И таки нашла.
На земле, подмяв под себя зелёную траву, лежал мелкий лисёнок и тоненько скулил. Его худенькое тельце судорожно вздрагивало при каждом вдохе, а на передней лапке, которую он вытянул вперёд, отчётливо виднелась кровь. Она была тёмно-бурой и распределялась равномерно по всей лапе, словно зверёк нечаянно залез в банку с красной краской.
Лисёнок, наконец, заметил меня. Он тяжело задышал, словно пытаясь успокоиться, поднял мордочку и повёл носом. Понравилось ли ему как я пахну или нет, но отползать не стал, а устало опустил голову на землю и принялся настороженно следить за мной чёрными бусинами глаз.
Не делая резких движений, подошла к зверьку и, сняв сумку с плеча, опустилась перед ним на колени.
И что теперь? Как ему помочь?
Мелкий рыжик шумно задышал, обнюхивая мои руки, сложенные на коленях, и несмело лизнул ладонь. Потом ещё раз и ещё. И вот я сама протянула руку и аккуратно прошлась пальцами по вытянутой мордочке, задев чёрную кнопку носа, которая оказалось влажной и холодной. Лисёнок смешно фыркнул, мотнув головой, и принялся дальше вылизывать мне ладонь.
- Как же ты поранился, маленький? — пока шершавый розовый язык обильно смачивал мне руку слюной, я кончиками пальцев другой погладила зверька за тёмным ушком и полезла за флярушкой. — Ты не бойся, малыш, но сейчас тётя будет промывать тебе рану.
И тут в который раз, подумала о собственной непутёвости и недальновидности. Дожила почти до тридцати лет, а ума не набралась. Вот что мне стоило прихватить с собой баночку с лечебной мазью? В дороге всякое может случиться, а я даже первую помощь оказать не могу ни себе, ни кому-то ещё. Сбежать дело не хитрое, а ты, поди, выживи теперь! Удивляюсь, как с таким безалаберным отношением к серьёзным вещам смогла продержаться эти дни?
Достав магическую фляжку, стала потихоньку лить воду на лапку и стирать засохшую кровь, попутно убирая налипшие хвоинки. Лисёнок стоически терпел процедуру помывки, лишь часто дышал и следил глазами-бусинками за каждым моим движением. Очистив лапку, заметила, что в одном месте был выдран клок шерсти, обнажая рваный рубец на коже.
— Вот видишь, рыжик, ничего страшного здесь нет, — я ласково поскребла пальцами меж его ушей, — сейчас завяжем тебе лапку, и всё быстро-быстро заживёт.
Убрала волшебную фляжку в сумку и достала серую ткань, в которую когда-то был замотан хлеб. Хорошенько её отряхнула и отвернулась, чтоб не напугать лисёнка ножом. Отрезала несколько узких полос. Приложила к ране белый клочок от носового платка и, стараясь не сильно стягивать, обмотала лапу приготовленным материалом, закрепляя для верности маленьким узелком.
Какой всё-таки умный зверёк мне попался — не рычит, не убегает, не кусает, смирно лежит и как будто понимает всё, что я делаю. За это я наклонилась и легонько чмокнула его в холодный нос. Мелкий лис растерянно похлопал пушистыми глазами, потом выразительно фыркнул, и лизнул мою руку.
Какая прелесть! Неужели в этом мире все животные такие лапочки? Тогда не удивительно, что в диком лесу мной ещё никто не полакомился.
Но зря я расслабилась, из-за деревьев неожиданно для нас с лисёнком вышли три матёрых волка. Тихо так вышли, без рыков, без воя. Даже трава не шуршала под их тяжёлыми лапами. Вышли и уставились на меня. Сердце затрепетало загнанной птицей, и в пустой желудок упал холодный ком страха. Я гулко сглотнула и, усевшись на пятую точку, загородила собой рыжика.
Не дам! Только не моего рыжего лапочку!
Не отрывая взгляд от серых молчаливых хищников, которые в холке были выше меня, нащупала оставленный нож и поднялась на ноги. От страха колени сделались ватными, от чего ноги мелко потряхивало, но я упорно стояла и молилась Небесной Деве, неожиданно радуясь в душе, что ушла из поместья. Лучше умереть вот так, стоя лицом к лицу с противником и защищая слабого, чем малодушно свести счёты с жизнью, познав ужас насилия.
