Режиссер терпеливо успокаивал ее.

— Ничего, привыкнешь и к этому. Давай-ка попробуем еще раз.

Провели еще две репетиции. На измученном лице режиссера появилось выражение полного отчаяния.

— Нили, ты дважды зашла за отметки мелом и оказалась не в кадре.

— Но когда я пою, я должна двигаться.

— Прекрасно, детка. Но давай ограничим и отметим нужное пространство, чтобы я мог соотнести его с радиусом охвата всеми камерами.

— Не могу! Я двигаюсь так, как я это чувствую, а всякий раз я чувствую по-разному.

Так час за часом длились эти изнурительные репетиции "бред объективами нескольких камер. Грим у Нили почти потек, прическа потеряла форму. К пяти часам ни один номер не был еще готов.

Режиссер объявил перерыв на обед. Он подошел к Нили и непринужденно обнял одной рукой за плечи.

— В шесть часов прогоним все по новой с самого начала. Продолжай петь и танцевать, даже если допустишь ошибку. Мне нужно прохронометрировать все выступление. Потом я назову тебе все ошибки, изменения, сокращения, и у тебя еще останется время освежить грим и передохнуть перед эфиром.

Заключительная генеральная репетиция была для Нили сущим кошмаром. Красные глазки камер то загорались, то потухали, а слова текста на шпаргалках совершенно сливались в ослепительном свете юпитеров. И опять Нили вся отдавалась песне, глубоко вживаясь в нее, и все шло как раз так, как нужно… И опять глаза ее закрывались, но ресницы тут же испуганно взлетали вверх. Здесь не было прекрасной голливудской кинокамеры, сопровождающей ее по всей съемочной площадке, чтобы запечатлеть на пленку каждое движение. Не было никого, кто потом разрежет пленку и смонтирует самые лучшие куски. Никого и ничего — одни красноглазые чудовища, к которым она должна подстраиваться, да еще эти мелькающие карточки-шпаргалки со словами. Она потеряла их — не надо было закрывать глаза. Где же они? Она запнулась. Режиссер велел все равно продолжать… Господи, да где же карточки? А какая камера? Слева — да, горит красный глазок. Слава богу, песня кончилась. Боже мой, а теперь что? Что там написано на карточке? Ах да, представить Анну и изделие. О-о, слава богу, Анна уже что-то говорит — значит, у нее самой сейчас передышка. Боже праведный! Ей же надо было мчаться за кулисы! Ведь вон эта ошалевшая помощница вовсю машет ей руками — надо еще успеть переодеться за три минуты. Всего три минуты, а Анна уже проговорила половину своей вставки…

— Не могу-у! — прокричала она. — Не могу я так! Не могу петь, когда нужно думать об отметках мелом, разных камерах и быстрых переодеваниях. Если я хочу закрыть глаза, значит, я должна их закрывать. Я так чувствую. Не могу я так, не могу!

Кевин сидел за пультом. Вместе с режиссером он рванулся по проходу на сцену. Вдвоем они попытались успокоить ее.

— Ни за что не буду продолжать. Я стану посмешищем! — Нили уже не могла говорить.

— Нили, ты же профессионал, — взмолился режиссер. — Когда зал будет полон зрителей и раздадутся аплодисменты, у тебя все появится.

— Нет, — она забилась в рыданиях. — Мне нужно было бы репетировать так целую неделю. Я не могу выполнять десять заданий за раз и быть на уровне. Не могу стоять на помеченных мелом местах, да еще следить за камерами и карточками. Не могу и все. Это будет полный и окончательный провал!

— Нили, — обняла ее Анна. — Помнишь, как тогда, в Филадельфии, ты вошла в роль в «Небесном Хите» — сразу же, без подготовки?

— Мне тогда было нечего — терять! — воскликнула Нили. — Я была простой девчонкой, и на карте не стояла вся моя репутация. А сейчас я звезда, и если я выступлю плохо или провалюсь, то мне конец.

— Ты выступишь отлично, — упорно твердил ей режиссер.

— Нет! Нет! В этом шоу я участвовать не буду!

— Нили, ты обязана, — настаивала Анна. — За телевизионное время заплачено… трансляция идет в эфир через час.

— Я не могу, — рыдала Нили.

— Тогда ты вообще никогда не получишь работу, — вдруг отрезал режиссер.

— Да разве я хочу ее? Если я в жизни на пушечный выстрел не подойду к телевидению, то сейчас для меня самое время отказаться!

