Мужчины обменялись рукопожатием, и Альдо направился к трапу, но, сделав три шага, обернулся:

– Прошу вас, постарайтесь удержать Видаль-Пеликорна от слишком больших глупостей! Он вообразил себя Марком Антонием, и его американская Клеопатра начинает всерьез меня тревожить!

Уоррен вынул трубку изо рта и скривил губы, что должно было означать улыбку:

– Представьте себе, меня тоже! Счастливого пути!

Через два дня Альдо уже был в Париже. Жаклин Оже отныне обрела вечный покой в родной земле, и благодаря принятым Скотленд-Ярдом мерам это произошло без каких-либо затруднений. Он мог только отдать должное организации дела. У трапа корабля его ожидали полицейские и похоронный катафалк. Таможенный контроль проявил оперативность и такт. После короткой службы в церкви гроб, усыпанный свежими цветами (Уоррен предусмотрел даже эту деталь), был опущен в могилу, где покоились родители девушки. Альдо осталось лишь оплатить счет и надеяться, что кто-нибудь придет помолиться к могильной плите, на которой по его распоряжению выгравировали имя и даты жизни. Вот почему на парижский поезд он сел с ощущением, что совесть его чиста. Однако разум бунтовал по-прежнему: нельзя было отделаться от мысли, что Риччи преспокойно наслаждается лучами солнца, после того как навсегда лишил этого счастья создание Божье, перед которым предстал в облике рождественского Деда Мороза, оказавшегося лишь маской безжалостного убийцы. Виновность сицилийца-янки в этом преступлении не вызывала у него никаких сомнений, даже если тот был непричастен к убийствам в «Ковент-Гардене» и в Багерии.

Его возвращение на улицу Альфреда де Виньи ознаменовалось тремя улыбками и вздохами облегчения – хотя он несколько раз звонил специально для того, чтобы успокоить женщин. Это не помогло, ибо Лиза инстинктивно обрела старые привычки образцовой секретарши и раздобыла английские газеты, в которых широко освещалось «Загадочное убийство на Пиккадилли». Именно их и предъявили Альдо, когда он, избавившись от угольной и прочей дорожной пыли, присоединился к своим женщинам в зимнем саду, где маркиза на свой манер отмечала five o’clock, выпивая один-два бокала шампанского.

– Давно ты знаком с этой молодой женщиной? – спросила Лиза, протягивая «Дейли Мейл» мужу.

Вопрос был задан невинным тоном, но Морозини слишком хорошо знал жену, чтобы недооценить звучавшее в голосе напряжение, однако, сознавая чистоту своих намерений, не желал получать выволочку – пусть даже от лучшей в мире супруги, восхитительной, как никогда, в крепдешиновом платье с набивкой из зеленых, желтых и белых геометрических фигур. Он нахмурился, а потом, сохраняя верность привычке, ответил вопросом на вопрос:

– Что это на тебя нашло? Ты покупаешь английскую прессу?

– Когда ты куда-нибудь уезжаешь, дорогой, я всегда покупаю местные газеты, – пропела она с совсем уже ангельской кротостью. – Редко бывает, чтобы там не было новостей о тебе. Ты такой интересный, яркий, заметный человек...

– Неужели там говорится обо мне? – проворчал он, увидев на первой полосе фотографию Жаклин. – Где, черт возьми, эти парни сумели ее раскопать?

– Твою фамилию полностью не называют, – вмешалась мадам де Сомьер, – но когда речь идет о князе М., а ты находишься где-то поблизости, все становится ясно. Лучше бы ты сам рассказал нам, не слишком присочиняя!

– Я никогда ничего не сочиняю, когда имею дело с вами, – парировал Альдо. Затем, увидев устремленные на него взгляды трех женщин, добавил: – Вы что же, решили судилище устроить? Я пережил несколько тяжелых дней, быть может, впереди меня ожидает кое-что похуже, а вы не нашли ничего лучшего, как подвергнуть меня допросу! Вы вполне заслужили, чтобы я вообще отказался от рассказа!

– Нет, не заслужили! – жалобно протянула готовая расплакаться Мари-Анжелин. – Это было бы слишком жестоко!

– Только чтобы доставить удовольствие вам, Анжелина! Узнайте прежде всего, что с Жаклин Оже я познакомился только в день ее смерти. До этого я видел ее только мельком, в «Ритце», во время обеда с Болдини, и, поскольку об этом я вам подробно рассказывал, вы должны это помнить.

