— Пригласите их.
Через минуту дамы вошли в гостиную. Миссис Митчел в своем цветном платье и кружевном чепчике выглядела, как благонамеренная домохозяйка. Мадам Коксэдж была убита горем: она уткнулась лицом в белый передник, ее плечи вздрагивали, а из груди готовы были вырваться рыдания.
— Перестань хныкать и расскажи его чести, что случилось, — приказал ей констебль.
— Я разорена, ваша честь, полностью разорена, — раздался хриплый голос. — И все благодаря этим чертовым девчонкам… Это они подбили молодых господ разрушить мое заведение, мой дом. Сначала вешались им на шею, соблазнили, накачали джином и подговорили пустить меня по миру. А вот эти три девки… — мадам Коксэдж высунулась из-под передника и указала на Джулиану, Розамунд и Лили, — они главные зачинщики. Это они сбили с пути истинного не только юных господ, но и своих подруг. А бедные глупышки доверились им, пошли у них на поводу, и вот что из этого получилось…
— Ах ты, старая… — воскликнула Джулиана.
— Молчать! — перебил ее констебль громовым голосом. — Еще раз откроешь рот, паршивая дрянь, и тебя прогонят плетьми от церкви Святого Павла до «Друри-Лэйн» и обратно!
Джулиана вынуждена была покориться и, задыхаясь от злобы, выслушала до конца навет подлых кумушек. Миссис Митчел «по велению доброго сердца и принципов законопослушания» рассказала судье о том, что несколько девушек сняли у нее помещение якобы для празднования дня рождения одной из своих подруг, а на самом деле замышляли бандитское нападение на заведение мадам Коксэдж с целью стереть его с лица земли. Они имели зуб на мадам Коксэдж и решили отомстить ей, подговорив компанию пьяных молодчиков устроить дебош и разрушить ее кофейню. В заключение сей обвинительной речи мадам Коксэдж, снова уткнувшись лицом в спасительный передник, обозвала девушек аморальными, распущенными исчадиями ада.
— Ваша честь, мы с миссис Митчел даже не представляем себе, какого наказания они заслуживают, кроме изгнания в ад, их породивший. Кстати, вся эта троица с Рассел-стрит, — добавила мадам Коксэдж.
Сэр Джон Филдинг с явным неудовольствием взирал на жалобщиц. Ему, так же, как и остальным присутствующим, было понятно, чего стоят все их заверения в собственной благонадежности. Однако в данной ситуации судья был бессилен — их жалобы приходилось признать законными. Он обвел взглядом полукруг обвиняемых и остановился на трех главных подстрекательницах.
Лили и Розамунд немедленно потупили взор, а Джулиана, гордо вскинув рыжеволосую голову, смотрела на него прямо и даже вызывающе.
— Как твое имя?
— Джулиана Бересфорд, — просто ответила она, не поклонившись, не сделав почтительного книксена.
Лили и Розамунд, напротив, отвечали судье подобострастно и скромно, к месту и не к месту добавляя: «если угодно вашей чести».
— Что ты можешь сказать по поводу этих обвинений? — спросил сэр Джон, кивнув Джулиане.
— Они от начала до конца лживые, — ответила она.
— Значит, вы не собирались в заведении этой почтенной женщины? — удивленно приподнял бровь судья.
— Собирались, но…
— И не замышляли заговор, запершись в комнате на задней половине дома?
— Да, но…
Судья грохнул кулаком по столу, и Джулиана от неожиданности осеклась.
— Я не желаю больше ничего знать. Заговор с целью подстрекательства к драке и разбою является деянием противозаконным. Ты и две твои подружки приговариваетесь к трехмесячному заключению в Брайдвеле. Те, которых вы обманом и хитростью завлекли в свои преступные сети, свободны по внесению в казну магистрата штрафа в размере пяти шиллингов. Все.
Судья тяжело поднялся из-за стола и зевая направился к двери, бормоча себе под нос:
— Подумать только! Вчера засиделся до глубокой ночи, а меня ни свет ни заря стаскивают с постели, чтобы разбираться с тремя шлюхами, которые ищут на свою голову неприятностей. Может нормальный человек это вынести или нет? — обратился он к своему молчаливому секретарю в сером камзоле, который во время суда стоял позади кресла Джона Филдинга, а теперь сопровождал его обратно в покои.
