– Может быть, они имеют понятие о том, как следует принимать гостей, – холодно заметил он. – Даже негодяев.

Лакей подал первое блюдо. Психея была очень голодна, со вчерашнего дня она ничего не ела, и ей пришлось так много всего испытать, с тех пор как они покинули Лондон. Однако она не могла сделать и глотка. Тяжелая обстановка за столом подавляла ее. Пища оказалась едва съедобной. Ее собственный повар постыдился бы подавать такой жидкий соус и пережаренный ростбиф. Желе были водянистыми, в соусе плавали комки. Только пудинг, очевидно, приготовленный миссис Парслип, был превосходен.

Но надо есть: кто знает, что ее ожидает завтра? Она откусила кусочек мяса и принялась старательно жевать его. Психея сочувствовала Гейбриелу, который ел тоже очень медленно. Насколько ему тяжелее переносить это ледяное молчание, открытую враждебность во взгляде старика, когда тот смотрел на него. Обед проходил в молчании. Когда подали пирог с фруктами, Психея подумала о том, что она будет делать дальше.

По обычаю леди уходили в гостиную, оставляя джентльменов наслаждаться своим бренди и сигарами. Но Гейбриел говорил, что в гостиной не зажигают камин, а мебель, вероятно, покрыта чехлами. Она предположила, что сможет просто уйти в свою комнату, но ей не хотелось оставлять Гейбриела наедине с этим грубияном. Старший Синклер положил вилку.

– Так, я накормил вас. Полагаю, я сделал то, чего вы от меня ожидали.

– Ожидали от тебя? С каких это пор ты делаешь то, чего от тебя ожидают? – приподнял бровь Гейбриел. – Между прочим, как там мой брат?

– Как обычно.

– Печально это слышать. – Гейбриел отхлебнул вина. – Можешь передать ему мои поздравления, когда вы снова будете разговаривать через год или два.

– Ха! По крайней мере, он не опозорил имя Синклеров, – разозлился его отец.

– Как я? Да ты повторял это сотни раз, перед тем как выгнать меня из дома.

– У меня была причина! Дверь приоткрыл лакей.

– Милорд, не желаете ли еще…

– Вон! – взревел маркиз. Слуга попятился и поспешно закрыл за собой дверь. И как раз вовремя! Старик швырнул ему вслед бокал, и на пол со звоном посыпались осколки.

Психея сжалась, не желая привлекать к себе внимание.

– Ты даже не знаешь, была ли причина, – слегка повысив голос, сказал Гейбриел. – Ты только слушал сплетни и намеки, а меня ты не спросил. Да ты никогда даже не разговаривал со мной!

Гейбриел не спеша выбрал из вазы грушу. Психея восхищалась его выдержкой.

– Слушать твои слезливые объяснения – только терять время. Ты еще хуже своей матери, – ответил старик. – Еще щенком ты уже был ни на что не годен.

– Когда ты впервые сказал мне это и повторял десятки раз, я плакал. Но я уже не ребенок. Сожалею, но должен сказать, что меня не интересует твое мнение.

– Смеешься надо мной? – помрачнел старик. – Дурные манеры и дурная кровь.

Психея искренне недоумевала. Как можно так ненавидеть свое дитя? Даже сомневаясь в своем отцовстве, как можно ненавидеть ребенка, который всего лишь хочет, чтобы его любили? Каким же мелочным должен быть человек, чтобы вымещать свои сомнения на ребенке?

– Что касается моих манер, то меня учили моя мать и ее отец. Плохо бы мне пришлось в жизни, если бы я следовал только твоему примеру.

– Да, я вижу, до чего ты дошел, – с издевкой сказал старик. – Приполз сюда в – шутовском наряде. Стал цыганом? Гадаешь по руке и воруешь на задворках?

– Не хочу тебя разочаровывать, – сказал Гейбриел. – О своем положении я сообщу тебе позже. Я еще не достиг того, чего хотел. Полагаю, яблоко от яблони недалеко падает.

Старик фыркнул.

– Только не обвиняй меня в своей слабости. Сомневаюсь, что ты обязан мне своим смазливым личиком.

– Значит, нам обоим повезло.

– Хм. Так чего тебе надо? – Старик был явно разочарован, что не смог вывести сына из себя. – Если денег…

– Никогда, деньги у меня есть. Однако мне нужно твое гостеприимство – на одну ночь. Мы с леди переночуем, а утром уедем.

