— Давно. Очаровательная девушка.

— Весьма. Матери обеих девочек очаровательны. И вот как-то раз я заметил, что они беременны — женщины проводили со мной очень много времени, — пухли как на дрожжах и молчали. Ну и я не спрашивал.

Джастин кивнул.

— Право на личную жизнь.

— Нет, просто сдержанность. Я никогда не приносил свое любопытство в жертву условностям. Я был просто заинтригован. Передо мной две девицы, которые проводят со мной каждый день и стали для меня буквально дочерьми, и на тебе — раздулись, как дочери фараона, и ничего не говорят. Поэтому я тоже надулся и стал ждать. И вот, наконец, однажды Галахад… Это их муж… ну, не совсем так; ты с ним познакомишься. Так вот, Галахад приглашает меня вниз, и обе девицы предъявляют мне по рыженькой симпатяге — лучше не бывает.

— А не сбросить ли нам со счета один плач?

— Сейчас вы не такие. Вы стали похожи на меня.

— А вот за это оскорбление положен еще один хороший рев.

— Но я ничего не заподозрил, просто обрадовался. И удивился, потому что малышки были похожи, как однояйцевые близнецы…

— Мы и есть близнецы.

— Но, поиграв несколько недель с этими младенчиками, я с природной гениальностью начал осознавать, что девицы-то сплутовали. Я думал, что уже не фигурирую в банке спермы. Однако мне прекрасно известны штуки, которые можно проделать с беспомощным клиентом во время антигерии. Наконец я догадался, что обе малышки — мои собственные дочери, рожденные с помощью искусственного осеменения тайно от меня. Я объявил об этом. Но мамаши все отрицали. Поясню: я не сердился, напротив — надеялся, что эти маленькие херувимчики — мои дочери.

— «Херувимчики».

— Не обращай внимания. Он просто пытается одурачить мистера Фута.

— Я хотел сказать, что тогда вы казались херувимчиками, несмотря на то что уже умели кусаться. Короче, я объявил, что признаю их и даю им свое имя и состояние. Тогда их матери стали совещаться со своими сообщниками — Минервой и Галахадом. Уж Минерва-то увязла в заговоре по самые предохранители.

— Лазарус, вам была нужна семья.

— Верно, моя дорогая. Мне всегда было лучше в семье; там я занят вполне безобидным делом и не скучаю. Джастин, я еще не говорил, что Минерва позволила мне удочерить ее?

— А нас, между прочим, не спросили!

— Знаете, девицы, согласно вольным нравам этой муравьиной кучи я могу отказаться от вас хоть сейчас, если вы хотите. Обрублю все концы и останусь для вас просто генетическим братом по обстоятельствам, которые зависели от меня не больше, чем от вас. Немедленно откажусь от всех прав на вас обеих — только скажите.

Девчонки быстро переглянулись. Потом одна проговорила:

— Лазарус…

— Да, Лорелея?

— Мы с Ляпис Лазулией уже все обсудили и полагаем, что лучшего отца, чем ты, нам не найти.

— Спасибо, мои дорогие.

— И чтобы подтвердить это, отказываемся от своего права на два плача с дрожащими подбородками.

— Весьма рад слышать.

— И к тому же мы хотим, чтобы к нам приставали, потому что ощущаем свою юность и неопытность.

Лазарус заморгал.

— Я не хочу, чтобы вы так себя чувствовали. Но, может, подождем с покаянием?

— О, конечно… папа, у тебя гость. А не хотите ли вы с мистером Футом выкупаться с нами перед обедом?

— Как, Джастин? Купаться с этими бесенятами — возня, но забавная. Я нечасто позволяю им это, потому что они устраивают из купания целое событие и тратят на него бездну времени. Решай сам, я не хочу выкручивать тебе руки.

— Безусловно, мне нужно помыться. Вообще-то в это суденышко меня закупоривали чистым — но как давно это было! Я в самом деле не знаю. А купание всегда должно быть событием, в особенности если для него есть время и хорошая компания. Благодарю вас, леди, я согласен.

— Я тоже присоединюсь к вам, — вставила Минерва. — И сама себя приглашу. Джастин, по сравнению с Секундусом, Тертиус примитивен, но купальня нашего семейства превосходна; в ней можно провести большой прием. Лазарус зовет ее декадентской.

— А я и хотел, чтобы она была декадентской. Хороший водопровод — один из прекраснейших цветков декадентства, и я всегда наслаждаюсь омовением.

— Ах… моя одежда осталась в офисе Айры. И все туалетные принадлежности. Я такой рассеянный, извините.

