Мы собранны и расчетливы — знаем, когда нужно отступить, а когда идти напролом, — но считать, будто это поможет нам сорвать куш, все равно что надеяться обмануть судьбу. Не лучше ли уподобиться спортсменам, встречающим победы улыбкой, а поражения — легким пожатием плеч? Возможно, эта игра и затеяна лишь для того, чтобы мы научились элементарным добродетелям хорошего игрока: самообладанию, умению держать удар, твердости, осторожности, равнодушию к прихотям судьбы. Если мы усвоим хотя бы некоторые из этих уроков, жизнь пройдет не зря. А если встанем из-за стола, переполненные раздражением и жалостью к себе, значит, впустую потратили отпущенное нам время.

Вот раздается стук в дверь.

— Номер пять биллионов двадцать восьмой, лодка ждет.

Как, уже? Мы лихорадочно сгребаем наши фишки, только зачем? На том берегу реки они вряд ли пригодятся. Кроваво-алые для золота, нежно-зеленые для любви: кому бы их отдать? Первому попавшемуся бедняку, которого игра еще забавляет. Пусть тешится, пока не придет его время.

Держи порох сухим, верь в судьбу — вот девиз истинных мудрецов. Влажный порох нам ни к чему, и да поможет нам провидение.

Порой мы ведем себя так, словно человек — существо разумное. Это величайшее заблуждение. Зачастую в него впадают прекраснодушные субъекты, рисуя картины будущего, когда институт брака будет усовершенствован, бедность и войны забыты, а грехи и страдания упразднены голосованием в парламенте. Вот тогда-то мир станет достойным нас. Напрасные надежды, дамы и господа! Вам не дождаться ни социальных преобразований, ни всеобщего смягчения нравов, пока не изменится сам человек.

Вообразите общество, состоящее из одних лишь разумных индивидов. Десять заповедей отменены: разве человек разумный способен грешить и ошибаться? Богачей не станет: станет ли разумный человек кичиться богатством? Не станет и бедных: разумно ли мне есть за двоих, когда мой брат голодает? Никаких споров и разногласий, одно благоразумие и здравомыслие. Да-да, дорогой читатель, у нас с тобой больше не будет предметов для дискуссий. Исчезнут пьесы и романы, ибо в жизни разумного существа нет места драмам. Равно как и безумной любви, жгучим слезам и смеху до упаду. А еще безудержной ярости, душераздирающим страстям и отчаянным мечтам.

Впрочем, пока нам далеко до существ разумных. Я заправляю блюда майонезом, запиваю их шампанским, понимая, что гублю свою печень, однако это меня не останавливает. Джулия очаровательная девушка, такая умненькая и приветливая, к тому же наследует пивоварню. Почему же Джон выбрал Энн? Девицу вздорную, своенравную, без гроша за душой. Что-то неуловимое в очертаниях ее скул — он и сам толком не смог бы объяснить, что именно, — сводит Джона с ума. Джулия гораздо привлекательнее, но чем больше Джон размышляет о Джулии, тем больше его тянет к Энн.

На Джулии женится Том. Пивоварня разоряется, жестокий ревматизм делает из Джулии беспомощного инвалида. А как же Энн? Она неожиданно получает наследство от австралийского дядюшки, о существовании которого узнает только после его смерти.

Мне рассказывали о юноше, решившем обзавестись лучшей в мире женой. В таком деле, как выбор спутницы жизни, не бывает мелочей, рассуждал молодой человек. Его избранница оказалась чистым совершенством с ничтожным количеством слабостей, свойственных женскому полу. Только одно говорило не в пользу выбора — молодой муж не испытывал к супруге никаких чувств.

Как легко шествовали бы мы по жизни, если бы знали себя лучше. Если бы могли предугадать, как изменится наше настроение завтра. Приходит лето, и мы опять влюблены. Наша избранница нежна и свежа, при одной мысли о ней кровь вскипает в жилах. Посвятить ей жизнь без остатка — все, о чем можно мечтать! Чистить ее туфельки, целовать край платья — не беда, что подол заляпан грязью, так даже романтичнее. Кто усомнится в искренности наших чувств? Увы, лето проходит, и с ним уходит летняя благость, оставляя нас гадать, как выпутаться из тех крайне двусмысленных обстоятельств, в которые нас вовлекло наше собственное легкомыслие.