— Я имею в виду — нигде не получишь, — холодно уточнил режиссер.

— Кто сказал?

— «Эфтра». Если ты срываешь шоу такого уровня, то это — серьезное нарушение контракта. Все профсоюзы связаны между собой договоренностью соблюдать правила — «Эфтра», «САГ» и «Эквити».

— А что было бы, если бы я вдруг упала замертво? Он холодно улыбнулся.

— К сожалению, это, по-моему, маловероятно.

— Ну не могли бы вы просто объявить, что у меня острый ларингит, — взмолилась она. Режиссер вздохнул.

— Нили, врач телекомпании потребует, чтобы ему позволили осмотреть тебя. Телекомпания сотрудничала с нашей фирмой в рекламе — они угрохали кучу денег. А теперь послушай: у тебя еще целый час — не смей даже думать о шоу. Иди в свою раздевалку и расслабься.

Нили ушла. Оставшись одна, она быстро набрала номер и соединилась с посыльным своего отеля. Он приехал десять минут спустя. Протянул ей пузырек, а она ему — двадцатидолларовую бумажку. Нили внимательно посмотрела на пызырек.

— Мои красные «куколки», — нежно проговорила она. — А теперь сделайте свое дело. На вас вся надежда. Я даже спиртным не могу вам помочь — скажут, была пьяная. — Она быстро проглотила шесть капсул. — Ну, давайте, детки, — сказала она, ложась на кушетку. — Давайте… Я ничего сегодня не ела. Ведь вы, «куколки», быстрее действуете на пустой желудок.

Через десять минут Нили почувствовала знакомое ощущение легкости в голове. Дождалась, пока оно распространится по всему телу. Этого было мало — они поставят ее на ноги крепким кофе. Шатаясь, она добрела до умывальника и приняла еще две. — Ну же, «куколки», сделайте Нили мутную головку, чтобы она заболела. — До нее доносились приглушенные звуки — зал наполнялся публикой, музыканты настраивали инструменты. Она проглотила еще две. Смутно ей слышалось, как кто-то звал ее по имени, но ее уносило все дальше, дальше…

Телекомпания была вынуждена поставить пленку с развлекательной программой. Было объявлено, что по техническим причинам шоу с Нили О'Хара в эфир выйти не может. Кевин не стал предъявлять претензий к Нили и раздувать дело, однако все это сделала телекомпания. Они заявили, что к Нили должны быть применены санкции. В предстоящем сезоне для участия в телепрограммах было заявлено слишком много крупных имен, и если бы Нили все сошло с рук, впоследствии могли произойти аналогичные скандальные срывы. Она была дисквалифицирована сроком на год и не могла получить работу ни в кино, ни в театрах, ни в ночных клубах, ни на телевидении.

Поначалу ей было на все наплевать. Она вернулась в Калифорнию и уединилась в своем роскошном доме с бассейном. Газеты и журналы безжалостно клеймили ее. Писали, что у нее необузданный нрав, намекали, что она тогда напилась пьяной, и в один голос заявляли, что как актриса она кончилась.

Были периоды, когда она целыми днями валялась в постели, пока домоправительница не заставляла ее пойти и искупаться в бассейне. Иногда в полночь она вскакивала с кровати, садилась в машину, мчалась в какой-нибудь бар и подолгу стояла там в платочке на голове, безо всякой косметики, не узнаваемая никем, но еще не привыкшая к такой анонимности; прихлебывала пиво, счастливая уже оттого, что вокруг нее люди. Ей было решительно на все наплевать. Денег у нее предостаточно — этот год она вполне может переждать. Шумиха уляжется, она опять обретет форму и, может быть, сделает шоу на Бродвее. Вот это будет номер! Она им еще покажет! А пока она может есть, что только пожелает… и пить. И эти замечательные красные и желтые «куколки» всегда при ней — а теперь еще появились какие-то новые, в голубую полоску!

Анна была потрясена поведением Нили. Первым движением ее души было поехать за Нили на Западное побережье. В таком состоянии ее нельзя было оставлять одну. Но приходилось выполнять свои собственные обязанности на телевидении… да и с Кевином нельзя было так непорядочно поступать. Она винила себя за этот срыв. Он обошелся Кевину очень дорого: пришлось оплатить телевизионное время, рекламные издержки, оркестр, а также просроченное время, в ходе которого передавалось шоу совсем другого уровня.