— Неважно. Айра мог бы прихватить твой багаж, но он тоже рассеянный. Эпиляторы, дезодоранты, одеколоны — это без проблем. Могу одолжить тебе тогу или еще что-нибудь.

— Эй, молодчина! То есть папа. Нам тоже одеваться к обеду?

— Зови меня молодчиной, я привык. Как хотите, мои дорогие. Только вот косметику должна одобрить мама Гамадриада. А теперь вернемся к тому, как я обзавелся двумя дочерьми, которые фактически являются моими сестрами. Джастин, признавшись во всем, парочка генетических пиратов явилась каяться, отдавшись на милость судей. То есть на мою милость. Поэтому я удочерил девчонок. Мы зарегистрировали их; в свое время, как я уже сказал, регистрационные данные будут исправлены. То, как Минерва отказалась от профессии компьютера и перебралась в бренное тело, рассказ более долгий. Если хочешь, я коротко изложу эту историю, дорогая. А ты можешь дополнить подробностями.

— Да, отец.

— Можешь забыть об этом слове, дорогая, — теперь ты уже взрослая женщина. Джастин, когда мы разбудили эту милашку, ростом и возрастом она была точь-в-точь как сейчас эти двое сорванцов. Напомни мне, чтобы я измерил им температуру, Минерва. Я удочерил Минерву, потому что тогда ей был нужен отец. Не то что теперь.

— Лазарус, как отец вы всегда будете мне нужны.

— Спасибо тебе, моя дорогая, но я рассматриваю твои слова лишь как приятный комплимент. Расскажи Джастину свою историю.

— Хорошо. Джастин, вы знакомы с теориями, объясняющими возникновение самосознания у компьютера?

— Мне известно несколько теорий. Как вы знаете, я работаю в основном с компьютерами.

— Позвольте мне тогда, исходя из собственного опыта, заявить, что все эти теории ничего не стоят. Каким образом компьютер приобретает самосознание, до сих пор остается тайной даже для самих компьютеров; ситуация ничем не отличается от тысячелетней загадки возникновения сознания у живых существ. Просто так есть. Но, насколько я знаю, самосознание никогда не возникает в компьютере, спроектированном лишь для дедуктивной логики и математических вычислений, какой бы большой ни была такая машина. Но если она спроектирована в расчете на индуктивную логику, способна обрабатывать данные, формировать гипотезы, опробовать их, переделывать, подгоняя под новые данные, делать выборки, случайным образом сопоставляя результаты, и изменять получающиеся закономерности — то есть осуществлять мышление так, как это делают люди, — самосознание может и появиться. Но как любой компьютер, я не знаю, почему это случается. Сознание проявляется — и все тут. — Она улыбнулась. — Извините, мне бы не хотелось показаться педантичной. Лазарус выяснил, что я могу переселиться в клонированный человеческий мозг при помощи ряда методик, которые применяют для сохранения памяти клиента в реювенализационных клиниках. Когда мы это обсуждали, я владела всей технической библиотекой клиники Говарда на Секундусе. Честно говоря, мы в известной степени украли ее. Теперь я более не располагаю ею. Мне пришлось покопаться в памяти, прежде чем я выбрала то, с чем можно переселиться в этот череп. Поэтому я не помню многое из того, что делала тогда — как клиент реювенализационной клиники не знает, что с ним происходило. Детали можно узнать у Афины, которая все помнит. Кстати, ей не пришлось переживать довольно болезненный процесс проявления самосознания, как это обычно бывает, когда компьютер самостоятельно обретает разум: я оставила в Афине кусочек себя самой, что-то вроде дрожжей. Афина смутно помнит, что некогда была Минервой… примерно так, как мы, существа из плоти и крови, — Минерва выпрямилась, улыбнулась и горделиво повела плечами, — вспоминаем сон, как нечто не совсем реальное. Аналогичным образом и я помню, что была Минервой-компьютером. Я помню контакты с людьми… очень отчетливо, поскольку решила сохранить их в памяти. Но если кто-нибудь спросит меня, как могла я управлять транспортной системой Нового Рима, отвечу — помню, что делала это, но как — забыла. — Она вновь улыбнулась. — Вот и вся повесть о том, как счетная машина возмечтала сделаться существом из плоти и крови и обрела друзей, сделавших это возможным. Я не пожалела; мне нравится быть живым существом… и любить всех и каждого. — Она грустно взглянула на Джастина Фута. — Лазарус тут наговорил… Я никогда не бывала временной женой для гостей. Как человеку мне всего три года. Если вы решите выбрать меня, то, возможно, найдете меня неловкой и застенчивой — но решительной. Я многим вам обязана.