Впервые старик повернулся и посмотрел на Психею. Злобное выражение его лица не предвещало ничего хорошего.

– Леди? Такая же леди, какой была твоя мать. Как ты посмел привезти эту непотребную девку в мой дом… я не позволю… – Но ему не удалось закончить.

Гейбриел бросился к нему и, схватив старика за горло, поставил на ноги и держал его осторожно, но с таким выражением лица, словно касался ядовитой змеи.

– Ты только что оскорбил двух женщин, двух достойных уважения женщин, которые мне очень дороги, – тихо сказал он с пугающим спокойствием. – Если ты хочешь жить, возьми свои слова обратно, и чтобы я больше никогда не слышал ничего подобного.

Старик вырывался, но Гейбриел держал его железной хваткой. Психея затаив дыхание смотрела, как он начинает задыхаться. Его безобразное лицо посинело, а глаза вылезали из орбит.

Психею трясло. Нельзя допустить, чтобы Гейбриел убил своего отца.

– Гейбриел, не надо!

Минута тянулась бесконечно, Психея подумала, что он не слышал ее. Старик боролся, стараясь оттолкнуть Гейбриела, но за пятнадцать лет не только его волосы поседели и лицо изрезали морщины, теперь силы были неравны.

– Нет, я не стану таким, как он, – хриплым от возбуждения голосом сказал Гейбриел.

Он ослабил руки, и старик судорожно хватал ртом воздух.

– Ты больше не сможешь бить меня, – глядя на отца, проговорил Гейбриел. – И запомни, что я сказал об этой леди. Она настоящая леди, можешь не сомневаться. Против нас существует заговор, поэтому ей нужны кров и защита на одну ночь. И ты их предоставишь, как бы ты ни возражал.

Он отпустил отца, и тот, шатаясь, шагнул к своему стулу. Он не сразу смог заговорить. Психея услышала, как где-то скрипнула половица. Неужели слуги подслушивали за дверью?

– Тебя выпорют на конюшне, – прохрипел старик. – Тебя повесят!

– Меня повесят, если только я убью тебя, – почти весело ответил Гейбриел, как будто эта стычка несколько рассеяла жгучее чувство обиды, терзавшее его долгие годы. – А я не опущусь так низко. И ты уже не можешь отослать меня на конюшню, у тебя не хватит смелости, как и у твоих запуганных слуг. Ты будешь делать то, что я скажу, и помалкивать.

У маркиза вырвался почти звериный рык, но Гейбриел уже не обращал на него внимания. Он с поклоном обратился к Психее:

– Миледи, позвольте проводить вас в вашу комнату. Она с радостью взяла его под руку.

Когда они подошли к ее спальне, Гейбриел сказал:

– Запри дверь. Не думаю, что тебе грозит опасность, но… на всякий случай.

– Хорошо, – кивнула она. Закрыв дверь, Психея повернула ключ, но комната, несмотря на слабый огонь в камине, казалась пустой и холодной.

Психея пала духом. Ей предстояло провести здесь долгую ночь. С какой радостью она завтра уедет отсюда! Она сняла платье и надела старомодную ночную рубашку, приготовленную экономкой, расчесала волосы, умылась и, забравшись на высокую кровать, натянула одеяло до подбородка.

Она почувствовала себя одинокой. Неужели любовь Гейбриела так подействовала на нее? Не только ее тело жаждало его ласк, ей не только хотелось прижаться щекой к его груди, но даже постель казалась без него такой пустой, что она была готова заплакать.

Но ничего не поделаешь! В доме своего отца Гейбриел не придет к ней. Как печально иметь такого отца. Психея вспомнила своих родителей и впервые поняла, какое счастье выпало ей вырасти в атмосфере взаимной любви и уважения. Родители любили ее, верили в нее и доверяли ей. У нее никогда не возникало необходимости доказывать, что она чего-то стоит.

Неудивительно, что заброшенный дом оказался для него таким тяжелым ударом. Гейбриел рассчитывал, что это имение позволит ему возродиться словно фениксу из пепла. Ему надо было доказать и отцу, и самому себе, что он достоин уважения, что может гордиться собой. И пока он не добьется этого – не успокоится. И никакая любовь женщины не удержит его, если он по-настоящему не поверит в себя.