ветка взял тетрадь.

— А все правильно, — сказал он, прочитав. — Вот только надо добавить, что мы хотим быть рядом с ним. Что мы его поддерживаем.

— Добавить можно, — сказал Теоретик, — Да это ведь пустые слова.

— Почему пустые? Если нужно, придем к нему и поможем.

— А чем ты поможешь? Голову, что ли, бинтовать будешь? Врач нашелся.

— Что-то вы сегодня все разговорчивые такие.

— Не понимаешь ты, Ветка, — вздохнул Тигран Саркисович. — Грустно нам, вот и говорим. Какой человек Копытин! Нам бы в школу такого учителя! Давай попросим, а?

— У него диплома нет, я узнавал, — сказал Теоретик.

— Всю мечту попортил Теоретик. Диплома нет. Нет, так будет. Если Копытин захочет…

— Ребя, у меня идея, — вклинился в разговор Мамалыкин. — Давайте напишем Копытину характеристику в институт. У Терентьева заверим и сами отнесем к директору.

— В этом году все равно поздно.

— А мы сейчас напишем, и пусть институт готовится к приему Копытина.

— Ребя, а у Мамалыкина котелок варит, — крикнул Ветка. — Попробовать надо. Только Копытину ничего не скажем. Пусть потом узнает. Но сначала закончим письмо. Дописывай, Борька.

Колдовали над письмом до самой линейки. А после завтрака прочитали девочкам. Они внесли некоторые уточнения, и Леночка Чучкина переписала его красивым четким почерком: буквы стояли прямо, строго, как пионеры на линейке.

Мерно стучал по подоконнику дождь. Он навевал покой и сон. Из окна тянуло свежестью, запахом ивы. Изредка доносились далекие гудки электрички, но они не тревожили Копытина. Жора уснул.

Потом был обед и тихий час. И Жора уже не спал, а точил потихоньку лясы с соседом, оказавшимся большим знатоком по части кино. Во всяком случае, он мог назвать всех актеров по именам, а также знал, кто на ком женат, кто с кем разошелся и т. д.

После тихого часа сосед уломал Жору «забить козла». Они сели за стол в центре палаты и застучали черными костяшками домино. Жора не был поклонником этой игры, играл лишь от случая к случаю. Поэтому скоро проиграл. Пришлось лезть под стол. Сосед, правда, сказал, что откладывает расплату до лучших времен. Но Жора чувствовал себя вполне здоровым, чтобы проползти на четвереньках два с половиной метра.

Только он забрался под стол, как распахнулась дверь и вошла сестра, симпатичная курносенькая Шурочка.

— Где Копытин? — строго спросила она.

— Действительно, — проговорил сосед с ухмылкой, — куда он делся?

Жора замер под столом, как бегун на старте.

— Ну ладно, придет, скажите — ему письмо. Кладу на стол. И цветочки. Девица там пыталась к нему прорваться, да я не пустила. День сегодня непосетительский.

Такого безобразия Жора потерпеть не мог.

— Как непосетительский? — выкрикнул он, выскакивая из-под стола.

Шурочка в ужасе взглянула на взметнувшегося Жору.

— Где девица? — Жора встряхнул Шурочку за плечи.

— Я на вас Абрам Семеновичу пожалуюсь. Пугать медсестер вздумали, — сказала Шурочка и заплакала.

— Где посетительница?

— Ушла-а-а, — всхлипывала Шурочка. — Так вам и на-а-до.

Жора подбежал к окошку. Сквозь тонкую сеть редеющего дождя он увидел удаляющуюся фигурку под зонтиком. Кричать уже было бесполезно.

— Бюрократка, — проворчал он, беря со стола конверт и букетик ромашек.

— Я вот скажу Абрам Семенычу, что ругаетесь. Он вам на работу напишет, тогда повеселитесь, — Шурочка уже пришла в себя и поправляла волосы перед маленьким круглым зеркальцем.

Письмо от ребят было вложено в отдельный, тщательно заклеенный конверт. Красивыми буквами там было выведено: «Товарищу Копытину Георгию Николаевичу. Лично».