– Еще один такой фокус – я вас убью.

Рошманн выпрямился, морщась от боли.

– Наденьте один браслет на руку, – приказал Миллер, и Рошманн повиновался. – Видите вон ту виноградную лозу? Ветвь рядом с ней образует петлю. За нее и зацепите второй браслет.

Когда Рошманн выполнил приказание, Миллер подошел к камину и убрал из-под рук эсэсовца кочергу и щипцы. Приставив дуло пистолета к сердцу Рошманна и обыскав его, вынул из карманов все, что эсэсовец мог кинуть в окно.

Тем временем к дому на велосипеде подъехал Оскар, вернувшийся из деревни. Увидев «ягуар», он удивился – Рошманн заверил его, что никого не ждет.

Оскар прислонил велосипед к стене и бесшумно вошел в дом, остановился перед дверью кабинета в нерешительности. Он ничего не услышал, как, впрочем, не услышали его и Миллер с Рошманном.

Петер в последний раз оглядел эсэсовца и остался доволен.

– Кстати, – сказал он. – Если бы вы оглушили меня кочергой, вам бы это все равно не помогло. Дело в том, что я оставил у сообщника досье на вас и попросил отправить его властям, если не вернусь к полудню. Сейчас около одиннадцати, съездить позвонить я успею за двадцать минут. За это время вы не освободитесь, даже имея под руками пилу. А полиция прибудет сюда через полчаса после звонка.

Слушая его, Рошманн впадал в уныние. Он теперь надеялся только на одно: что Оскар вернется и успеет выпытать у Миллера все необходимое до того, как сообщник журналиста переправит бумаги в полицию.

Миллер распахнул дверь и вышел в коридор. Тут он лицом к лицу столкнулся с человеком в водолазке, который был выше его на целую голову. Увидев Оскара, Рошманн крикнул: «Хватай его!»

Петер отступил в кабинет и вскинул пистолет, который положил было в карман. Но опоздал. Ударом левой руки Оскар выбил его из рук журналиста. Тут телохранителю показалось, будто Рошманн крикнул: «Бей его», – и он ударил Миллера в челюсть. Журналист весил немало, но удар был столь силен, что сбил его с ног. Петер перелетел через низенький журнальный столик и стукнулся головой о край книжного шкафа. Он тут же лишился чувств, упал на ковер, как сломанная кукла.

Наступила недолгая тишина. Оскар оглядел прикованного к камину Рошманна, а тот не сводил глаз с неподвижного Миллера, из раны на голове у которого капала на ковер кровь.

– Идиот! – заорал Рошманн, сообразив, что произошло.

Оскар недоуменно глядел на хозяина.

– Иди сюда, – рявкнул Рошманн.

Верзила подошел к камину и остановился, ожидая приказаний. Рошманн быстро все обдумал и сказал:

– Попробуй освободить меня от наручников. Возьми кочергу.

Но наручники не поддались. Оскар лишь кочергу изогнул.

– Тогда тащи сюда его, – Рошманн указал на Миллера.

Оскар подхватил журналиста под мышки и поднес к эсэсовцу. Тот пощупал пульс и сказал:

– Он жив, но без сознания. Ему нужен врач. Дай мне бумагу и карандаш.

Пока Оскар искал ножовку в шкафу под лестницей, Рошманн левой рукой накарябал на листке два телефона. Когда телохранитель вернулся, он передал ему бумагу.

– Позвонишь по этому номеру в Нюрнберг и расскажешь, что здесь произошло. А это телефон врача. Пусть едет сюда как можно скорее. И сам поторопись, понял?

Кивнув, Оскар выбежал из комнаты. Рошманн взглянул на часы. Без десяти одиннадцать. «Если Оскар доберется до телефона к одиннадцати и привезет сюда врача около четверти двенадцатого, – подумал он, – Миллера, возможно, удастся вовремя привести в сознание и заставить задержать сообщника». Рошманн спешно принялся пилить наручники.

Выйдя из дома, Оскар еще раз обругал испортившийся автомобиль хозяина, который сиротливо стоял в гараже, схватился было за велосипед, но остановился, посмотрел на «ягуар». Подошел к нему, заглянул в салон, увидел торчавшие в замке зажигания ключи. Хозяин просил поторопиться, посему Оскар бросил велосипед, сел за руль «ягуара» и, описав широкий полукруг по устланной гравием лужайке, поехал к воротам.

