— Вот даже как… — Елизавета задумывается. — Значит, желание Мити всё же исполнилось, его родителей оставят в покое… Хотя он вслух не сформулировал, не успел… Нет, наверное, всё-таки совпадение, но…

Она переводит взгляд на стынь-каплю, изучает её с каким-то особенным, непонятным мне выражением, потом предлагает:

— Магистр, а давайте устроим эксперимент? Выйдем на берег и попробуем снова её использовать. Только сначала вы ещё раз сходите к дяде, попросите, чтобы он меня отпустил за стену…

— Нет, — говорю я твёрдо. — Простите, Елизавета, но вы останетесь в замке — тут я полностью солидарен с его сиятельством. В нынешней ситуации перестраховка более чем уместна.

Девочка разочарованно хмурится, но спора не затевает, видя, что переубедить меня не удастся; вместо этого говорит:

— Ладно, я понимаю. Тогда давайте сделаем по-другому. Вы ведь сегодня продолжите ваши поиски? Насчёт моего дара, ну и вообще?

— Да, безусловно. Я вам пока не рассказываю подробностей, но лишь потому, что сам не во всём ещё разобрался.

— Я вам верю, учитель. Поэтому вот, держите.

Она протягивает мне артефакт, и я испытываю некоторую растерянность:

— Елизавета, я не вполне…

— Добровольно и без подвоха вручаю стынь-каплю вам. У меня-то она всё равно лежит просто так, без дела, раз мне нельзя к реке. Вот и распоряжайтесь, потом вернёте. Не знаю, исполнит она желания или нет, но русалок позовёт, если надо, причём даже не обязательно возле омута. Только вы сами должны поверить, искренне попросить.

Отказываться в такой ситуации глупо — я, взяв пластину, прячу её в карман:

— Благодарю за доверие. Полагаю, будет разумно продолжить поиски сразу, прямо сейчас, хоть и не хочется оставлять вас одну…

— Да, конечно. Пожалуйста, найдите ответ скорее! Я помню, что обещала сидеть и ждать, но это просто изводит…

— Сделаю всё, что от меня зависит.

Поднимаюсь из-за стола и, кивнув на прощание, выхожу из аудитории.

ГЛАВА 7

Тот факт, что в моём распоряжении оказался продукт колдовской жизнедеятельности реки (именно такую физиологически-кондовую дефиницию я некогда обнаружил в одном учёном труде), вносит изменения в мои ближайшие планы. Как добросовестный, пусть даже преисполненный скептицизма, исследователь я просто обязан проверить утверждение ученицы о возможности связаться с русалками, поэтому распоряжаюсь остановить коляску на берегу.

Здесь удобное место. Набережная, словно обрыв высотой в две сажени, возвышается над рекой; каменная узкая лестница, ведущая вниз, к воде, расположена параллельно течению, впритирку к каменной же стене. Я спускаюсь по осклизлым ступеням, и теперь меня не видно с дороги; до противоположного берега далеко, пароходов поблизости сейчас нет, а лодочники, пересекающие Медвянку, заняты своим делом и на меня не смотрят.

Держа над головой зонт, по чёрной ткани которого размеренно барабанят капли дождя, свободной рукой извлекаю из кармана пластину. Сосредоточив на ней внимание, пытаюсь абстрагироваться от естественных и неизбежных сомнений в успехе эксперимента. Всё же водные чары, несмотря на события последних двух дней, ещё не вполне укоренились в моей персональной картине мира; я чувствую себя глупо, обращаясь с мысленным призывом к реке.

Да и река, судя по всему, не воспринимает меня всерьёз — колдовских проявлений не наблюдается, русалки в пределах видимости отсутствуют; поверхность воды, покрытая морщинами волн и дождевой сыпью, не пропускает ко мне никаких секретов. Снова мелькает мысль о причинно-следственных парадоксах: опыт, похоже, не удаётся из-за того, что именно к неудаче я подсознательно и готовился.

Минуты проходят, но всё остаётся по-прежнему.

Что ж, придётся обойтись без русалок.

Вернёмся к стандартным методам.

