Если бы он был просто маньяком, упивающимся своим колдовским могуществом, то явился бы в квартиру один, вместо того чтобы посылать впереди себя «шестёрку» с кастетом.
Кстати, раз уж подобные «шестёрки» имеются, то можно было бы натравить их и на меня, но этого не случилось. Вывод — моё убийство в их планы пока не входит. Видимо, я всё ещё нужен человеку-осколку, чтобы через меня проследить за тем, как развивается дар у Елизаветы, а значит, следует быть готовым к очередной попытке вторгнуться в мои мысли. Перспектива малоприятная, но это всё-таки лучше, чем ежеминутно оглядываться, ожидая удара ножом под рёбра или кистенём по затылку…
Кроме того, меня интересует вопрос, каким именно способом колдун узнал о роли гадалки. Из моей прочитанной памяти? Или сеанс, когда карта превратилась в окно, вызвал некое колебание эфира, всплеск, подобный тому, что случился летом, и доступный восприятию колдуна? Тут, к сожалению, можно только строить гипотезы — и констатировать, что я по-прежнему мало знаю о водных чарах и границах их применения.
К примеру, я только что сказал сыщику, что опрос соседей в доме гадалки пригодится для составления портрета убийцы, но где гарантия, что наш враг не воспользовался коконом-невидимкой? В обычном случае я не стал бы всерьёз рассматривать подобную версию, поскольку кокон стоит бешеных денег, да и нет у нас в городе мастеров, способных качественно его изготовить. Не удивлюсь, однако, если с ледяным колдовством задача значительно упрощается.
Или совсем уж фантастический вариант — колдун способен изменять внешность (дилетантам может показаться, что это проще, чем полная невидимость, но в действительности всё обстоит ровно наоборот; иллюзорная живая личина — слишком сложный объект, требующий учёта запредельного количества переменных)…
Впрочем, это, конечно, не означает, что опрос соседей заведомо бесполезен. Сплошь и рядом в жизни всё оказывается банальнее, чем в теоретических измышлениях; колдун мог прийти и без маскировки.
Гадалку он одолел. Сумеет ли одолеть меня?
После вчерашнего нападения я постоянно ношу с собой довольно экзотический амулет, который когда-то изготовил собственноручно, но так и не применил. Амулет этот долгие годы пылился в сейфе без дела, и вот теперь его час настал. Да и револьвер не мешало бы зарядить; против колдуна он, правда, вряд ли поможет, зато против его подручных — вполне, если те всё-таки нападут…
С такими мыслями я возвращаюсь домой.
Сегодняшний день вместил уже целый ворох событий и впечатлений; трудно поверить, что на часах — всего лишь одиннадцать. Полина едва успела допить свой утренний кофе; увидев меня, осведомляется настороженно:
— Александр, твоё решение в силе? Насчёт того, что к Татьяне мы идём вместе? Мне сейчас не до нелепых розыгрышей…
— Я не клоун, чтобы тебя разыгрывать.
— Тогда объясни уже наконец, чем вызваны странности в твоём поведении! Я устала гадать! Вчера, сегодня — ты сам не свой, рычишь на меня…
— Рычу?
— Не придирайся к словам! Ты знаешь, что я имею в виду!
— Полина, уловить в твоих словах логику я не пытаюсь уже давно.
Разворачиваюсь и ухожу к себе. Будь я на пару десятилетий моложе, сел бы сейчас за стол, чтобы конкретизировать план, изложенный в общих чертах Василию; составил бы чёткий перечень действий, которые должны привести к победе под колдуном. Но вместо этого, к сожалению, моя подготовка к схватке сводится к обессиленной дрёме под одеялом — с каждым днём я выматываюсь сильнее.
Вечер подползает неохотно и медленно, как мокрый облезлый пёс к хозяину-живодёру. Поймав себя на этой метафоре, брезгливо морщусь, поднимаюсь с кровати и зову камердинера, чтобы он помог мне одеться, после чего беру непрочитанные утренние газеты и устраиваюсь в гостиной. Я уже готов к выходу, и теперь осталось дождаться того незабываемого момента, когда и Полина завершит свои сборы.
Итак, газеты.
