– Но вы все-таки вернулись в Шанхай, – в конце концов напомнила Конни, пошелестев страницами, чтобы привлечь внимание проповедника. – Японцев разгромили, Шанхай снова стал открытым городом, и вы все-таки вернулись туда.

– Н-да, мы туда поехали.

– Значит, вы снова видели братьев Ко. Вы снова встретились и, я уверена, замечательно обо всем поговорили, как в добрые старые времена. Так это было, мистер Хибберт?

На мгновение показалось, что он не понял вопроса, но вдруг запоздало рассмеялся.

– Да, и, ей-богу, они уже стали настоящими взрослыми мужчинами. И вовсю ухлестывали за девушками, не в присутствии Дорис будь сказано. Я всегда говорил, дорогая, что Дрейк женился бы на тебе, если бы ты дала ему хоть малейшую надежду.

– Ну, папа, в с а м о м д е л е, – пробормотала Дорис и сердито нахмурилась, глядя на пол.

– А Нельсон – о, вы не поверите, он стал настоящим смутьяном! – Он выпил несколько ложечек чая – осторожно, как будто кормил птичку. – «А где мисси?» – это он, Дрейк, спросил первым делом. Он хотел видеть твою мать. «Где мисси?» За это время он совершенно забыл английский язык, и Нельсон тоже. Потом мне пришлось давать им уроки. Я ему сказал. Он к тому времени уже повидал немало смертей, в этом можно не сомневаться. Поэтому он сразу поверил. «Мисси умерла», – сказал я ему. Что еще можно было сказать? «Она умерла, Дрейк, и Господь взял ее к себе». Я никогда: ни до, ни после, не видел его плачущим, но в этот раз он заплакал, и я почувствовал, как люблю его за это. «Моя терять две мать» – сказал он мне. – Моя мать умирать, теперь мисси умирать". Мы помолились за упокой ее души. А что еще можно было сделать? А вот маленький Нельсон, он не плакал и не молился с нами. Он – нет. Он никогда не был привязан к ней так, как Дрейк. В этом не было ничего личного, но она была врагом. Мы все были врагами.

– Кого вы имеете в виду, когда говорите «мы», мистер Хибберт? – осторожно, чтобы не спугнуть, спросил ди Салис.

– Европейцы, капиталисты, миссионеры – все мы – чужаки, которые приехали, чтобы заполучить их души, их рабочую силу или их серебро. Все мы, – повторил мистер Хибберт без малейшего намека на злобу, – эксплуататоры. Так он воспринимал нас. И в чем-то он был прав. – В разговоре на мгновение возникла неловкая заминка, но Конни умело спасла положение.

– Как бы то ни было, вы снова открыли миссию и оставались в Шанхае до захвата власти коммунистами в сорок девятом, так? И, надо полагать, в течение этих четырех лет вы могли по-отечески приглядывать за Дрейком и Нельсоном. Я права, мистер Хибберт? – спросила она, держа ручку наготове.

– О да, мы снова открыли двери для всех. В сорок пятом ликовали вместе со всеми. Война закончилась, япошки побеждены, беженцы могут возвратиться в свои дома. Люди на улицах обнимались и плакали, и все такое прочее. Мы получили деньги: по всей вероятности, репарации, или дотации. И Дейзи Фонг к нам вернулась, но ненадолго. В течение одного или двух лет на поверхности все было как будто бы по-прежнему, но даже тогда это было уже не совсем так. Мы могли оставаться, пока Чан Кайши был в состоянии осуществлять контроль, – ну а он, как вы знаете, не очень в этом преуспел. К сорок седьмому году коммунизм пришел на улицы Шанхая, а к сорок девятому стало ясно, что это всерьез и надолго. Разумеется, ушел в прошлое режим «открытого города», а также все права и концессии, предоставленные иностранцам, – ив конце концов туда им и дорога Все остальное тоже потихоньку менялось. Как всегда, были слепцы, которые говорили, что старый Шанхай не может исчезнуть, что он будет существовать всегда, – точно так же в свое время они говорили, что япошки– это не страшна. По их словам Шанхай развратил маньчжурцев, потом – тех, кто силой пытался установить свою власть: Гоминьдан, японцы, англичане. А теперь, говорили они, этот город точно так же развратит коммунистов. Конечно же, они ошибались. Мы с Дорис – как бы это сказать, мы не верили в коррупцию и развращение как средство решения проблем Китая, как в свое время не верила в это твоя мать. Поэтому мы вернулись домой.

