– И они же убедили представителей высшего общества принять приглашение на свадьбу?

– Некоторым образом. Миссис Швоб входит во все мыслимые и немыслимые благотворительные комитеты. Впрочем, она отличается большой щедростью, и, поскольку Риччи также сделал крупные взносы, одна из старых дам высшего света решилась пригласить его, за ней последовала другая, и в конце концов любопытство подвигло весь бомонд принять участие в свадебных торжествах. Во всяком случае, в первый раз. Во второй раз количество желающих поубавилось. А что такое вы говорили о женщине, убитой в Англии?

– ...накануне ее отъезда в Америку, где она должна выйти замуж за Риччи. Он сначала задурил ей голову, заботясь о ней как о приемной дочери, но, узнав, что ей предстоит стать его женой, она сбежала от него, тем более что была влюблена в другого человека. Какая-то машина сбила ее посреди Пиккадилли.

– И его не арестовали?

– В тот момент, когда она скончалась, он находился на борту «Левиафана».

Последовала пауза, которой Тед воспользовался, чтобы налить еще одну порцию виски. Отхлебнув добрую треть стакана, он тяжело вздохнул:

– В каком-то смысле ей повезло, особенно если она умерла сразу! Я спрашиваю себя, что случилось бы с ней, если бы она приехала сюда?!

– Я уже думал об этом. Но давайте поговорим об этих тайных приездах... Как вы их объясните? Зачем ему это нужно?

– Для контрабанды. Я убежден, что он занимается этим делом с большим размахом и наверняка предпочитает лично присмотреть за разгрузкой или же принять у себя поставщиков, что проще сделать здесь, чем в его офисах в Нью-Йорке, где с него глаз не спускает Фил Андерсон. А теперь скажите, что вы собираетесь делать?

– Мне нужно поразмыслить! Еще один вопрос... Он приезжает только во время сезона?

– Всегда! Остается здесь на три недели или на месяц и обязательно на День поминовения.

– Это означает, что он объявится в самое ближайшее время... Могли бы вы убедить миссис Баскомб поговорить со мной? Я чувствую нутром, что она знает об укладе этого дома гораздо больше, чем кто-либо.

– Попробовать можно. Я отвезу вас завтра на пикапе, но задержимся мы ненадолго: только чтобы завязать разговор. Потом, если получится, вы будете действовать самостоятельно.

Однако на следующий день отыскать Бетти Баскомб не удалось. Не было видно и лодки, обычно стоявшей на якоре недалеко от дома – в сущности, просто деревянной хибары, которую содержали, однако, в безупречной чистоте, а побеленные известью стены освежались не реже одного раза в год.

– Наверное, она в море, – заключил Тед, – но это неважно. Вы теперь знаете, где она живет, и я дам вам записочку для нее...

– Красивое место, – одобрительно сказал Морозини, разглядывая узкую и очень тихую бухточку с такими обрывистыми берегами, что места для песчаного пляжа нигде не было. – Как это здешние миллиардеры не позарились на этот чудесный уголок?

– Никто бы не посмел! Баскомбы здесь с семнадцатого века, как и моя таверна. Ведь когда Питера арестовали, здесь едва революция не произошла. Потому и Бетти не тронули. На нее просто не обращают внимания, а она большего и не просит.

– А что же сам Риччи? Насколько я его знаю, он бы избавился от нее без всяких угрызений совести...

– Нет, тут он бессилен! Попытка свести счеты с Бетти подтвердила бы его преступления, и ему бы устроили суд Линча. И он это знает!

– Странное все-таки это разделение между старым городом и вызолоченным Ньюпортом! В этом и есть источник процветания?

– Сейчас это уже не так заметно, как в прежние времена, ведь наш остров был землей контрастов всегда, с тех самых пор, как сюда пришли первые колонисты. В начале, если следовать Библии, были угнетенные меньшинства семнадцатого века, квакеры и евреи. Однако основой процветания стало рабство, на котором держалась вся торговля с южными штатами.

– Рабство?