– А, та самая блондинка! – воскликнула Лиза.

– Да. Та самая, только ее уже нет на свете! Теперь постарайтесь выслушать меня, не перебивая.

Времени на это ушло немного, но к концу рассказа тетушка Амели утирала слезы:

– Ты похоронил ее рядом с родителями? О, это очень хорошо, малыш!

– Я всегда знала, что вышла замуж за точную копию Дон Кихота, – сказала Лиза, более взволнованная, чем ей хотелось показать. – Что меня тревожит теперь, так это продолжение.

– Какое продолжение?

– Продолжение этой печальной истории. Ведь ты в скором времени посетишь Главную Трансатлантическую Компанию. Я права, не так ли? Ты думаешь именно об этом?

Альдо сел рядом с женой на ротанговое канапе с подушками, затянутыми в ткань Жуи, и взял ее за руку, чтобы по своей нежной привычке поцеловать ладонь. На ресницах ее подрагивали слезинки.

– Нет, если тебе это больно, сердце мое. Конечно, мне хотелось бы, чтобы мерзкий тип заплатил за свое преступление или преступления, хотелось бы найти драгоценности Бьянки Капелло, ибо я убежден, что оба дела тесно связаны между собой. Но ты – самое дорогое, что у меня есть, и ни за что на свете я не желал бы причинить тебе страдания. Особенно сейчас! Вот если бы ты поехала вместе со мной...

– Это было бы верхом безумия! – вскричала Мари-Анжелин, чьи ноздри вздрагивали с того мгновения, как Лиза упомянула прославленную пароходную компанию. – Нельзя забывать о младенце! Зато мы могли бы с пользой сопровождать Альдо, ведь миссис Ван Бюрен уже пригласила нас в Ньюпорт.

– Я так и думала, что мы очень скоро услышим о ней, – иронически произнесла мадам де Сомьер. – Вы никогда не упускаете случая устроить ваши маленькие делишки, План-Крепен! Почему путешествие в Америку верх безумия только для Лизы? Конечно, она беременна, но я – старуха с хрупким здоровьем...

– Кому вы это пытаетесь внушить, тетя Амели? – произнесла Лиза, обретя способность улыбаться. – Вы сильны, как взвод мушкетеров.

– Спасибо, что меня не сравнили с каким-нибудь турком, – промолвила маркиза. – Но не будем отвлекаться. Если ты действительно решил поехать туда, Альдо, я, возможно, приму приглашение, о котором мне прожужжали все уши. В сущности, Лиза, и вы вполне могли бы сопровождать нас. Миссис Ван Бюрен, которая страстно увлекается геральдикой, будет на седьмом небе от счастья принимать в своем доме княгиню, сроки у вас еще ранние, морской болезнью вы не страдаете, а уж отсутствие комфорта вам точно не угрожает. Как жаль, что молодой Видаль-Пеликорн сошел с дистанции, волочась за своей шлюхой...

Тираду свою она завершила вздохом, и в этот момент вошел Киприан с серебряным подносом, на котором лежала телеграмма, адресованная Морозини. Тот взял ее, нетерпеливо вскрыл пальцем и прочел вслух:

«Пароход „Иль-де-Франс“, направляющийся в Нью-Йорк, пятнадцатого числа нынешнего месяца остановится в Плимуте. Места забронированы для моего господина и его спутницы. Почтительно кланяюсь. Теобальд».

– Великолепно! – воскликнула Мари-Анжелин. – Это все меняет! Нужно сразу...

Мадам де Сомьер воспользовалась тростью, чтобы отбить на паркете негодующую серию ударов:

– Спокойнее, План-Крепен! До пятнадцатого еще пять дней. В каютах, похоже, нет свободных мест, а палуба меня не прельщает!

– Но можно же попытаться? – жалобно сказала компаньонка. – Я верю в Альдо: он что-нибудь придумает.

– Минуточку! Ты едешь, Лиза? Я был бы так рад!

Она поняла, что в душе он принял решение и мыслями находится уже далеко от Парижа. И все-таки улыбнулась ему самым сердечным образом:

– Нет, не поеду, но ты можешь отправляться со спокойной душой. Не знаю, говорила ли я тебе, но я не люблю Америку. Кроме того, мне не нравятся приключения, даже если я ничем не стеснена.

– Что же ты собираешься делать? – спросил он с искренним огорчением.