— Готова поклясться, что пребывание в, тюрьме пойдет вам на пользу и научит уважительно относиться к тем, кто пестует вас и желает вам только добра, — заявила мадам Коксэдж, подходя к осужденным девушкам и самодовольно ухмыляясь. — Сомневаюсь, что госпожа Деннисон и этот твой граф захотят принять вас обратно после Брайдвела. Мы в Ковент-Гардене не любим смутьянов, милочка. — С этими словами она ткнула Джулиану в грудь своим корявым пальцем. Если бы констебль так крепко не держал Джулиану под локоть, она не оставила бы безнаказанным такое оскорбление: идея плюнуть в лицо мадам Коксэдж показалась Джулиане невероятно соблазнительной, но она тем не менее взяла себя в руки и отвернулась с презрительной усмешкой.
— Розамунд не перенесет Брайдвела, — шепнула Лили Джулиане. — Мы с тобой крепкие, а она — другое дело. Не пройдет и недели, как она сляжет и начнет таять на глазах.
— Нет, не думаю, — заявила Джулиана с уверенностью, которой вовсе не ощущала. Констебль принялся связывать ей руки грубой веревкой, и, по мере того как затягивался узел, Джулиана все более убеждалась в неотвратимости исполнения наказания.
Лили укоризненно взглянула на Джулиану и покорно подставила констеблю руки. Розамунд продолжала тихо и жалобно плакать, когда на ее сложенные вместе руки набросили веревочную петлю. Остальных девушек вытолкали из гостиной в прихожую. Оттуда немедленно раздались звонкие, радостные голоса: девушки благодарили мадам Коксэдж и миссис Митчел, которые согласились внести за них штраф, и уверяли, что впредь будут вести себя послушно и благоразумно. Они наперебой твердили, что им преподали хороший урок и они проклинают тот день, когда позволили Джулиане уговорить себя восстать против своих благодетелей.
— Ну что, красотки, пошли, — усмехнулся констебль и взял Розамунд за подбородок. — Не нужно плакать, мисс, а то глазки покраснеют. Они тебе еще пригодятся в Брайдвеле. — Он рассмеялся собственной шутке и потащил связанных девушек на улицу, где их ожидала открытая телега.
Джулиана в ужасе представила себе, как их привяжут к телеге и волоком потащат по улицам. Но этого не произошло. Девушкам помогли взобраться на телегу, и Джулиана испытала величайшее облегчение, более того, суровое наказание, которое им предстояло перенести, показалось ей не таким ужасным, как вначале. Джулиана прижалась к плечу Розамунд и взяла за руку Лили. Телега тронулась с места и, подскакивая на булыжной мостовой, покатилась вниз по улице.
Светало, и город постепенно пробуждался ото сна. Торговцы, слуги, разносчики спешили по своим делам, наводняли рыночную площадь и прилегающие к ней улочки. Ночные шумы Ковент-Гардена исчезали вместе с предрассветной мглой, уступали место бойким крикам торговцев, стуку колес колымаг, на которых окрестные крестьяне привозили на рынок всяческую снедь. Телега с тремя несчастными связанными девушками громыхала по улице. Прохожие злорадно скалились, глядя на них, и кидали комья грязи и гнилые овощи в осужденных. Уличные мальчишки бежали следом и горланили непристойные песни.
Джулиана в это время представляла себе, что бы ее ожидало, если бы ее обвинили в убийстве собственного мужа… Она увидела себя привязанной к позорному столбу перед лицом ликующей толпы и даже почувствовала тугую петлю на шее и запах разгорающихся поленьев, сложенных у ее ног. Переживая весь этот воображаемый кошмар, она плохо воспринимала действительность, поэтому все ужасы пути до Брайдвела прошли мимо нее и не оставили глубокого следа в ее душе.
Кучер Джон заснул на козлах графского экипажа. Он решил немного вздремнуть, а когда проснулся, было уже совсем светло. Проклиная самого себя, он спрыгнул на землю и, часто моргая, осмотрелся вокруг. Джон еще не до конца отошел ото сна: в ногах была тяжесть, в голове туман. Но сердце в его груди колотилось от страха. Бросив на произвол судьбы лошадей, Джон побежал через площадь, расталкивая торговцев, раскладывающих на прилавках товар. Он помнил, в каком направлении ушла леди Эджкомб, но вот куда именно она отправилась? Он растерянно крутил головой по сторонам, как будто надеялся заметить ее в такой толпе. Что-то подсказывало ему: случилась беда. Надо же было заснуть, черт бы побрал этот эль! Граф снимет с него голову и выкинет на улицу подыхать с голоду.