Минут через двадцать мой экипаж подъезжает к дому гадалки — пора задать ей накопившиеся вопросы. Героическое восхождение на четвёртый этаж повторяется с тем же кряхтением, что и вчера, но дальше возникает заминка — квартирную дверь почему-то не открывают, несмотря на мои настойчивые звонки. Это выглядит подозрительно — пусть даже служанка ушла, к примеру, на базар за продуктами, сама Варвара слишком стара, чтобы покидать свой насест.

Прикладываю ухо к двери, но из квартиры не доносится ни единого звука; дёргаю ручку — заперто.

Отступив на шаг, окидываю дверь взглядом — она из тёмного дерева, двустворчатая, с затейливой резьбой на филёнках, но при этом выглядит крепкой и основательной. Пинком её, пожалуй, не вышибить, да и вряд ли мои физические кондиции позволят проверить это на практике.

Будь я простым клиентом, давно развернулся бы и ушёл, но в нынешней ситуации такая роскошь непозволительна.

Концентрируюсь, и воздух вокруг приходит в движение. Выбрав подходящий поток, обрабатываю его, истончаю до почти неощутимых размеров и запускаю в зазор под дверью. Зазор этот узок, едва заметен, поэтому дело движется медленно; к счастью, нетерпеливость не относится к моим недостаткам, и в итоге воздушный щуп проникает-таки в прихожую.

Соблюдая величайшую осторожность, чтобы не разорвать поток, я начинаю обшаривать внутреннее пространство квартиры — и буквально через пару шагов натыкаюсь на живое препятствие.

Точнее говоря, на препятствие, которое прежде было живым.

Это ощущение трудно с чем-либо спутать.

На полу недалеко от порога лежит мертвец.

Отдёргиваю щуп, прерываю поиск и делаю несколько глубоких вздохов подряд, пережидая лёгкую тошноту; параллельно обдумываю, как поступить.

В мои планы, разумеется, не входило сражаться с людьми-осколками в одиночку, без подстраховки — я не романтический рыцарь и трезво оцениваю собственные возможности. Но и поднимать переполох на весь город я до сего момента не торопился — во-первых, хотел собрать конкретные доказательства, чтобы не выглядеть голословным, а во-вторых, моё тщеславие требовало стать в расследовании незаменимой фигурой, которую нельзя будет отодвинуть при раздаче почестей и наград. Слишком хорошо мне известно, как с этим обстоит дело в крупных учреждениях.

Теперь, однако, пора поделиться сведениями; убийство — уже не из тех вещей, о которых можно умалчивать (а в том, что речь идёт именно об убийстве, сомнений нет). К тому же я всё равно не попаду в квартиру без посторонней помощи…

Снова сев в экипаж, называю кучеру адрес и, пока он правит по мокрым улицам, сочиняю записку, благо блокнот с карандашом наготове — привычка носить их всегда с собой, заведённая ещё в молодости, в очередной раз доказала свою полезность.

Сыскное отделение в нашем городе разделено на две неравные части и, соответственно, расположено по двум адресам. Большинство сыщиков, по понятным причинам, трудятся за рекой — там всегда хватает работы, особенно вблизи порта, но некоторые подвизались и на моём берегу. У нас тут своя специфика — уличная преступность почти отсутствует, а всякие нехорошие вещи совершаются в роскошных домах, владельцы которых смотрят на полицейских как на букашек; в общем, вопрос о том, в какой части города служба легче, не так уж прост, как может показаться на первый взгляд.

«Посюсторонние» следователи ютятся в неприметном особняке с унылыми клумбами. Я велю кучеру остановиться не прямо напротив входа, а чуть поодаль — не хочу, чтобы мой визит привлекал внимание. Возница берёт записку и шагает к воротам; надеюсь, долго ждать не придётся — адресату известно, что я не склонен к дурацким шуткам.

Через десять минут кучер возвращается, но уже не один, а в компании с невысоким седеющим господином в партикулярном платье, который, прикрывшись зонтом от дождя, разглядывает меня со сдержанным любопытством:

— Здравствуйте, магистр. Рад встрече, но удивлён. Вы, насколько помню, в отставке.

— Добрый день, Василий. Будем считать, что я ненадолго вернулся к службе. Раз вы откликнулись, то, полагаю, готовы ехать?

— Да. Сообщите детали, будьте добры.