– Прежде всего благодарю тебя за то, что ты сделал! – сказал он. – У меня нет уверенности, что я это заслужил, поэтому чувствую себя полным идиотом! Да и выглядел я, наверное, не самым лучшим образом...

– Перестань, прошу тебя! Когда ты вытащил меня из турецкой тюрьмы в Стамбуле, я тоже был весьма несвеж! Ну что, забудем все и начнем сначала?

– С наслаждением! – воскликнул Адальбер. – А теперь рассказывай! На пароходе ты говорил мне о каком-то гарнитуре и убийце, у которого на совести как минимум три жертвы.

– Браво! Ты хоть почти не слушал меня, однако же все запомнил! Мне остается только объяснить тебе все обстоятельства дела...

В своей спокойной и точной манере, не упустив ни единой детали, Альдо стал излагать своему другу все события, ощущая себя чуть ли не Тераменом,[37] но Адальбер слушал его с таким напряженным вниманием, что постепенно он сам воодушевился. Когда рассказчик дошел до признаний Агостино, археолог не выдержал:

– Это какая-то безумная история! В ней есть нечто средневековое. Каким образом в наше время и тем более в этой стране, слишком молодой и потому грубой, воскресла древняя легенда о девственницах, отдаваемых на заклание спрятанному Минотавру? Меня не удивляет, что шериф подкуплен и закрывает на все глаза, но ведь есть другие полицейские более высокого ранга, есть прокуратура...

– Есть также мафия с ее зловещим могуществом. Если твой Минотавр – кстати говоря, мне это сравнение очень нравится! – принадлежит к подобной тайной организации, к нему не подступишься...

– И ты, бедняга, безвинно вляпался в эту трясину?

– Вот почему я сказал тебе, что мне нужна твоя помощь. Риччи в очередной раз собирается жениться, и есть все основания предполагать, что сценарий повторится: непосредственно перед брачной ночью его вызовут куда-нибудь по срочному делу, а через несколько дней будет обнаружен окровавленный труп. Я хочу предотвратить такую развязку и все еще пытаюсь найти способ пробраться в этот смехотворный флорентийский дворец...

– Но ведь мы всегда можем что-нибудь предпринять вдвоем? Мне хочется поближе присмотреться к этому месту. Когда состоится свадьба?

– Не знаю, но оба предыдущих раза это всегда происходило 22 июля.

– В праздник Марии-Магдалины, евангельской грешницы? Такое совпадение не может быть случайным. Значит, жертвы – женщины легкого поведения, заслуживающие кары?

– О двух первых ничего не могу сказать. Но несчастная Жаклин в любом случае под это определение не подходит: она была наивной дурочкой и все еще верила в Деда Мороза. Что касается новой невесты, она отнюдь не ангел, и когда ты, как я надеюсь, получишь возможность увидеть ее, это станет самым большим сюрпризом в твоей жизни.

– Я с ней знаком?

– Мы оба с ней знакомы, и большого счастья нам это не принесло. Сейчас она называет себе Мэри Форсайт, но речь идет о нашей старой знакомой Хилари Доусон, называемой также Марго-Пирожок.

Адальбер вытаращил глаза:

– Не может быть!

– Еще как может! Волосы у нее потеряли прелестный серебристый скандинавский оттенок, который так тебе нравился, сейчас она скорее яркая венецианская блондинка, но это не настолько изменило ее, чтобы нельзя было узнать. И она чувствует себя очень комфортно в роли невесты, что меня весьма интригует. Хочет ли она завоевать положение в обществе, выйдя замуж за миллиардера и запрятав тем самым воровскую фомку в чулан, или же надеется провернуть чрезвычайно выгодное дельце, поймав в свои сети мужчину, в котором нет ничего привлекательного, кроме денег? Возможно, она намерена удрать с добычей, предварительно избавившись от него? Не сомневаюсь, она навела справки и должна знать о предыдущих браках Алоизия Чезаре.

– В этой истории с женитьбой есть что-то, чего я не понимаю: зачем надо доводить дело до этого?