Он уже разогнал машину, переключился на третью передачу, когда наехал на лежавший поперек дороги и отчасти занесенный снегом столб.

Сильный взрыв, от которого задрожали стекла в доме, заставил Рошманна забыть о наручниках, которые он перепиливал. Вытянувшись к окну, эсэсовец увидел, что «ягуара» на месте нет, а из-за сосен к небу поднимается столб дыма. Он вспомнил заверения Вервольфа, что о Миллере «позаботятся». Но журналист лежал у его ног, значит, погиб телохранитель. Надежда на освобождение угасла. Рошманн уронил голову на холодный металл, закрыл глаза и в отчаянии пробормотал: «Все кончено».

Через несколько минут он вновь взялся за ножовку. Больше часа он потратил на то, чтобы перепилить закаленную сталь наручников, совершенно затупив пилу. Когда эсэсовец освободился – лишь один браслет остался у него на руке, – часы пробили полдень.

Если бы у Рошманна было время, он бы пнул хорошенько лежавшего рядом Миллера, но эсэсовец очень торопился. Он вынул из сейфа в стене паспорт, несколько толстых пачек крупных купюр и через двадцать минут, сложив все это в чемоданчик, проехал на велосипеде мимо развороченного взрывом «ягуара» и останков Оскара неподалеку.

Добравшись до деревни, он заказал такси в международный аэропорт Франкфурта. Там подошел к справочной и поинтересовался: «Когда вылетает ближайший самолет в Аргентину? Если раньше часа ничего нет, дайте билет до Мадрида».

В десять минут второго «мерседес» Маккензена проехал в ворота усадьбы Рошманна. А через несколько метров остановился – дальше двигаться было нельзя.

«Ягуар» взорвался, но его шасси осталось на дороге и загораживало ее. Капот и багажник сохранились, так же как и лонжероны, но центральной части автомобиля, включая кабину, не было. Ее куски разметало далеко по снегу.

Маккензен с хмурой улыбкой осмотрел скелет машины и подошел к лежавшей метрах в пяти куче обгоревшей одежды, в которой угадывались контуры человеческого тела. Что-то в ней привлекло его внимание, и он нагнулся, внимательно оглядел труп. Потом выпрямился и побежал к дому.

Звонить Маккензен не стал, сразу дернул за ручку. Дверь отворилась, он вошел в прихожую. Прислушался, как почуявший опасность хищник у водопоя. В доме было тихо. Маккензен вытащил из кобуры под мышкой «люгер», снял его с предохранителя и стал одну за другой открывать выходившие в прихожую двери.

Первой оказалась дверь гостиной, второй – кабинета. Лежавшего у камина человека он заметил сразу, но вошел, лишь внимательно все оглядев. Он знавал двоих, попавшихся на трюк с явной приманкой и скрытой засадой. Перед тем, как войти, он заглянул даже в щель между дверными петлями.

Миллер лежал на спине, склонив голову набок. Несколько секунд Маккензен всматривался в его белое, как мел, лицо, прислушивался к неровному дыханию. Запекшаяся кровь на затылке журналиста почти все ему объяснила.

Маккензен обыскал дом, приметил выдвинутые в спальне ящики комода, исчезновение из ванной бритвенного прибора.

Возвратившись в кабинет, он заглянул в распахнутую створку стенного сейфа – там было пусто. Сел за письменный стол и решил позвонить.

Не услышав в трубке гудка, Маккензен чертыхнулся и положил ее на место. Ящик с инструментами он нашел без труда, заметив открытую дверь шкафа под лестницей. Взяв все необходимое, он еще раз заглянул в кабинет, посмотрел, не очнулся ли Миллер, и вышел из дома через стеклянные двери.

Лишь через час он нашел разрыв в проводах, соединил их, вернулся в дом и взялся за телефон. Гудок появился. Маккензен позвонил в Нюрнберг.

Он считал, что шеф «ОДЕССЫ» ждет вестей с нетерпением, но Вервольф заговорил устало и равнодушно. Маккензен, как исправный службист, доложил о происшедшем – взорванном «ягуаре», браслете от наручников, висевшем над камином, затупленной ножовке на ковре, Миллере, лежавшем без сознания, и закончил тем, что хозяин дома исчез.

– Он прихватил с собой немного, шеф. Белье и, наверное, деньги из сейфа. Я тут все приберу, и он может возвращаться.