Потому что он – Абсолютный Нуль.

Потому что все мы – вампиры.

И там, за пределами теплой, живой Земли, вдали от людей и животных, растений и микробов, от всего того, что дышит, шевелится, спешит жить, – мы все становимся абсолютными нулями. Лишенными дармовой Силы, что позволяет нам так красиво и ярко бросать друг в друга шаровые молнии, исцелять болезни и наводить порчу, превращать кленовый лист в банкноту, а прокисшее молоко – в выдержанное виски.

Вся наша Сила – чужая.

Вся наша Сила – слабость.

И это то, чего не мог понять и не хотел принять хороший парень Костя Саушкин.

Я услышал смех Завулона – далеко-далеко, в городе Саратове, стоя с бокалом пива под зонтиком летнего кафе, Завулон всматривался в вечереющее небо – искал в нем новую быструю звезду, чей полет будет ярок, но недолог.

– Вроде как ты плачешь, – сказал Лас. – Только слез нет.

– Верно, – ответил я. – Слез нет, сил нет. Обратный портал не открою. Придется лететь самолетом. Или подождать группу зачистки, может, помогут.

– Кто вы такие? – спросил техник. – А? Что происходит?

– Мы – инспекция Министерства здравоохранения, – сказал Лас. – И лучше бы вы объяснили, кто додумался сжигать скошенную коноплю у воздухозаборников системы вентиляции!

– К-какую коноплю? – начал заикаться техник.

– Древовидную! – отрезал я. – Пошли, Лас. Мне еще положено дать тебе необходимые объяснения.

Мы вышли из зала – навстречу бежали какие-то сотрудники, какие-то солдаты с автоматами. Бардак был такой, что на нас внимания не обращали – а может быть, нас прикрывали остатки магического щита. В конце коридора мелькнула розовая задница немецкого туриста – он бежал вприпрыжку, так и не вынув палец изо рта. За ним спешили двое в белых халатах.

– Слушай сюда, – сказал я Ласу. – Кроме обычного, человеческого мира, который доступен глазу, существует еще и сумеречный мир. Попасть в Сумрак могут только те…

Я сглотнул и запнулся – мне снова представился Костя. Совсем давнишний Костя, еще ничего не умеющий пацан-вампир…

«Смотри, я трансформируюсь! Я – ужасная летучая мышь! Я лечу! Я лечу!»

Прощай. У тебя и впрямь получилось.

Ты летишь.

– Попасть в Сумрак могут только те, кто обладает… – продолжил я.

Семен вошел в кабинет вместе с Ласом – подталкивая того перед собой, будто пойманного с поличным мелкого Темного колдуна. Лас вертел в руках туго свернутую бумажную трубочку и все старался спрятать ее за спину.

Семен плюхнулся в кресло и буркнул:

– Твой протеже, Антон? Ты и разбирайся.

– Что случилось? – насторожился я.

Лас вовсе не выглядел виноватым. Так, слегка смущенным.

– Второй день стажировки, – сказал Семен. – Простейшие, элементарные поручения. Даже не связанные с магией…

– Ну? – подбодрил я.

– Попросил его встретить в аэропорту господина Сисукэ Сасаки из Токийского Дозора…

Я хмыкнул. Семен побагровел.

– Это обычное японское имя! Не смешнее, чем Антон Сергеевич!

– Да я понимаю, – согласился я. – Это тот самый Сасаки, что вел дело девочек-оборотней в девяносто четвертом?

– Тот самый. – Семен заерзал в кресле. Лас продолжал стоять у дверей. – Он проездом в Европу, но что-то собирался обсудить с Гесером.

– И что случилось?

Семен возмущенно посмотрел на Ласа. Откашлялся и сказал:

– Господин стажер очень интересовался у меня, знает ли уважаемый Сасаки русский. Я объяснил, что не знает. Тогда господин стажер отпечатал на принтере плакатик и отправился встречать японца в Шереметьево… Да покажи ты плакат!

Лас со вздохом развернул рулончик.

Очень крупным шрифтом были напечатаны иероглифы японского имени. Не поленился Лас, поставил японские драйвера.

А повыше – шрифтом чуть поменьше – было напечатано:

«Второй московский конгресс жертв насильственного заражения холерой».

Сохранить каменное лицо стоило мне огромных усилий.

– Зачем ты это написал? – спросил я.