– Ты хочешь сказать, зачем нужна свадьба? Этот вопрос я уже задавал себе. Не могу сказать, что нашел ответ, но мне кажется, все это связано с Бьянкой Капелло, поскольку Риччи женится лишь на тех девушках, которые более или менее на нее похожи. У Хилари сходства скорее меньше, чем у других, хотя она сделала все, чтобы максимально приблизиться к образцу. Это заставляет меня думать, что ей известно об этом деле больше, чем мне. Ты знаешь историю Бьянки?

– Очень поверхностно.

– Жаль, что с нами нет Лизы: она рассказывает ее дивным образом. От меня такого блеска ожидать нельзя, но нужно мириться с тем, что имеешь.

Он справился с задачей достойно. Когда рассказ был завершен, Адальбер задумчиво взлохматил волосы, которые уже успели высохнуть:

– Нет сомнений, ты прав. Твоя Колдунья – ключевая фигура. Первую жертву звали Буэнавентури, как первого супруга, а нашего преступника или сообщника – Риччи, как убийцу вышеупомянутого мужа. И не хватает только призрака этой дамы, бродящей по копии дворца Питти. Кстати, мне страшно хочется его увидеть, этот дворец...

– Отправимся после обеда, если хочешь. Прогулка на велосипеде тебя взбодрит.

– Зачем нам велосипед, если в гараже полно машин? – проворчал Адальбер, который очень не любил переутомляться, если была возможность этого избежать.

– В здешних краях это самое популярное средство передвижения, позволяющее ездить повсюду и не привлекать к себе внимания.

– Но кто же захочет не привлекать к себе внимания во время сезона в Ньюпорте? Чем больше показываешься на людях, тем чаще тебя желают видеть.

Первый удар колокола, возвестивший обед, прервал эту беседу и заставил Адальбера ринуться в свою комнату, чтобы сменить банный халат на более подобающий костюм. Он показал неслыханную резвость и уже при втором ударе догнал Альдо на лестничной площадке, так что по лестнице друзья спустились вдвоем.

На сей раз на террасе с цветущими розовыми кустами под большим тентом в белую и голубую полоску Полина оказалась не одна: рядом с ней стояла женщина лет тридцати с короткими светлыми волосами, искусно уложенными вокруг красивого, но не слишком выразительного лица, на котором выделялись лишь высокие брови, придававшие ее карим глазам вечно удивленное выражение. Это была Синтия. Одетая во фланелевый костюм для тенниса – самый распространенный в час ленча наряду с костюмами для верховой езды или гольфа, – она поочередно протянула обоим мужчинам слишком наманикюренную для спортсменки руку и приветствовала их на светский манер, иными словами, наградила княжеский титул Альдо более сердечной улыбкой, чем академические лавры Адальбера. Впрочем, улыбка стала шире при известии, что прославленный археолог отныне будет украшать собою не суетный салон Алисы Астор, а радушный «Белмонт-Кастл». Синтия ненавидела свою соседку и не скрывала этого.

За стол сели, не дожидаясь Джона-Огастеса, который, естественно, опаздывал, и разговор сразу зашел о бале на следующей неделе – главного дела Синтии. Поэтому беседа быстро превратилась в ее монолог, прерываемый изредка репликами Полины. Лишь появление не слишком смущенного опозданием супруга заставило Синтию умолкнуть. Джон-Огастес заверил Адальбера в том, что очень рад видеть его в своем доме, и тут же перешел к необыкновенным достоинствам новой яхты, воспевая ее в лирических тонах, которым недоставало только трубных звуков «Аиды» в качестве фонового аккомпанемента. Синтия не выдержала и взбунтовалась против этого морского нашествия, обменялась колкостями с мужем и покинула стол, когда подали десерт. Она заявила, что будет пить кофе в своей комнате, где никто не помешает ей обдумывать детали предстоящего празднества. За все время ленча Альдо и Адальбер не произнесли ни единого слова.

Едва Синтия удалилась, как до террасы донеслись гнусавые звуки ее банджо. Джон-Огастес прекратил поглощать сыр «Стилтон», который запивал превосходным портвейном, и, пожав плечами, недовольно сказал сестре:

– Надеюсь, вы тоже чем-нибудь займетесь? Если дать ей полную свободу, она способна пригласить черный джаз-банд на свой бал восемнадцатого века просто для создания контраста!