Поспела ежевика, и мама с Лорой в жаркие дни ходили ее собирать. Большие черные сочные ягоды росли на кустах в русле ручья. Некоторые кусты были в тени деревьев, другие — на солнце, но солнце пекло так сильно, что мама с Лорой старались не выходить из тени. Ягод было очень много.

В тенистых зарослях лежали олени. Они смотрели на Лору и маму. Синие сойки летали вокруг и сердито бранили пришельцев, обрывающих ягоды. Змеи быстро от них уползали, а на деревьях просыпались белки и что-то лопотали. Когда мама и Лора продирались сквозь колючие кусты, оттуда взмывали тучи жужжащих комаров.

Комары густо облепляли крупные спелые ягоды и высасывали из них сладкий сок, но кусать маму и Лору им нравилось ничуть не меньше.

Пальцы и губы у Лоры стали лиловыми от сока. Лицо, руки и босые ноги были исцарапаны колючками и искусаны комарами. В тех местах, где Лора ухитрялась раздавить комаров, тоже оставались темно-лиловые пятна. Но зато они с мамой каждый день приносили домой полные ведра ягод, и мама раскладывала их сушиться на солнце.

Каждый день они вдоволь наедались ягод, а из сушеной ежевики мама будет зимой варить компот.

Мэри ни разу не ходила собирать ягоды. Она была старшая и поэтому оставалась с Крошкой Кэрри.

Пока было светло, в дом залетало не больше двух-трех комаров, но по ночам, особенно когда не было сильного ветра, комары роились тучами. В тихие ночи папа жег вокруг дома и конюшни сырую траву. Густые клубы дыма отгоняли комаров, но они все равно ухитрялись забираться в дом.

Из-за комаров папа вечером не мог играть на скрипке. Мистер Эдвардс больше не приходил в гости после ужина, потому что в пойме ручья было несметное множество комаров. Пэт, Пэтти, Зайка и корова с теленком ночи напролет топали ногами и махали хвостами в конюшне. А по утрам у Лоры было искусано все лицо.

— Это продлится недолго,— утешал их папа. — Скоро осень, и первый же холодный ветер их разгонит.

Лоре было как-то не по себе. Однажды ей стало холодно на солнце, и даже у горящего очага она никак не могла согреться.

Мама спросила, почему они с Мэри не выходят во двор поиграть, и Лора сказала, что играть ей совсем не хочется. Она устала, и у нее все болит.

— Где у тебя болит? — отложив работу, спросила мама.

— Сама не знаю, — ответила Лора. — Болит везде. Ноги болят.

— У меня тоже все болит,— сказала Мэри.

Мама посмотрела на них и сказала, что вид у них совершенно здоровый, но раз они сидят тихо, значит, с ними что-то не в порядке.

Лору вдруг охватила такая дрожь, что у нее даже зубы застучали.

— Не понимаю, почему тебе холодно,— сказала мама, приложив руку в Лориной щеке.— У тебя все лицо горит.

Лоре хотелось заплакать, но она, конечно, не заплакала. Плачут только маленькие дети.

— А теперь мне стало жарко,— сказала она. — И спина заболела.

Мама позвала папу.

— Посмотри на девочек, Чарльз, — сказала мама. — По-моему, они заболели.

— Я и сам неважно себя чувствую,— сказал папа. — Меня то в жар бросает, то в холод, и все у меня болит. И у вас то же самое, девочки? У вас тоже все кости болят?

Девочки ответили, что у них тоже все болит. Папа с мамой переглянулись, и мама сказала:

— Ложитесь-ка вы обе в постель,

Было так непривычно ложиться днем в постель! От жара Лоре казалось, будто все кругом колышется. Пока мама ее раздевала, она держалась за мамину шею и спрашивала:

— Что со мной случилось?

— Ничего, все обойдется, ты только не беспокойся,— весело сказала мама.

Лора забралась в постель, и мама укрыла ее одеялом. В постели ей стало лучше. Мягкой прохладной рукой мама погладила ей лоб и сказала:

— А теперь постарайся уснуть,

Лора, казалось, не спала, а просто долго-долго не могла как следует проснуться. Ей чудилось, будто кругом творится что-то непонятное. Среди ночи она увидела, что папа скорчившись сидит у очага, потом вдруг ни с того ни с сего солнечный свет больно ударил ей прямо в глаза, а мама принялась кормить ее с ложечки бульоном. Все было словно в тумане. Вещи то съеживались, то вдруг начинали раздуваться и постепенно заполнять собой весь дом. Два голоса, перебивая друг друга, что-то бормотали, потом вдруг послышался третий. Он так медленно растягивал слова, что Лоре стало совсем невмоготу. Слов она не понимала и слышала только голоса.

