— Я этого не заслужил, — сказал комиссар и тем, в свою очередь, обидел Поля.

— Есть люди, — ответил Поль, — с врожденными недостатками. Ты из их числа… И вообще — нельзя же все рассматривать с помощью Маркса! Левое искусство опередило века.

Спор окончился тем, что Поль, позлившись, изобразил комиссара на листке из блокнота в традиционной манере и даже с прыщом возле носа. Это их примирило.

— Возьми свое фото, — сказал Поль. — И можешь им любоваться.

Той же ночью комиссара зарезал марроканец во время контратаки, а Поля интербригадовцы едва успели вытащить оглушенного из окопа. Жак-Анри долго нес его на спине — республиканские части покидали позиции. Где это было? Под Картахеной?

— Помнишь комиссара? — говорит Жак-Анри.

— Маленького Ганса? Еще бы! Почему ты спросил?!

— Сам не знаю.

Жак-Анри встает и подходит к окну. Улица словно вымерла. Одинокий забулдыга пялится из подворотни на пансион. Воистину для пьяницы все безразлично; свой стаканчик он пропустит и в разгар землетрясения. Жак-Анри собирается вернуться в кресло, но задерживается — со стороны перекрестка на улицу въезжает маленький «пежо», яркий, как яичный желток, а следом за ним подкатывает длинный «опель-адмирал». На глазах Жака-Анри пьяница трезвеет и стремглав летит навстречу долговязому штатскому, вылезающему из передней машины.

— Поль, — зовет Жак-Анри. — Поди-ка сюда.

Поль недоволен — он как раз колдует над кодом.

— Что случилось?

— Смотри.

— Вижу. Это Мейснер из комиссии по перемирию. Он живет здесь, напротив. Мадам Бельфор ненавидит его за испачканные одеяла… Ого, притащил целый шлейф друзей. Победители празднуют взятие Марселя! В бою, с развернутыми знаменами! За это, конечно, следует выпить, и, будь спокоен, к вечеру они надерутся как свиньи!

— Не слишком ли их много? Мне они не нравятся! И этот штатский…

— Полицейская охрана высокой особы. Дежурят здесь не первый день. Не прикажешь ли его прогнать?

— Не шути…

— Какие уж шутки, когда через две минуты сеанс? Извини, я отлучусь к рации. Можешь подремать полчаса.

Успокоенный Жак-Анри отходит от окна, как раз в тот момент, когда Модель, задержавшийся в машине, выбирается на тротуар и разминает ноги. Жак-Анри садится в кресло и вслушивается в баюкающее шуршание, которое доносится из ванной, «Слава богу, — думает Жак-Анри, — в Марселе нет пеленгаторов. Но завтра они могут появиться, и тогда…»

Как ни слаб шорох у двери, Жак-Анри улавливает его и успевает вскочить. На цыпочках подходит, прикладывает ухо к филенке. Он не обманулся: в коридоре кто-то пытается повернуть ручку. Бронзовая змея с зелеными фаянсовыми глазками скользит вниз, доходя до упора. Жак-Анри кладет на нее руку, словно пытаясь остановить движение, и тут же заставляет себя сделать шаг назад. Змея возвращается на место…

— Поль! — шепчет Жак-Анри, забывая, что с прижатыми к голове наушниками Поль ничего не может услышать.

Сообразив это, Жак-Анри по-прежнему на цыпочках бежит к ванной, рывком поворачивает Поля за плечо. Прикладывает палец к губам.

— Тс!.. Скорее!

Поль сдергивает наушники и изумленно смотрит на Жака-Анри.

— Что с тобой? — говорит он громко, и в этот же миг в дверь стучат.

— Скорее! — шепчет Жак-Анри, помогая обрывать провод антенны и заталкивая за пояс брюк кодовую книгу.

— Я сам… — говорит Поль все так же громко.

— К черту рацию!

— Сейчас…

Дверь начинает ходить ходуном под ударами.

— Откройте! Германская полиция! Сопротивление бесполезно!

По лицу Поля блуждает растерянная улыбка. Он пятится к стенному шкафу, одной рукой подталкивая Жака-Анри, а другой высвобождая зацепившийся за подтяжки браунинг. Жак-Анри не успевает помешать ему.

— Я сам… — бормочет Поль и стреляет в дверь. — Не жди меня!

В ответ сухо и отчетливо отзывается автомат. Пули прошивают филенку и со свистом впиваются в простенок. С потолка на плечи Жака-Анри сыплется алебастровая мука.