Верноподданнический «Островной наблюдатель» обсасывает позавчерашние вести с материка. Его величество Антоний Четвёртый принял в летнем дворце делегацию Алмазного Ханства; министр путей сообщения провёл встречу с учредителями железнодорожной концессии, каковая встреча позволила «достичь предварительных результатов по согласованию конкретных шагов, направленных на выработку плана строительства трансконтинентальной рельсовой магистрали»; состоялся благотворительный бал с участием великой княгини Юлии.
Посконно-сермяжный «Медвяный край» тем временем описывает подготовку к большой ежегодной ярмарке («гостеприимство и хлебосольство издревле отличали наш славный город — и скоро он распахнёт объятия, встречая трудолюбивых селян, стремящихся поделиться с нами дарами осени»). Рядом помещена передовица на злобу дня — о ситуации с экспортом пьяного мёда на материк; она выдержана в туманно-многозначительных выражениях, которые при желании можно истолковать как почтительнейшее недоумение по поводу ценовой политики центральных властей.
Заинтересовавшись, перечитываю заметку с начала — медленно и внимательно. Нет, мне не помстилось — автор с псевдонимом П. Рассудительный намекает, что островные производители мёда недополучают выгоду, закупщики с континента жиреют, а министерство торговых дел сознательно не принимает мер по исправлению ситуации. Более того, в последнем абзаце едва уловимой тенью мелькает мысль, что в прежние времена, когда остров управлялся удельным князем, жилось, возможно, ничуть не хуже, чем ныне, под руководством императорского наместника…
Они там, в редакции, что — с ума посходили?
Да, ни для кого не секрет, что «Медвяный край» финансируется местными воротилами, которые спят и видят, как бы взвинтить отпускную цену. Но неужели им непонятно, что любая, даже призрачная, попытка придать этим аппетитам политическую окраску встретит немедленный и жёсткий отпор?
Или это я чего-то не понимаю?
Может, пока в природе летом царил удушливо-знойный штиль, в политике, напротив, подули новые ветры, которых я не заметил, будучи занят своими проблемами со здоровьем? И дельцы, которым принадлежит газетёнка, неслучайно позволяют себе критику в адрес правящего режима?
Но ведь я буквально вчера говорил с наместником и никаких либеральных веяний не почувствовал. Наоборот, его сиятельство недвусмысленно выражал недовольство тем, как действуют «торгаши»…
Странно всё это.
Да и пёс с ними.
Меня, если честно, совершенно не тянет разбираться в этих хитросплетениях — они опостылели мне ещё в годы службы при канцелярии. Сейчас меня занимает только одно — противостояние с ледяным колдуном…
— Александр, я готова.
Супруга неотразима; вкуса в одежде у неё не отнять. Она умеет выглядеть дерзко, с намёком даже на некоторую фривольность, оставаясь при этом в рамках приличий. Вот и сейчас её платье ловко, но ненавязчиво подчёркивает изгибы фигуры; цвет наряда я бы определил как синевато-лиловый, но в её собственном лексиконе наверняка найдётся более конкретное слово — фиалковый, например, или что-нибудь в том же духе. Длина подола выверена с математической точностью, чтобы открыть точёные ножки, но при этом ни на четверть вершка не пересечь невидимую границу, за которой мог бы возникнуть повод для упрёков из серии «молодящаяся старуха». Впрочем, кем-кем, а старухой Полину точно не назовёшь; встреть я её сегодня впервые, дал бы максимум тридцать пять.
— Выглядишь замечательно.
— Спасибо, что обратил внимание. Видишь, это не так уж трудно — хотя бы раз в месяц сделать жене заслуженный комплимент.
Кажется, последняя фраза — это маленькая отложенная месть за мою вчерашнюю колкость насчёт того, что супруга редко интересуется моим самочувствием; а я ещё удивлялся, почему она в тот раз не отреагировала. Да, если бы к её внешности прилагалось ещё умение молчать, то я бы, наверное, был самым везучим мужем на побережье.
Мы покидаем дом и едем по сумеречному городу. Жёлтые фонари, вокруг которых дрожат ореолы дождевой влаги, подсвечивают мокрую истрёпанную листву и отражаются в лужах. К вечеру посвежело; Полина кутается в тонкую шаль. В некотором отдалении за нами движется ещё один экипаж — охрана, выделенная Василием; кроме того, во встроенном ящичке передо мной лежит заряженный револьвер, но пока это просто перестраховка. Мои выводы, полагаю, были верны, и в данный момент нападения опасаться не стоит.