Впрочем, иногда летнее помешательство длится дольше обычного, и внезапно мы обнаруживаем, что помолвлены, а там и свадьба не за горами. Мы заключаем брак (интересно, сколько страстных романов исчерпали себя до того, как молодые встали у алтаря?), проходит три месяца, и сердце юной жены разбито, ибо муж уже не желает распутывать шнурки на ее туфельках. Да и туфельки как будто увеличились в размере. Нам нет оправдания. Впрочем, чего еще ждать от глупых детей, играющих в свои странные игры, причиняя друг другу боль, и громко хнычущих от разочарования и обиды?

Одна моя приятельница-американка вечно плакалась мне в жилетку на жестокость своего благоверного. Впоследствии она подала на развод, с успехом выиграла судебный процесс, и друзья от души поздравляли ее с избавлением от пут ненавистного брака. Случилось так, что на несколько месяцев я потерял ее из виду. Однажды мы снова встретились. К слову сказать, нет ничего более неловкого, чем такие мимолетные встречи. Мы изо всех сил пытаемся изобразить сочувствие и интерес, но разговор не клеится, ибо на самом деле не испытываем ни того ни другого.

Разумеется, я спросил о ее бывшем муже. Она ответила, что он жив и здоров.

— Женился?

— Да.

— Что ж, пусть пеняет на себя, — заметил я (отчего бы не подольститься к хорошенькой женщине?). — Наверняка нашел дамочку себе под стать. Она еще сделает его жизнь адом, а ему не привыкать демонстрировать тиранские замашки.

— С тех пор он сильно изменился, — неожиданно возразила моя приятельница.

— Глупости! — воскликнул я. — Сколько волка ни корми…

— Вы слишком строги к нему!

— Это я-то строг? Когда-то вы сами величали его злодеем!

— Я заблуждалась на его счет, — вспыхнув, пробормотала она. — К тому же я и сама не без греха. Вдвоем мы наломали столько дров…

Я молчал, ожидая дальнейших объяснений.

— Приходите в гости, сами увидите, — смущенно рассмеялась она. — Дело в том, что мой бывший муж женился на мне. Мы принимаем по вторникам. — И, добавив адрес, моя приятельница упорхнула, а я остался стоять разинув рот.

Какой-нибудь предприимчивый священник на Стрэнде мог бы сколотить состояние, венчая разведенные пары. Мой приятель уверял меня, что никогда не любил жену больше, чем в те минуты, когда она потребовала от него развода и когда свидетельствовала против него в суде.

— Вы, мужчины, странные создания, — однажды заметила в моем присутствии некая дама своему собеседнику, — сами не знаете, чего хотите!

Я не виню ее, порой я и сам чувствую сильнейшее раздражение против собственной персоны. Посудите сами, что можно сказать о человеке, который всегда говорит одно, а делает другое? Послушать его, так он святой, а судя по поступкам, грешник каких мало. Впрочем, хватит о нем. Когда-нибудь он ответит за все, и мы положим его в аккуратный ящик, надежно закроем крышку и оставим лежать неподалеку от одной знакомой мне церквушки, чтоб больше не грешил.

Впрочем, один мудрец ответил на подобное обвинение с улыбкой:

— Я признаю, мадам, что мало себя знаю, а то, что знаю, не вызывает моего восторга. Однако я не сам себя создал. Вам и не снилось, как я порой собою недоволен. Я куда меньше вас понимаю причины своих поступков, а ведь мне приходится с этим жить. Право, я заслуживаю жалости, а не осуждения.

Иногда я завидую отшельникам, решившим честно увильнуть от тягот современной жизни. Я мечтаю о существовании, свободном от оков, которые давят на нас, словно тысячи веревок, привязавших Гулливера к земле Лилипутии.

И тогда я воображаю, что живу в пещере над темными водами норвежского фьорда, единоличный правитель собственного королевства, лишь я да звезды, я да хвойные дубравы. Раз в месяц я посещаю деревню и возвращаюсь, нагруженный провиантом. Много ли мне нужно? Остальное я добуду с помощью ружья и удочки. Пара верных псов молчаливо внимают мне, не сводя с хозяина умных преданных глаз. Мы бродим по бескрайним пустошам, добывая себе обед, ничуть не похожий на пиршество из десяти блюд, подаваемое в «Савое». Я сам готовлю еду и запиваю нехитрую стряпню добрым вином (надо признать, что в отказе от благ цивилизации я непоследователен). А по вечерам, когда я сижу с трубкой у гаснущего костра, в голову приходят умные мысли.