Циолковский шел к ракете, как я уже говорил, от своих представлений о счастье человечества. Ракета была средством, позволявшим людям властвовать над мирами, обратить себе во благо богатства всей Вселенной. Гансвиндт мечтал прежде всего о контактах с разумными обитателями других планет. По его мнению, бесконечность обитаемых миров позволяет найти такие планеты, жизнь на которых повторяет все прошедшие и будущие годы. День грядущий и день вчерашний существуют одновременно в пространстве Вселенной, а значит, путешествие в пространстве есть и путешествие во времени? Но что такое подчинение себе времени? Это бессмертие – таков ход идей Гансвиндта. Как видите, и у него космический корабль – не самоцель, а средство достижения цели, пусть другой и несравненно более абстрактной, чем цель Циолковского.

«Я уже нашел точку опоры и в безвоздушном пространстве, и на основе этого достижения проложил путь к решению этой проблемы и отправке экспедиции на другие планеты», – говорит Гансвиндт в своем докладе «О важнейших проблемах человечества», впервые прочитанном в 1891 году.

Что же это за «точка опоры»? Ракета. Он пишет точно: «Конструируется летательный аппарат на основе реакций взрывчатых веществ». Из взрывной камеры «особым образом сконструированный динамитный патрон выбрасывает маленький снаряд». Запасы таких снарядов находятся в барабанах по обе стороны от взрывной камеры. Кабина для космонавтов на амортизаторах, которые гасят удары при каждом взрыве, подвешена к этой двигательной установке. Взрывные газы, выходящие из камеры, должны обогревать космонавтов в полете. «Для экспедиции в маленьком корабле вместо Земли, говорит Гансвиндт, – должен быть, естественно, запасен воздух, в нем должно быть тепло, должна быть пища, и все необходимое нужно брать с собой, как мы имеем на Земле, так, чтобы во время полета мы точно так же ничего не замечали, кроме того, что мы просматриваем, глядя сквозь окно». Есть сведения, что Гансвиндт предвидел возникновение невесомости и искал средства создания искусственной тяжести. Все маневры в космосе он предполагал совершать путем поворота взрывной камеры. И, что очень важно, он ясно понимал возможные разумные границы применения ракетного двигателя, как вы помните, на этой теоретической кочке спотыкались многие изобретатели. «Точные расчеты показывают, – пишет Гансвиндт, – что такой летательный аппарат со взрывчатым веществом только тогда окажется экономичным в смысле расхода энергии, когда он приобретает чрезвычайно высокую скорость движения, так что здесь на Земле он пока еще оказывается малопригодным для транспортных целей, так как сопротивление воздуха препятствует достижению такой большой скорости движения».

Он пишет о точных расчетах, но в его работах этих точных расчетов нет. Он правильно замечает, что космические конструкции «не должны повторять фантастические образы Жюля Верна, а должны представлять собой разработанный инженерный проект, который, я надеюсь, будет осуществлен еще при моей жизни». Увы, Гансвиндт не дожил до создания проекта космического корабля: он умер в 1934 году 78-летним стариком (на следующий год умер Циолковский. Ему было тоже 78 лет).

Советский историк ракетной техники В. Н. Сокольский верно подметил, что проект Гансвиндта имеет много общего с созданным несколько раньше проектом Кибальчича. И там и тут взрывная камера, некий механизм подачи в нее взрывчатых веществ, поворот камеры для изменения направления полета.

В «воздухоплавательном приборе» Кибальчича открытая площадка для пилотов, в космическом корабле Гансвиндта герметичная кабина – это, пожалуй, самое главное отличие двух проектов. Общие принципы привели к общим недостаткам. Кибальчич не успел сделать инженерные расчеты. У Гансвиндта время было. И если бы он провел все эти точные расчеты и попробовал спроектировать свой космический аппарат, то понял бы, что такой корабль не сможет, как он предполагал, достичь Марса и Венеры за 22 часа полета, что аппарат этот вообще не в состоянии преодолеть земное притяжение.

