— В Нью-Хейвене я бывал уже раз пятьдесят, — скорбно проговорил Генри, — и всегда вспоминаю, как я его ненавижу, только когда приезжаю сюда. Нью-Хейвен — это город вечных неприятностей, за исключением тех дней, когда здесь идет шоу с Элен Лоусон, — тогда это полная катастрофа!

Отель «Тафт» выглядел мрачным и неприступным.

— Освежись, приведи себя с дороги в порядок и спускайся к нам в бар, — сказал ей Генри. — И еще — на твоем месте я бы не звонил Элен. В Нью-Хейвене она страшный человек. Наверное, она еще в театре. Я зайду за ней, и мы зарегистрируемся в отеле вместе.

Анна быстро распаковала свою сумку. Номер был небольшим и наводил тоску, но ничто не могло погасить ее восторга. Она ощущала себя маленькой девочкой, впервые в жизни отправившейся в путешествие, и всю ее переполняло радостное ожидание, словно вот-вот, с минуты на минуту, произойдет нечто невыразимо прекрасное.

Подойдя к маленькому окошку, она посмотрела вниз, на улицу. На город опускались ранние зимние сумерки, и в этой полутьме проявлялся свет уличных фонарей. Через дорогу прямо против отеля неуверенно мигала неоновая вывеска небольшого ресторанчика. Анна резко обернулась на раскатистый телефонный звонок. Это оказалась Нили.

— Я только что с репетиции. Мистер Бэллами приезжал в театр к Элен. Сказал мне, что ты здесь! Я в диком восторге!

— Я тоже. Как у тебя дела?

— Ужасно! — выпалила Нили с обычной своей экзальтацией. — Вчера вечером у нас была генеральная репетиция. Шла до четырех утра. Элен хочет выкинуть еще один номер из выступления Тэрри Кинг. Тэрри вылетела из театра в истерике, а сегодня днем ее агент приезжал к Гилу Кейсу, чтобы все окончательно утрясти. Тэрри говорит, что Элен не имеет права выкидывать эту песню. А ее танец с «Гаучерос» — просто ужас. Могу спорить, что песню выкинут, а Чарли и Дику дадут от ворот поворот, — радостно добавила Нили.

— Все это ужасно. А Элен уже вернулась?

— Нет, она еще в театре, заперлась в своей гримерной с Генри Бэллами. Не могу понять, как они все это уладят.

— Хочешь сказать, премьера сегодня не состоится?!

— Да нет, занавес-то они так или иначе поднимут, — ответила Нили счастливым голосом. — Но путаница будет еще та. Анна, знаешь, Мэл здесь.

— Наверное, он приехал тем же поездом, что и мы.

— Нет, он приехал вчера вечером. — Немного помолчав, Нили сказала: — Анна… я… у нас все было.

— Что «было»?

— Сама понимаешь.

— Нили… ты хочешь сказать?..

— Угу. Было очень больно, и особого удовольствия я не получила. Но потом Мэл все равно сделал так, что я кончила, только по-другому.

— О чем ты говоришь?

— Он спустился немного пониже, поцеловал меня прямо туда и сделал все языком.

— Нили!

— Да ладно, Анна, не будь ханжой. Если ты равнодушна к Аллену, то это вовсе не значит, что я-шлюха. Так вышло, что я люблю Мэла.

— Значит, ты считаешь, что поступила правильно?

— Ты чертовски права — я поступила абсолютно правильно. Мы оба хотим друг друга. Сейчас не обязательно жениться, чтобы заниматься этим. И сегодня Мэл уважает и любит меня ничуть не меньше, чем вчера. Даже больше, потому что теперь он по-настоящему меня любит. А я люблю его. И потом, мы пока еще не можем пожениться, он помогает своим деньгами. Но если шоу станет хитом и я смогу рассчитывать на сотню в неделю, то мы поженимся…

— Но, Нили… то, что ты сделала… — Анна поперхнулась от замешательства.

— Имеешь в виду, что разрешила ему целовать себя там? Послушай, Мэл говорит, что если двое влюблены, то все, что бы они ни делали друг с другом в постели, совершенно нормально. И потом, это ощущение не сравнимо ни с чем. Ух ты! Знаешь, я жду не дождусь сегодняшней ночи. И еще, Анна… когда он касается моей груди, я это чувствую у себя там. Готова спорить, что если кончать другим способом, то и половину всего не испытаешь…

— Нили, ради бога!

— А вот подожди, когда все это произойдет с тобой. Тогда сама поймешь. Увидимся после представления. Следи за моим выступлением. Я три раза выхожу во втором отделении.

Лайон ждал ее за столиком в баре. — Генри все еще в театре, — он изобразил на лице сочувствие. — Я заказал тебе джинджер эль. Правильно?

Она с улыбкой посмотрела на бокал.