– Именно! В такой же степени и даже больше, чем в Чарлстоне, Саванне или Новом Орлеане. Предки наши создали превосходно отлаженную систему: они строили корабли, отправляли их в Африку, набивали трюмы живым товаром и везли его в Вест-Индию, где обменивали на сахар, патоку и золото. Затем возвращались сюда и делали из патоки изумительный ром. Ничто не могло сокрушить этот замкнутый круг. Кроме того, мы были в прекрасных отношениях с богатыми плантаторами-аристократами Юга, а через них – с богатыми английскими плантаторами на Ямайке. К нам приезжали летом, спасаясь от жары. Но никто не строил подобия дворцов или замков. Все жили в простых колониальных домах Старого Ньюпорта, однако приемы здесь следовали за приемами. Так продолжалось в течение всего восемнадцатого века и даже после Войны за независимость, которая изгнала англичан. Что касается южных плантаторов, они исчезли после Гражданской войны.

– А у ваших плантаторов были рабы?

– И не только у них. Великий Вашингтон держал рабов в Маунт-Верноне, а Джефферсон – в Монтичелло. Это были виргинские вельможи. Кстати говоря, мы последними приняли Декларацию независимости, и на нас пришлось сильно нажать, чтобы мы согласились послать своих ребят на войну с южанами. Здесь всегда жили дружно, и деления никакого не было. Затем, уже после войны, явилась миссис Огастес Белмонт с Уордом Маккалистером, полным безумцем, который превратил наши невинные пикники в «сельские празднества» с золочеными лакеями. Шампанское текло рекой на лесных опушках или пляжах, кружевные скатерти расстилали прямо на земле, посуду подавали серебряную, строили беседки из цветов, в кустах играли спрятанные музыканты. Ужин на сто персон был обычным делом, а самый простенький бал обходился в сто тысяч долларов. Потом началось царствование «той самой» миссис Астор. Именно она постановила, что высшее общество должно состоять из четырехсот человек, поскольку именно такое количество народа вмещает бальная зала и в Нью-Йорке, и здесь. Полагаю, остальное вам известно, но мы, жители Старого города, никогда не принимали участия в развлечениях этой ярмарки тщеславия, большей частью довольно безвкусных. Вы знаете, что в прошлом году Гарри Лер устроил ужин для собак, на который пригласил сотню друзей с их домашними любимцами?

– Чем же их угощали? Костями?

– Вы попали пальцем в небо! Фрикасе из курятины, жареная говяжья печенка и прочие лакомства. Все расселись на земле, и пирушка завершилась скандалом, потому что люди умеют лицемерить, а собаки никогда не скрывают, кто им нравится, а кто нет! Это и видно, и слышно!

Морозини смеялся от всего сердца, но Моос не разделял его веселья. Скрестив руки, он подошел к тропинке, бегущей между скал и ведущей на деревянный причал. И стал вглядываться в ярко-синий океан, на волнах которого грациозно скользили яхты с белыми парусами.

– Вы скажете, – вздохнул он наконец, – что полтора месяца пролетят быстро. До и после сезона мы с радостью любуемся самыми прекрасными кораблями во вселенной, чьи владельцы – прежде всего моряки, а уж потом богатеи, с ними мы охотно имеем дело и счастливы видеть их здесь. Смотрите-ка! Да ведь это... Неужели?!

Тед прервал свою речь, нахмурился и, приложив ладонь козырьком к глазам, стал вглядываться в горизонт.

– Что такое? – спросил Морозини.

Вытянув левую руку, Тед ткнул пальцем в какую-то точку:

– Вон там! Дымок! Белый корпус яхты! Но ведь первой по традиции всегда бывает «Нурмахал», стимер Винсента Астора, а он никогда не прибывает в порт раньше или позже двенадцатого июля...

У Морозини было острое зрение, но Тед видел куда лучше, если сумел разглядеть яхту во всех деталях. Пока роскошное судно приближалось, хозяин таверны молчал, а затем воскликнул:

– Это же «Медичи»! И яхта идет прямо в порт, не заходя в свою берлогу! Надо посмотреть поближе! Пойдемте! Мы возвращаемся!

Альдо не стал возражать и быстро забрался в пикап, который тут же рванул с места и помчался на полной скорости. Он не понимал, отчего Теду так важно присутствовать при заходе яхты в порт, но не стал задавать вопросов, заметив свирепое выражение лица своего спутника, полностью сосредоточенного на дороге.