— Ничего страшного, — сказал Доктор. — Мы прекрасно разберемся во всем этом при более удобном случае. Я очень хочу видеть запись, о которой вы говорите, и, если вы будете так любезны, попрошу вас показать мне ее чуть позже.

Затем, тщательно избегая упоминания дат, периодов и всего, что имело отношение ко времени, он подверг лунного человека длительному опросу, касавшемуся целого ряда тем. Большинство из них было связано с эволюцией насекомых и растений, и Доктор самым строгим образом следил за мной, удостоверяясь, что все вопросы и ответы неукоснительно конспектируются в блокноте. Боже всемогущий! Мой бедный мозг не мог справиться с потоком этих вопросов: казалось, им никогда не будет конца! Как лунный человек впервые догадался, что растения хотят с ним разговаривать и сотрудничать? По каким признакам он установил, что цветы понимают пчел, которые собирают на них пыльцу, и наоборот? Какие фрукты и овощи он счел годными для употребления в пищу и как он определял их питательные свойства, не рискуя отравиться? И так далее и тому подобное. Беседа продолжалась много часов. Я записал большую ее часть, и, полагаю, с весьма незначительным количеством ошибок. Но, помнится, последние часы я уже наполовину спал.

Единственное, что осложняло разговор, — все та же закавыка со временем, наводившая дикий страх на нашего собеседника. После многих веков, проведенных бедным великаном вне человеческого общества, его разум попросту перестал использовать понятие времени. Даже в той записи последнего тысячелетия, которая, по его гордым уверениям, была снабжена надлежащими датировками, отнюдь не считались ошибками (мы убедились в этом, когда он нам ее показал) отклонения в целый век, как в одну, так и в другую сторону!

Изложение лунной истории в картинках и значках было высечено на поверхности большого плоского камня. Мастерство доисторического художника Угу Бумса представало здесь в самом выгодном свете. Хотя эта резьба не могла идти ни в какое сравнение с его шедевром — изображением коленопреклоненной девушки, тем не менее при первом же взгляде трудно было не оценить редкой энергичности и изящества рисунка.

Несмотря на приблизительность дат, которой грешили и воспоминания великана, и высеченная им запись, мы все же составили неплохой конспект лунной истории — лучшего в тех условиях нельзя было и желать. Получился глубоко волнующий, захватывающий документ. Это был рассказ о рождении и развитии нового мира; о том, как человек, внезапно перенесенный в космическое пространство и располагавший лишь тем, что в момент катастрофы случайно оказалось в его руках, сделал себя добрым монархом, повелителем замечательного царства, — гораздо более чудесного, нежели воображали себе в самых смелых фантазиях смертные, оставшиеся на Земле. Ибо по существу этот человек, называвший себя всего лишь Председателем Совета, бесспорно, был царем. А какие невзгоды, какие мучительные трудности он пережил на этом пути, могли понять только мы — мы, прибывшие сюда со снаряжением и инструментами, о которых он и слыхом не слыхал.

Наконец долгий, бесконечно долгий разговор Доктора с лунным человеком на минуту прервался. И пока я, отойдя в сторону, разминал свою правую руку, сведенную судорогой от непрерывного писания, Полинезия дала выход скопившимся чувствам, которые, видимо, владели ею уже достаточно длительное время.

— Ну, — хмыкнула Полинезия, поднимая брови, — что я тебе говорила, Томми? Ревматизм! Вот из-за чего Доктору пришлось тащиться невесть куда — из-за ревматизма! Добро бы еще речь шла о самом лунном человеке, я понимаю. Все-таки ему уж точно стукнуло сто и даже больше… Но это кузнечики! Нет, вы подумайте! Увезти Джона Дулитла, профессора медицины, на миллиарды миль от дома (Полинезия имела довольно приблизительные представления о географии) только для того, чтобы он ухаживал за стаей кузнечиков! Да я… — Но продолжение этой гневной речи потонуло в излюбленных шведских ругательствах Полинезии, и я совершенно перестал ее понимать.

Перерывом, который возник в беседе Доктора и лунного человека, воспользовался Совет, тут же начавший оживленную дискуссию. Очевидно, каждый член этого влиятельного парламента непременно хотел знать, что именно было сказано и решено — л какие (если это вообще произойдет) будут приняты меры. Мы видели, что бедный Председатель с трудом отбивается от сыплющихся на него вопросов.

Некоторое время спустя Доктор вновь обратился к великану:

— Ну, когда вам и больным насекомым будет удобно начать осмотр? Я с великой радостью сделаю все, чтобы вам помочь, но поймите: мне хотелось бы при первой же возможности вернуться на Землю.

Прежде чем ответить, лунный человек какое-то время совещался со своим Советом. И насколько можно было судить по длительности этой беседы, все, что он предлагал, принималось не без серьезных возражений. Восстановив наконец спокойствие, он опять повернулся к Джону Дулитлу и сказал:

— Мы благодарим вас, Доктор. Если вы не возражаете, мы воспользуемся вашими услугами завтра. С вашей стороны очень любезно уже то, что вы сюда приехали. Надеюсь, наши размеры вас не пугают. Но раз вы одобрили здешние порядки и способ правления, вам, по крайней мере, будет приятно сознавать, что вы выручаете нас из большой беды.

— Да-да, безусловно, — тут же отозвался Доктор. — Мне это доставит только удовольствие.

— Мы придем к вам, как только встанет солнце, — сказал лунный человек. А пока желаем доброй ночи и приятных сновидений!

Даже разговорчивая Полинезия была настолько утомлена, что в тот вечер не вымолвила больше ни слова. Для нас это собрание затянулось свыше всякой меры, беседа с великаном отняла слишком много сил. Едва лунный человек и его Совет ушли, все мы, не переодеваясь и не ужиная, попадали на постели и сразу же уснули. Уверен, ничто на Земле — и на Луне! — не смогло бы потревожить наш сон.

Дневной свет только начинал брезжить, как нас разбудило чье-то присутствие. Не знаю точно, кто из нас проснулся первым (возможно, Джон Дулитл), но первым, кто поднялся на ноги, был я.

Какое странное зрелище! Из полумрака на нас глядели сотни, тысячи гигантских насекомых, и все без исключения — больные и увечные. Они окружили наш лагерь и не сводили глаз с крохотного человечка, который не поленился приехать в такую даль, чтобы исцелить их от болезней. Некоторые из этих созданий предстали нашим глазам впервые, мы даже не подозревали, что на Луне живут такие. Мы увидели длинных, как поезд, гусениц, обезображенных двенадцатифутовыми подагрическими вздутиями; огромных жуков, страдавших воспалением глаз; колоссальных, ростом с трехэтажный дом, кузнечиков с самодельными повязками на негнущихся сочленениях ног; больших птиц с неуклюже торчащими, болезненно вывернутыми крыльями… Жилище Доктора вновь, в который уже раз, превратилось в лечебницу, и все хромые и немощные, какие только были на Луне, собрались у его порога.

Когда я окончательно разбудил Джона Дулитла, великий человек мигом проглотил два или три кусочка дыни, запил их глотком воды, смешанной с медом, снял сюртук и принялся за работу.

Разумеется, скромный черный саквояжик, верой и правдой служивший Доктору в течение многих лет и во многих странах, никоим образом не мог удовлетворить столь большую нужду в медикаментах. Особенно быстро пришел к концу запас перевязочного материала. Чтобы его пополнить, Чи-Чи и я разорвали на полосы наши простыни и рубахи. Затем кончились примочки; следом за ними — йод и другие дезинфицирующие средства. Но к счастью, во время своих наблюдений над лунной флорой Доктор нашел и даже обследовал целый ряд деревьев и растений, которые могли быть полезными при лечении ревматизма и других заболеваний. И он без промедления отправил Чи-Чи и Полинезию на поиск нужных ему трав, корешков и листьев.