Интересен другой факт. Заложенную в маньяках программу можно корректировать. Грубо говоря, потенциальным убийцам, насильникам, людоедам жизненно необходимо реализовывать себя в сферах и профессиях, так или иначе связанных с опасностью или присутствием смерти. Им нужно работать в моргах, могильщиками на кладбищах, на мясобойнях, судмедэкспертами, даже на обслуживании атомных реакторов... И человек сразу начинает чувствовать себя комфортно, потому что открывается клапан сброса агрессивной энергетики. Разрушительный заряд потенциального преступника реализуется с другим, положительным зарядом. У него налаживается личная жизнь, он чувствует свою социальную адаптированность, то есть по всем параметрам становится нормальным человеком. В противном случае – запускается смертоносная программа.

– Маньяком может быть женщина? – спросил Виктор.

– Вряд ли. Мировая практика знает только два случая, когда серийными убийцами стали женщины. Но и они развивались с детства как транссексуалы. У этих «дам» был мужской мозг, – объяснил Владислав Сергеевич. – Уверен, в ваших краях орудует мужчина. Что еще? Своих жертв выбирает не спонтанно, а заранее, основательно готовится. По натуре флегматик. Спокоен, расчетлив, педантичен, скрупулезен во всем. Обладает сильной выдержкой, хладнокровен. Представьте, сколько нужно времени, чтобы подготовить «испанского ослика»! А то, что он сотворил с бывшим милиционером! Очень похоже на китайскую пытку «линчи».

– «Линчи»? – переспросил Виктор.

– Да, оно означало «медленное разрезание». Об этой казни стало известно из Древнего Китая. Суд заранее определял, сколько «резаний» должен получить преступник, то есть сколько кусков его тела должен отрезать палач. Применялись «36 резаний», «72 резания» и «120 резаний». Количество «резаний» могло быть и очень большим, известны случаи, когда за особо тяжкие преступления полагалось «3000 резаний». В этом случае палачи обтягивали тело жертвы мелкоячеистой сеткой. Сетку стягивали потуже, и помощник палача щипцами захватывал небольшой кусочек плоти, который выступал в ячейке, и вытягивал его. После этого палач отхватывал этот кусок ножом.

Виктор почувствовал, что у него начинают сдавать нервы, что еще немного – и он попросту убежит из этой мрачной квартиры.

– А посадить женщину на кол! – как ни в чем не бывало продолжал разглагольствовать профессор. – Кстати, тут он сымпровизировал – истории неизвестны случаи, когда подвешивание комбинировалось с сажанием на кол. Это явный «перебор», проявление собственной фантазии Живодера.

– Он сжег ей волосы, чтобы она побыстрее... ну, опустилась, – мрачно проговорил Виктор. – Мог бы просто обрезать, а нет, поджег.

– Она не опустилась, – возразил профессор. – Если бы волосы не держали женщину, она просто упала бы вниз, поранившись об этот кол. Понимаете, для того, чтобы жертва держалась, кол должен быть глубоко внутри. Поэтому в старину его вводили преступнику, когда он находился в лежачем положении, и забивали колотушкой. И уже потом кол поднимали. То есть у этого клоуна было мало шансов, чтобы его фокус удался. Разве что он обнимал жертву, самолично насаживая...

Профессор замолк.

– Впрочем, хватит этих мерзких подробностей.

– А откуда вы сами знаете столько про казни? – тихо спросил Виктор.

Владислав Сергеевич изобразил на лице кривую усмешку:

– Я бы не был профессором, если бы не ковырялся в этом мусоре. Хотя то, что сейчас сидит перед вами, заслуживает лишь брезгливости. Иван наверняка вам рассказал, что я сам чуть не стал Эдвардом Гейно[3]

Виктор неопределенно кивнул. Он не знал, кто такой Эдвард Гейн, да в общем-то и не хотел знать.

– Ладно, я отвлекся. Ищите причину, Виктор, – промолвил профессор. – Маньяк Ершов убивал женщин, чтобы поближе рассмотреть их половые органы. Чикатило вырывал у людей половые органы, потому что имел проблемы с потенцией. Сливко вешал мальчиков и снимал зверства на видео. У каждого маньяка есть свой фетиш, если можно так выразиться.