— Я сам… сам… — повторяет Поль, продолжая стрелять. — Я сам…

Кроме этих слов, он не произносит ничего. Улыбка как приклеенная дрожит на его лице. Жак-Анри хватает его за руку, и в тот же миг Поль валится на него, роняя пистолет. Рубашка тлеет у него на груди в тех местах, куда попали пули. Жак-Анри едва не падает — мертвый Поль нестерпимо тяжел! Голова Поля глухо ударяется о паркет, ноги вздрагивают и вытягиваются…

Словно смерч подхватывает Жака-Анри, пронося его через три комнаты и по винтовой лестнице. Внизу он обнаруживает, что сжимает в кулаке браунинг, но не может вспомнить, как и когда подобрал его. Он отбрасывает пистолет и прижимается к ковру, прислушиваясь. В подвале тихо. Неужели немцы не оцепили сад? Так бывает только в сказках!.. Но сказка это или нет а сад пуст. Убедившись в этом, Жак-Анри, пригнув голову, пробирается к калитке, открывает ее и оказывается в спасительной чаще акаций. Отсюда есть ход известный только ему и мадам Бельфор, — он выводит к пустому гаражу, а через него — на улицу Хёффер, Остается решить: выждать немного или попытаться немедленно воспользоваться этим путем.

Жак-Анри переводит дух, смотрит на часы. Ровно одиннадцать. Дай бог, чтобы Жаклин где-нибудь застряла. Откуда она входит в пансион? Если бы только знать наверняка!..

Платком Жак-Анри стряхивает с плеч алебастр и ныряет в гараж. Тусклое стекло в окошке едва пропускает свет. Пачкая лоб, Жак-Анри приникает к нему, всматриваясь в улицу, и тут же слабеет, ощутив тупое прикосновение стали к спине.

— Руки! Не оборачиваться!

Жак-Анри не видит говорящего. Ствол пистолета вдавливается все сильнее в ложбинку между лопатками.

— Стой спокойно!

Приказы произнесены по-французски.

— Хорошо, — говорит Жак-Анри и, присев, захватывает в горсть лацкан пиджака того, кому придется умереть среди хлама в заброшенном гараже. Агент слишком близко придвинулся, чтобы не воспользоваться этой его оплошностью…

Жак-Анри поднимается с колен лишь тогда, когда пальцы его, перехватившие сонную артерию на потной чужой шее, начинают неметь. Несколько мгновений он разглядывает мертвеца: немолодое, плохо выбритое лицо. Возле уха, зарывшись в пыль, лежит то, что Жак-Анри принял за пистолет и что оказывается большим медным портсигаром. Шпик был не трус и очень хотел заработать свои франки…

Улица Хёффер оцеплена. Солдаты и несколько штатских стоят у подворотен; перекресток закрыт громадным «майбахом» с прутиком рации над кабиной. Среди немцев нет никого, чье лицо было бы знакомо Жаку-Анри, и он открывает ворота виллы и идет прямо на людей.

За несколько шагов до гестаповцев, следящих за ним с недружелюбным интересом, Жак-Анри достает из кармана металлический жетон агента секретной службы с литерами и номером.

— В чем дело, господа? Что за выстрелы?

— Документы!

— Служба безопасности!

Гестаповец с недоверием разглядывает жетон.

— Что вы здесь делаете?

— А вы? — спрашивает Жак-Анри.

— Ваше удостоверение!

Жак-Анри лезет в карман, извлекает карточку. Сердце его ёкает: карточка выписана еще в тридцать восьмом и на ней стоит автограф Отто Абеца, бывшего в те дни эмиссаром гестапо в Париже. Ныне Абец — «посол» при Петене. Действительна ли карточка сейчас? Жаку-Анри ни разу пока не доводилось ею воспользоваться.

Гестаповец недоволен.

— Почему вы здесь?

— Дела службы, — коротко говорит Жак-Анри.

— Я запишу ваш номер.

Гестаповец открывает блокнот и бисерным почерком переписывает в него реквизиты с документов Жака-Анри. Козыряет.

— Прошу, штурмбаннфюрер! Не задерживайтесь!

Знали бы товарищи, погибшие в Берлине, от какой беды убережет Жака-Анри документ, выкраденный ими из личной канцелярии гаулейтера Отто Абеца! Но они никогда не узнают и не услышат слов благодарности, сказанных мысленно Жаком-Анри: мертвые глухи…

Не ускоряя шага, Жак-Анри сворачивает за угол и лицом к лицу сталкивается с Жаклин. Серебристый плащ ее светится под стать улыбке.