— Может, мне следует научиться потягивать виски? Я чувствую, что даже официанты смотрят на меня косо.

— А ты смотри на них точно так же. Никогда и никому не позволяй заставлять себя делать то, чего ты сама не желаешь. Сохраняй свою индивидуальность.

— Думаю, у меня еще нет своей индивидуальности.

— Индивидуальность есть у каждого. Одна — подлинная, своя, а другая — напоказ, пыль в глаза. Я склонен считать, что ты испытываешь удовольствие от того, что в пятницу напоказ будешь играть роль пассивной девушки, пытаясь тем временем найти свое подлинное "я".

— Помнится, ты говорил, что по натуре я — борец.

— Думаю, что да, но только борец за других. Она отпила свой джинджер эль. Он предложил ей сигарету.

— Я не ошибся?

— Нет, по-моему, попал в самую точку, — она весело посмотрела ему в глаза. — Но я действительно боролась. Это когда…

— Да, ты приехала в Нью-Йорк. Но ответь мне, Анна, неужели это останется единственным славным достижением в твоей жизни?

— А в твоей? — глаза у нее вдруг яростно сверкнули. — Война окончена, но жизнь продолжается. Намерен ли ты снова бороться?

— Я борюсь уже сейчас, — тихо сказал он.

— По-моему, когда я с тобой, то никогда-не говорю ни о чем пустом и легкомысленном, — криво усмехнулась она. — Но сейчас начала не я. И думаю, мне лучше выпить виски.

Знаком он подозвал официанта и заказал два виски. Подняв рюмку, она произнесла тост:

— Возможно, если я выпью это, то сумею сказать что-нибудь такое, что рассмешит тебя.

— Охотно посмеюсь. Но пить виски тебе вовсе не обязательно.

Она залпом выпила полрюмки и сказала слабым голосом:

— Вкус ужасный, и я все равно не могу придумать ничего смешного.

Он взял рюмку из ее руки.

— Почему для тебя так важно, чтобы я смеялся?

— Я видела тебя в тот вечер в «Ла-Ронд»… с Джени-фер Норт. Ты очень много смеялся. Я думала об этом… —

Анна опять взяла свою рюмку. — Что она тебе такое говорила? — Она сделала еще глоток.

— Давай допивай все. К тому же это была хорошая мысль. По крайней мере, сейчас ты борешься за саму себя.

— А за что борешься ты, Лайон?

— За тебя.

Их глаза встретились.

— За меня тебе нет нужды бороться, — тихо сказала она.

Он быстро сжал ее ладонь. Перстень Аллена больно врезался ей в кожу, словно мстя за эту ласку. Но она ничем не показала, что в палец ей впивается острый ободок. Глаза Лайона были так близки…

— Ну что ж, смотрю, вы оба уже выпили, — раздался голос Генри Баллами. Он бодро приблизился к ним, подозвал официанта и заказал себе выпить.

Анна торопливо отдернула руку. Перстень поцарапал кожу. Генри со вздохом сел.

— Да валяйте, держитесь себе за руки, — небрежно позволил он. — Не обращайте на меня внимания. Вы же оба молоды, черт возьми, вот и радуйтесь этому. Нет, я серьезно: когда ты молод, то думаешь, что останешься таким навсегда. И вот однажды просыпаешься, а тебе уже за пятьдесят. И фамилии в некрологах — не каких-то незнакомых стариков, а твоих же сверстников и друзей.

Официант принес ему рюмку, и он залпом осушил ее.

— Продолжай, Генри, — рассмеялся Лайон, — хуже, конечно, ничего быть не может. — Протянув под столом руку, он вновь нежно сжал ладонь Анны.

— Может, — возразил Генри. — И на этот раз намного хуже. Либо Элен становится все несноснее, либо я старею.

— Элен всегда ведет себя как барракуда, пока шоу не пройдет в Нью-Йорке, — непринужденно ответил Лайон.

Генри достал из кармана, записную книжку, раскрыл ее и посмотрел на столбик какого-то перечня.

— Желаете послушать ее претензии? И это касается только организаторов. Плохое освещение в ритмическом номере; во втором отделении от вечернего платья за милю несет потом; при исполнении песни оркестр играет слишком громко; песня Тэрри Кинг тормозит все действие, и та поет, как на похоронах; исполнение кордебалетом фантастических эпизодов сновидения затянуто; в конце каждой песни Элен свет на сцене выключается — это мы хотим, чтобы в ответ на аплодисменты она раскланивалась только один раз; дуэт нужно переделать в сольный номер — у партнера нет слуха; Тэрри Кинг играет свою роль неестественно, нарушает равновесие всего шоу. — Он сокрушенно покачал головой и подал знак, чтобы ему принесли еще рюмку. — Боже, до чего же я ненавижу этот бар, — проговорил он, оглядываясь по сторонам и приветствуя взмахами руки агентов и продюсеров, прибывших на премьеру.