У Гансвиндта нет уравнений энергетических балансов, он не мог ответить на вопрос о максимальной скорости космического корабля. Он так много понял и прочувствовал, был так смел в своих мечтах и планах, но когда требовалось несравненно более простое: разработать уже открытое, – вдруг остановился. Почему? Вилли Лей, который хорошо знал Гансвиндта, считает, что у него не хватило способностей и терпения. Лей даже утверждает в своей книге «Ракеты и полеты в космос», что по сравнению с другими своими изобретениями Гансвиндт не уделял большого внимания космическому кораблю. Так ли – не знаю. Вероятнее другое: увлечение космонавтикой было бурным, но не долгим. Можно придумать и другие объяснения, но дело не в них. Важен итог: Гансвиндт остановился.

А Циолковский шел вперед. Он никогда не останавливался. Никакие силы в мире не могли остановить его.

Если сегодня вы приедете в Калугу, то, сойдя с электропоезда, увидите город, которого Циолковский никогда не видел: совершенно новый, прямой, каменный город, несоизмеримый с Калугой конца XIX века по своим коммунальным удобствам, благоустроенности и чистоте, но лишенный того особого очарования, которое есть во всех старинных русских городах. Ведь история Калуги тянется к нам от 1371 года, когда впервые помянул его литовский князь Ольгерд в грамоте к патриарху Филофею. Поселение тут, конечно, и раньше существовало: городки земли Калужской одни из самых древних на Руси: Таруса – XIII век, Боровск – XIII век, а маленький Козельск, ошеломивший хана Батыя невиданным упорством своих защитников, старше самой Москвы. Славная история Калуги пестра и многолика, но сегодня нерасторжимо уже и навечно связана она с Циолковским – калужским мечтателем, как называют его. И если, сойдя с электропоезда, пойдете вы сегодня в гости к Константину Эдуардовичу, прошагать вам придется через весь город – новый и старый, - но вы не заблудитесь, потому что каждый калужанин, старый или молодой, покажет вам дорогу к мемориальному музею – первой достопримечательности города.

Дом Циолковских в Калуге.

Музей – в одном из домиков, где жила семья Циолковских. – стоит в конце круто бегущей к Оке улочки и отличается от соседних домиков разве что аккуратностью подкраски да мемориальной доской на фасаде. По величине, архитектуре и внутренней своей планировке напоминает тысячи подобных домиков, в которых и сегодня живут в России. И все-таки это совсем необыкновенный, единственный для нас домик, в веках прославленный своим великим и странным хозяином.

О домике этом написано немало статей и книжек, несчетно сфотографирован он и отснят на кинопленку. Еще больше написано о Циолковском. Может быть, о Циолковском даже чересчур много написано. Вернее, чересчур много одинакового. Став сегодня гранитным и бронзовым, невольно он словно отодвинулся от нас, его потомков. Случись такое, это была бы огромная несправедливость. Несправедливость именно по отношению к Циолковскому, который всю жизнь отдал как раз нам, потомкам. «…Мне не приходит в голову мысль, – зачем я буду хлопотать о том-то и том-то, если я его не дождусь, если эти хлопоты вызывают с моей стороны жертвы, сокращают эту жизнь и ухудшают ее, – искренне писал Константин Эдуардович. – Ведь если заботиться только о себе, о моменте, то большая часть преобразований, подобных новому алфавиту, мало выгодна. Но надо подумать о жизни человечества, о существовании поколений».

Труд каждого большого ученого устремлен в будущее, но мало найдется во всей истории людей, которые бы довольствовались столь немногим при своей жизни, оставив столь богатое наследство своим потомкам, как сделал это Циолковский. Даже сегодня не можем мы понять или хотя бы представить себе величину этого подарка. Через 100 лет после рождения Циолковского об этом говорил Сергей Павлович Королев: