Далее. Лукерья почувствовала их сравнительно недавно, весной. Почему не раньше? Тут возможны два объяснения — либо «замороженных» чародеев так мало, что они ей просто не попадались, либо до недавнего времени они отсутствовали вообще, а теперь по какой-то причине вдруг появились. Первый вариант выглядит менее угрожающе, но боюсь, что верен второй…

Да, готовиться надо к худшему, поэтому я буду исходить из того, что нестандартные колдуны начали, выражаясь метафорически, вылупляться именно в последние месяцы. И, что самое скверное, ближайшей кандидатурой на пополнение их рядов выглядит моя ученица.

А как ещё объяснить тот факт, что Елизавета заморозила доску?

В моих рассуждениях, разумеется, можно найти изъяны. Например, задать элементарный вопрос — а почему я, собственно, так уверен, что ледяные чары вредны? Может, они, напротив, откроют нам новые, удивительные возможности? Ох, хотелось бы верить… Но моя мизантропия, взлелеянная за три четверти века, предупреждает: новшества такого масштаба, даже если их продвигают с благими целями, неизбежно нарушают баланс. А я испытываю инстинктивную неприязнь к разбалансированным системам…

Это, однако, ещё не значит, что сейчас я, засучив рукава, брошусь душить ледяные чары в зародыше; мой консерватизм пока не достиг терминальной стадии. У меня слишком мало фактов для каких-либо (пусть даже предварительных) выводов, поэтому сбор сведений продолжается.

— Приехали, хозяин.

Тот самый дом песочного оттенка уже придвинулся к нам своей четырёхэтажной громадой; фасад его, впрочем, выглядит довольно опрятно — лепные карнизы, кашпо с цветами под окнами. По тротуару прогуливается парочка — кавалер в щегольском костюме и дама в легкомысленном сиреневом платье; они с беспокойством поглядывают на небо, где снова сгустились тучи.

Войдя в подъезд, обнаруживаю, что на каждом этаже здесь — по две квартиры, а значит, чтобы попасть в седьмую, придётся взбираться на самый верх. Одышливо продвигаюсь, цепляясь за полированные перила и останавливаясь на каждой площадке. На предпоследнем лестничном марше слышу, как наверху щёлкает замок; пару секунд спустя навстречу мне, старательно отворачиваясь, пробегает девица лет восемнадцати, пунцовая от смущения, но с мечтательно-счастливой улыбкой.

Гадалка, видимо, сегодня в ударе.

В комнате, где принимают клиентов, драматически зашторены окна, а на столике горит толстая стеариновая свеча. Воздух наполнен пылью, к которой примешивается едва уловимый запах не то гуаши, не то медицинского раствора для дезинфекции. Хозяйка — высохшая старуха в чепце — глядит на меня из недр огромного кресла:

— Присаживайтесь, сударь, передохните. Высоковато я поселилась, но так уж вышло, не обессудьте.

— Спасибо. Я к вам по делу.

— Так все меня, сударь, только по делу и навещают. А просто так, поговорить по душам — такого давненько не было. Народ нынче занятой, время терять не любит. Кому про свадьбу разузнать надо, кому про наследство, кому про дела коммерческие…

Она говорит это без улыбки, но у меня всё равно возникает чувство, что надо мной беззастенчиво издеваются. Сообщаю несколько раздражённо:

— Предсказания меня не интересуют. Мой вопрос — совершенно иного рода, вам он покажется необычным, но отнеситесь к нему серьёзно.

— Как же иначе? Не сомневайтесь.

— Мне вас порекомендовали как обладательницу… гм… разнообразных знаний. Меня в данном случае интересуют вещи из области, скорее, мифологической. Вам что-нибудь проходилось слышать о людях, овладевших водными чарами? Точнее, ледяными?

Я опасаюсь, что она либо захихикает, либо, по примеру Лукерьи, впадёт в истерику и запричитает насчёт злодея, который за ней придёт, но хозяйка лишь пожимает плечами:

— Слышать-то? Приходилось, сударь, само собой. Люди в стародавние времена такое умели, что нам сегодня и не приснится.

— Я, видимо, не совсем точно сформулировал. Имелась в виду не седая древность, о которой нет достоверных сведений, а наше время. Доходили ли до вас слухи, что колдовство со льдом имеет место сегодня? Ещё раз оговорюсь — вопрос может показаться странным, однако…

— Неужто вам люди-осколки встретились?

Я хмыкаю. Ну да, если уж подбирать фольклорные аналогии, то люди-осколки подойдут тут лучше других — чудовища с лицами, вытесанными как раз-таки изо льда. В фольклоре, правда, у них довольно простая роль — являться ночью к проштрафившимся гражданам и рубить их топором на куски. Чары для такой операции, по логике, не нужны, но как-то само собой подразумевается, что любые монстры — волшебные существа. На то и фольклор…

— Да, давайте для простоты использовать этот термин — люди-осколки. Вы, насколько я понимаю, верите, что они попадаются и сегодня?

— Давненько про них не было слуху. Только ведь, сударь, ничто бесследно не исчезает — вот и они могут возвратиться, коли настанет срок. Жизнь по кругу идёт.

— Давайте попробуем без абстракций. Если они вернулись — как их найти?

— Тут уж не меня надо спрашивать. Карты ответ дадут, если пожелают.

Она достаёт колоду, и я испытываю острое разочарование; что ж, глупо было рассчитывать, что этот визит принесёт какую-то пользу. Вместо конкретной информации мне предлагают шарлатанское развлечение.

С трудом удержавшись от того, чтобы встать и уйти немедленно, слежу за манипуляциями Варвары. Она веером раскладывает на столике гадальные карты, которые вместо привычных мастей украшены символами стихий — есть тут и огненно-красный факел, и зелёный дубовый лист, и серая туча, и синяя блестящая капля.

— Готовы, сударь?

— Готов, — подтверждаю коротко, надеясь, что всё закончится быстро.

— Вы ищете ответ для себя?

— Что, простите?

— Требуется исходный мотив, чтобы начать гадание. Для кого предназначается то, что вы хотите узнать?

Я замечаю изменения в её речи — интонация стала более напористой, жёсткой, а фразы строятся чётче. Это достаточно любопытно, поэтому я соглашаюсь ей подыграть:

— Ответ ищу для некой юной особы.

— Выберите карту, которая ей подходит.

Гадалка кладёт передо мной портреты четырёх дам. Рыжую и брюнетку я мысленно отметаю без особых раздумий. Из двух оставшихся на Елизавету внешне похожа платиновая блондинка (масть воздуха), но мой взгляд отчего-то упорно соскальзывает с неё, возвращаясь к шатенке, чей знак — вода.

— Выбирайте, — повторяет гадалка.

— Только, пожалуйста, — говорю я с усмешкой, прикоснувшись к карте с «водяной» дамой, — не надо мне сообщать, за кого она выйдет замуж и скольких детей родит. Я пришёл не за этим.

— Будущее нам не откроется. Мы гадаем на прошлое.

Я собираюсь переспросить, как это понимать, но с удивлением обнаруживаю, что язык мне не повинуется; секунду спустя ощущаю головокружение и зажмуриваюсь от яркого света.

ГЛАВА 5

Умом я осознаю, что нахожусь во власти иллюзии, но чувства твердят иное: нет больше гадальной карты, а есть окно в человеческий рост, и виден берег реки, поросший травой. У кромки воды стоит шатенка в длинном старинном платье; меня она не замечает — её внимание приковано к молодому мужчине, который приближается к ней широким и быстрым шагом. Девушка хмурится — она, очевидно, не рада гостю. Её я вижу анфас, его — почти со спины.

Остановившись, он что-то говорит ей, но слов мне не разобрать. Мужчина настойчив; его собеседница возражает, держась с надменным спокойствием. Он обращается к ней с вопросом; её ответ легко читается по губам и состоит из одного короткого слова: «Нет».

Гость кладёт руку на рукоять кинжала, висящего у него на поясе.

Шатенка отступает на шаг, и река за её спиной вздыбливается, в мгновение ока исторгает волну высотой как минимум в сажень. Волна эта обрушивается на девушку сзади, но вместо того чтобы промочить с головы до пят и разлететься брызгами, обволакивает её тонким слоем, облекает в текучие переливчатые доспехи.