– А братья Ко? – напомнила ему Конни, пока Дорис с шумом вытаскивала какое-то свое вязание из коричневого бумажного пакета.

Старик в нерешительности помедлил, и на этот раз, пожалуй, заминка в его рассказе была вызвана не старческой забывчивостью, а сомнениями, которые он испытывал.

– Да, действительно, – произнес он после неловкого молчания. – На долю этих двоих выпали удивительные приключения, это я вам говорю.

– П р и к л ю ч е н и я, – сердито фыркнула Дорис, позвякивая своими вязальными спицами. – Точнее будет назвать это бесчинствами.

Море еще продолжало мерцать, но в комнате свет уже почти угас. Газовая горелка немного пофыркивала – этот звук напоминал звук работающего где-то вдалеке мотора.

– Когда они выбирались из Шанхая, Дрейк и Нельсон несколько раз теряли друг друга, – продолжал старик. – Когда им не удавалось сразу найти друг друга, они очень тяжело переживали разлуку, не находя себе места, пока наконец не встречались. Нельсон, младший, добрался до Чунцина, не получив ни царапины. Он перенес и голод, и усталость, и страшные бомбардировки, когда погибали тысячи мирных жителей. А вот Дрейка, который был постарше, призвали в армию Чан Кайши, хотя его войска не вели боевых действий, а лишь отступали, надеясь, что коммунисты и японцы перебьют друг друга.

Дрейк метался, как раненый зверь в клетке, пытаясь найти фронт и изводясь до полусмерти от невозможности узнать что-нибудь о Нельсоне. Ну а Нельсон – он, можно сказать, бил баклуши в Чунцине, отдавая все свое время этим книжкам по коммунистической идеологии, которыми он увлекся. У них там даже была газета " Н ь ю Ч а й н а д е й л и " – он мне потом рассказывал, и, представьте себе, ее печатали с разрешения Чан Кайши! Каково? Там у него было еще несколько единомышленников, и в Чунцине они вместе начали думать о том, как строить новый мир, когда закончится война, и в один прекрасный день она, благодарение Богу, закончилась!

В сорок пятом году, – рассказывал мистер Хибберт, – без преувеличения можно сказать, их разлука закончилась благодаря чуду. Это был один шанс из многих тысяч, да что там тысяч – миллионов. Дорога к побережью была забита множеством грузовиков, повозок, шли войска, солдаты катили пушки – все тянулись к Шанхаю. Представьте среди всего этого Ко, который, как сумасшедший, бегал взад и вперед: "Вы не видели моего брата?

Драматизм ситуации вдруг разбудил в нем проповедника, и голос зазвучал громче.

– Какой-то маленький грязный парнишка взял Дрейка за руку: «Послушай, ты, Ко, – как будто просил огонька. – Твой брат здесь, в грузовике, через две машины отсюда, разговаривает с коммунистами из Хакка: разошелся – не остановить». И уже через минуту они обняли друг друга, и теперь-то Дрейк ни на секунду не выпускал Нельсона из виду, пока они не вернулись в Шанхай, да и т о г д а тоже.

– И они пришли навестить вас, – услужливо подсказала Конни.

– Когда Дрейк вернулся в Шанхай, у него в голове была одна цель, только одна. Брат Нельсон должен получить хорошее образование. Больше ничто под луной не имело для него значения, кроме того, что Нельсон должен стать образованным человеком. Ничего. Нельсон должен учиться. – Старик похлопал рукой по подлокотнику. – По крайней мере один из братьев должен преуспеть в этом. О, Дрейк был полон решимости, он ни за что не отступил бы. И он своего добился; – сказал старик. – Дрейк добился, чего хотел. Иначе и быть не могло. Он к тому времени научился делать дела. Дрейку было девятнадцать с небольшим, когда он вернулся с войны. Нельсону должно было исполниться семнадцать, и он тоже работал день и ночь – сидел над книжками, конечно. Дрейк тоже трудился не покладая рук, но это была физическая работа.

– Он был мошенник, – сказала Дорис едва слышно. – Он стал членом банды и занимался воровством. Когда не лапал меня.

Возможно, мистер Хибберт все же услышал ее, а может быть, это было продолжение их постоянного спора – как бы то ни было, он рассказывал.