– Что может остановить убийцу? – без особой надежды в голосе спросил Виктор.

– Сложно ответить однозначно, – медленно проговорил профессор. – Если опять же обратиться к практике, то подмосковный маньяк Головкин, насиловавший и убивавший детей, прервал серию преступлений, когда купил автомобиль. Через полгода, когда «игрушка» надоела, он снова стал заманивать в подвал детей. Юрий Цюман, по прозвищу Черноколготочник, убивавший девушек, прекратил охоту, когда познакомился с официанткой в кафе. По сути, женщина взяла на себя роль сексотерапевта, сама об этом не подозревая. Через два года, когда она бросила Цюмана, он стал снова нападать на женщин.

Виктор протянул профессору папку с документами.

– Я оставлю это у вас? Если что, там есть мой телефон.

– Признайтесь, вы все-таки сожалеете о потраченном времени? – с грустной улыбкой сказал профессор. – Ведь я рассказал вам прописные истины, не более.

– Нет, что вы! – поспешно сказал Виктор. От него не ускользнуло, что профессор чем-то озабочен, он словно хотел что-то сказать, но каждый раз передумывал.

– Это вы простите, что я нарушил ваш покой, – сказал Виктор.

– Покой, – задумчиво повторил Владислав Сергеевич, словно дегустируя слово. Он глубоко вздохнул, сцепив пальцы в замок, и тихо спросил:

– Если мне не изменяет память, у вас в Каменске работает один сотрудник... по-моему, он даже какой-то начальник. Его зовут Сергей.

Виктор задумался. Из всех начальников по имени Сергей он знал только Малышева, о чем и сказал профессору.

– Точно, Малышев, – напряженно проговорил Владислав Сергеевич.

Воцарилась пауза. Виктор не знал, что нужно профессору, старик же, казалось, не решался продолжать разговор, потом все-таки спросил:

– Он еще работает у вас?

– Пропал без вести три года назад. Где-то спустя месяц после того, как прекратились убийства.

Владислав Сергеевич вздрогнул и даже как-то приподнялся в кресле.

– Как вы полагаете, его исчезновение связано с убийцей? – сипло спросил он у Виктора.

– Дело приостановлено, но мы рассматривали все версии, – отозвался милиционер. – А что?

– Он приезжал ко мне. Когда произошли первые убийства.

Виктор ровным счетом ничего не понимал. Значит, Малышев уже успел познакомиться с профессором? Но почему он ничего не сказал?!

Скрипя коляской, Владислав Сергеевич подъехал к окну и резким движением сорвал занавеску. Некоторое время он смотрел в вечернее небо.

– Как все глупо, – прошептал старик.

Когда Виктор вышел из комнаты, Тамара Егоровна клевала носом, изредка вздрагивая и машинально предлагая давно остывший чай. Иван вежливо отказывался.

– Мне надо ехать, Ваня, – сказал Виктор. – Ты мне очень помог, спасибо.

– О чем разговор? – Иван поднялся. – Пойдем попрощаемся.

Однако проститься с профессором им не удалось. Как только они вошли в комнату, их взору снова предстало съежившееся существо, пытающееся разгрызть скорлупу грецкого ореха.

– Вы от Алинки? У нее скоро самолет, – брюзжал старик. Прекратив бесплодные попытки справиться с орехом, он развернул коляску. – Вы поедете ее встречать? Она не одна, с ней Виталик и Гоша! Вы опоздаете! Вы уже опоздали, суки, пидормотины, почему вы стоите как столбы?!!

Он катился к ним, изменившись до неузнавания – воплощение сумасшествия, с развевающимися седыми волосами и горящими глазами. Милиционеры проворно выскочили из квартиры, слыша, как из комнаты доносился безумный хохот.

«Интересно, почему профессор спросил про Малышева?» – вертелась у Виктора мысль.

Я проснулся глубокой ночью из-за желания облегчить мочевой пузырь и долго не мог понять, где нахожусь. Сильно болела грудь, особенно левый сосок, спину тоже всю саднило. На губах и подбородке запеклась кровь, плечи исцарапаны. Осторожно, стараясь не разбудить Леру, я слез с кровати и на цыпочках вышел из комнаты.