– Я всегда так иностранцев встречаю, – обиженно сказал Лас. – И своих деловых партнеров, и родственников – у меня за рубежом родня есть… Если они по-русски ни слова – я крупно печатаю имя на их родном языке, а поменьше – что-нибудь смешное на русском. Например: «Конференция транссексуалов нетрадиционных ориентаций», «Европейский фестиваль глухонемых музыкантов и исполнителей», «Форум активистов всемирного движения за полное половое воздержание»… И стою с плакатиком вот так… поворачиваюсь во все стороны, чтобы все встречающие увидели…

– Это я уже понял, – сказал я. – Я другое хочу узнать – зачем ты все это пишешь?

– Когда человек из таможни выходит – уже всему залу интересно узнать, кто он такой, – невозмутимо пояснил Лас. – При его появлении все улыбаются, многие аплодируют, свистят, машут руками. Человек-то все равно не понимает, почему такая реакция! Он видит только то, что все ему радуются, замечает свое имя – и ко мне. А я плакат быстро свертываю, веду его в машину. Человек потом всем рассказывает – какие замечательные, дружелюбные люди в России! Его все встречали улыбками!

– Балда, – с чувством сказал я. – Это человек. А Сасаки – Иной. Высший Иной, между прочим! Он русского не знает, но смысл надписей воспринимает на понятийном уровне!

Лас вздохнул и потупился:

– Да понял уже… Ну, если виноват – гоните в шею!

– Господин Сасаки обиделся? – спросил я.

Семен пожал плечами.

– Когда я все объяснил, то господин Сасаки изволил долго смеяться, – сообщил Лас.

– Пожалуйста, – попросил я. – Не делай так больше.

– Вообще?

– Хотя бы с Иными!

– Конечно, не стану! – пообещал Лас. – Смысл шутки теряется.

Я развел руками. Посмотрел на Семена.

– Подожди меня в коридоре, – велел Семен. – Плакат оставь!

– Вообще-то я коллекцию… – начал было Лас, но плакат оставил и вышел.

Когда дверь закрылась, Семен усмехнулся, взял плакат и снова свернул. Сообщил:

– Пройдусь по отделам, повеселю народ… Ты как?

– Ничего. – Я откинулся в кресле. – Обживаюсь.

– Высший… – протянул Семен. – Ха… А говорили – выше головы не прыгнешь. Высший маг… Какую карьеру сделал, Городецкий!

– Семен… я-то тут ни при чем. Так получилось.

– Да знаю, знаю… – Семен встал, прошелся по кабинету. Маленький, конечно, кабинет, но все-таки… – Заместитель по кадрам… ха. Темные теперь станут мутить воду. С тобой и Светланой у нас четверо Высших. А у Дневного, без Саушкина, остался один Завулон…

– Пусть рекрутируют к себе кого-нибудь из провинции, – сказал я. – Я не против. А то дождемся нового визита Зеркала [2].

– Мы теперь ученые, – кивнул Семен. – Мы на ошибках всегда учимся.

Он двинулся к двери, почесывая живот сквозь линялую футболку, – мудрый, добрый, усталый Светлый маг. Мы все становимся мудрыми и добрыми, когда устаем. У двери остановился, задумчиво посмотрел на меня:

– Жалко Саушкина. Хороший был парень, насколько это возможно… для Темного. Ты сам-то сильно переживаешь?

– У меня не было выбора, – сказал я. – И у него не было… и у меня.

Семен кивнул:

– И «Фуаран» жалко…

Костя сгорел в атмосфере через сутки после своего прыжка на орбиту. Все-таки это оказалась не слишком точная орбита.

И «дипломат» сгорел вместе с ним. Их держали в лучах локаторов до последней минуты. Инквизиция требовала организовать запуск шаттла, подобрать книгу, но для этого не хватило времени.

Что по мне – так и замечательно, что не хватило.

Возможно, он даже был жив, когда на высоте сотни километров его скафандр начал гореть под огненными поцелуями атмосферы. Все-таки он был вампир, и кислород для него не так важен, как для обычного Иного, – как и перегрев, и переохлаждение, и прочие прелести космоса, поджидающие космонавта в легком полетном скафандре. Я не знаю и не стану рыться в справочниках. Хотя бы потому, что никому не дано узнать, что страшнее – смерть от удушья или смерть в огне. Ведь никто не умирает дважды – даже вампиры.