Мэри лежала рядом. Она была такая горячая, что все время сбрасывала с себя одеяло, и Лора начинала плакать от холода. Потом жарко стало ей, и папина дрожащая рука протянула ей кружку с водой. Вода пролилась Лоре на шею. Жестяная кружка так стучала о зубы, что она почти совсем не могла пить. Потом мама укрыла ее одеялом. Ее горячая рука обожгла Лоре щеку. Вдруг она услышала голос папы:

— Ложись в постель, Каролина.

— Но ведь тебе еще хуже, чем мне, Чарльз, — отозвалась мама.

Лора открыла глаза. В окно светило солнце.

— Пить хочу! Пить хочу! Пить хочу!— всхлипывала Мэри.

Джек метался от большой кровати к маленькой.

Вдруг Лора увидела, что папа лежит на полу около кровати. Джек трогал его лапой и скулил. Он вцепился зубами в папин рукав и стал его трясти. Папа чуть-чуть приподнял голову и пробормотал:

— Я должен встать. Должен. Каролине и девочкам очень плохо.

Потом голова у него снова упала на пол, и он затих. Джек поднял кверху морду и завыл. Лора попыталась встать, но у нее совсем не было сил. Вдруг она увидела на краю большой кровати мамино красное лицо. Мэри все время плакала и просила пить. Мама посмотрела на Мэри, потом на Лору и прошептала:

— Ты можешь встать, Лора?

— Могу,— ответила Лора.

На этот раз ей удалось слезть с кровати, но когда она попробовала встать, пол у нее под ногами закачался, и она упала. Джек лизал ей лицо и все время дрожал и скулил, но едва Лора схватилась за него, чтобы подняться, он неподвижно застыл на месте. Лора села и прислонилась к нему.

Лора понимала: она должна принести воды, чтобы напоить Мэри, и она поползла по полу к ведру. Воды в ведре было совсем немножко. Лора так дрожала от холода, что едва не выронила из рук черпак, но все-таки набрала воды и поползла назад по огромному, бесконечному полу. Джек всю дорогу шел рядом с ней.

Мэри даже не открыла глаз. Обеими руками она вцепилась в черпак, выпила всю воду и лишь после этого перестала плакать. Черпак упал на пол, а Лора залезла под одеяло. Прошло очень много времени, пока она согрелась.

Иногда она слышала, как всхлипывает Джек. Иногда он выл, и ей казалось, что это волк, но ей совсем не было страшно. Потом она опять услышала, как два голоса что-то бормочут, а третий что-то медленно тянет, и тогда она открыла глаза и увидела, что над ней наклонилось незнакомое черное лицо.

Лицо было блестящее и черное как уголь. Глаза тоже были черные, но добрые. Между толстыми губами блестели белые зубы. Лицо улыбнулось, и густой низкий голос тихо сказал:

— Выпей это, девочка.

Незнакомец приподнял Лору за плечи и своей черной рукой поднес к ее губам кружку. Лора проглотила что-то горькое и хотела отвернуться, но кружка снова приблизилась к ее рту. Мягкий низкий голос снова сказал:

— Выпей, и ты поправишься.

Лора проглотила всю горькую жидкость.

Когда она проснулась, какая-то толстая женщина помешивала уголья в очаге. Лора внимательно на нее посмотрела и убедилась, что она не черная, а загорелая, как мама.

— Пожалуйста, дайте мне попить, — попросила Лора,

Толстуха тотчас принесла ей воды. От вкусной холодной воды Лоре сразу стало легче. Она увидела, что рядом с ней спит Мэри, в большой кровати спят мама с папой, а на полу дремлет Джек. Лора снова глянула на толстую женщину и спросила:

— Кто вы?

— Я миссис Скотт,— с улыбкой ответила толстуха. — Ну как, тебе уже лучше?

— Да, спасибо‚— вежливо ответила Лора.

Толстуха принесла ей кружку горячего бульона из степной куропатки.