— Ну, что застыли, морды криволапые? — выкрикнула я, остановившимся зверям. — Кто из вас самый храбрый? Обещаю, буду сопротивляться долго и со вкусом.
Волки, словно по команде, повели ушами и склонили свои грозные морды на бок.
У-у-у, гады, ещё и время тянут.
Позади жалобно скульнул лисёнок.
Услышав рыжика, один из волчар, серая шерсть которого была более тёмного оттенка, чем у других, дёрнулся в его сторону.
— А ну, стой, серомордый, хрена с два ты его получишь! — угрожающе крикнула я, сквозь сцепленные зубы, чтобы не испортить всё их трусливым перестуком.
Мне показалось или эта громадина выпучила глаза и, недоумевая, переглянулась с остальными? А чего это они так смотрят друг на друга, словно беззвучно переговариваются?
Да что за странные звери в этом мире?!
— Эй, ты, да-да, я к тебе обращаюсь, тронешь его, и я отрежу тебе ухо! — Серомордый моргнул и кинул какой-то совсем уж растерянный взгляд в сторону своих подельников. На секунду мне показалось, что он понял мои слова. Да ну, бред! — Хочешь стать одноухим? Хочешь?! — я испуганно «стращала» волка, а тот, почему то пугался и пятился за спины своих друзей. Неужели и правда понимает? — Да, да, отрежу! А подумай, кто потом полюбит одноухого? А? Да не одна нормальная волчица не взглянет в твою сторону! Кому захочется выхаживать одноухих волчат?
Зря я, наверное, это сказала, потому что волк, который стоял ближе всего к нам с лисёнком, раздражённо рыкнул и пошёл на меня. Вместо того, чтобы в конец испугаться или перехватить нож покрепче, я подумала, что это, наверное, дама сердца того волка и сейчас она мне будет доказывать свою любовь к нему.
И мне стало… неловко.
— Прости, я не хотела обидеть твоего жениха, — сказала приближающейся волчице, — не стану я его калечить, и детки у вас будут самые красивые и со всеми ушами…
Тут я окончательно сошла с ума, потому что мне показалось, что один из пушистых серых громадин засмеялся. Не как человек, конечно, а весьма так колоритно по-звериному. Но, а как иначе назвать то, что третий волк, который пока никак себя не проявив, вдруг рухнул на землю и, катаясь по траве, начал издавать короткие рычащие звуки, что вполне можно было принять за смех.
Ну и ну…
Я вернулась взглядом к волчице и невольно сделала шаг назад, почти вплотную приблизившись к лисёнку. Если взгляд мог убивать, я была бы уже мертва.
Да что происходит? У меня с голоду галлюцинации начались? Мало мне разумного лиса, так ещё и волки резко очеловечились.
— Так, ребята, — шумно выдохнула я, качая головой, — или мы продолжаем то, на чём остановились, или я окончательно тронусь умом, и тогда вам же будет хуже. Это пока не научно доказанный факт, но вполне допускаю, что сумасшествие заразно.
Угроза подействовала, и волчица глухо зарычала. Остальные поддержали её громким рыком, перестав строить из себя домашних животных, а я приготовилась продать свою жизнь подороже, со всех сил сжимая нож в руке.
Но волки не торопились нападать, они рычали и рычали, а волчица вдруг издала какой-то особо переливистый рык, который отозвался у меня внутри лёгкой вибрацией.
Я замерла и настороженно прислушалась к себе.
Со мной творилось что-то странное. Дыхание сбилось, делаясь глубоким и резким, от чего грудь заходила ходуном. По всему телу прошлась горячая волна, обжигая кожу и плавя внутренности, а на лбу выступили капельки пота. Нож выпал из ослабевших рук, и я стёрла капельки пота дрожащими пальцами. В голове резко зашумело, и реальность перед моим взором подёрнулась туманной дымкой.
Что происходит?
— Замолчите… замолчите вы… — выдавила из себя заплетающимся языком, — что вы за звери… такие?
Вымолвив это, покачнулась и кулем свалилась перед волчицей. Та снова издала тот переливистый рык, и моё тело выгнуло. Заорав от дикой боли, вцепилась скрюченными пальцами в землю.
Лисёнок вдруг жалобно заскулил, но в его сторону зло рыкнул серомордый.
— Не рычи… на него… морда…
Новая волна боли ухнула в мои клетки и, взрывая атомы, лишила способности дышать. Из горла вырвался сдавленный хрип, выпуская последний воздух, и я умерла.
