— Тихо, я сказала! — злым шепотом произнесла Энджи. — Слушайте!

Она направила свою лошадь вперед и оказалась совсем рядом с двумя убитыми служанками — они явно сопровождали рыцаря и леди. Одна служанка была убита первой же стрелой. пронзившей ее грудь. Вторая лежала чуть подальше, скорчившись. Стрела торчала у нее из спины, казалось, женщина сгорбилась, прежде чем упасть на землю.

И тут они опять услышали этот звук.

Тонкий, едва слышный, раздавшийся среди тишины, он был достаточно отчетлив. Но трудно было понять, откуда он исходит. В нем присутствовало то странное качество, которым отличаются некоторые звуки, — кажется, что они раздаются со всех сторон.

— Не нравится мне это, — пробормотал Альфред.

Но Энджи уже соскочила с лошади и подбежала к трупу второй служанки. Она взяла тело за плечи и перевернула на спину. Показалось лицо девушки, почти подростка, большая грудь распирала ее одежду, ворох одежд надетых для зимней поездки через лес.

Не обращая внимания на мертвую девушку, Энджи схватила то, что было спрятано на груди девушки. Как только Энджи подняла сверток, пищащий звук отчетливо возобновился, и все поняли, что это кричит ребенок.

— Ребенок! — вскричала Геронда и, ухватив поводья, провела лошадь Энджи до места, где стояла ее хозяйка, поглаживавшая что-то похожее на сверток, привязанный для крепости к доске.

— Сядь, Анджела! На земле ты в опасности!

— Нисколько, пока я здесь, — донесся резкий голос Арагха, державшегося около них, Геронда посмотрела на него:

— Все это время ты знал, что он здесь! Почему ты ничего не сказал?

— Мне хотелось посмотреть, сколько времени займут поиски. — Пасть волка оскалилась в неслышном смехе. — Но я не стал бы ждать, когда щенок умрет. Конечно, я даже мог бы спасти девушку, у которой он был.

— Передай мне ребенка, Анджела, — властно проговорила Геронда, ибо Энджи пыталась вскарабкаться в седло, не выпуская сверток из рук.

Анджела нехотя протянула свою находку Геронде, которая держала сверток, пока Энджи не уселась в седло и тотчас же не вернула ребенка себе.

— Ты слышал? — спросила Энджи. — Она пыталась защитить ребенка ценой собственной жизни, но они ее все равно убили!

— Она была всего лишь глупая служанка, и только! — нетерпеливо прервала ее Геронда. — Взгляни, ребенок завернут в такую же тонкую шерсть, как и та, из которой сшита одежда его мертвых родителей. Девушка была простой служанкой. Посмотри на ее одежду!

Но Энджи не слушала. Она баюкала младенца на руках, не обращая внимания на неудобство, которое доставляла привязанная к его спинке доска. Удивительно, но ребенок, который лежал на снегу, хотя, конечно, он упал на спину и избежал прямого удара о землю, умиротворенно гукал ей в ответ сквозь маленькое отверстие в платке, которым его укутали так, что не видно было лица. Но вскоре радостное гуканье прекратилось, и опять раздался тоненький раздраженный крик.

— Наверно, он голоден, — сказала Энджи.

— Что ж, кормилиц среди нас нет! — решительно произнесла Геронда, — но в моем багаже есть немного сахара. Можно растворить его в воде и свернуть кончик платка, чтобы ребенок мог его сосать.

— Воду нужно вскипятить, — быстро решила Энджи.

— Вскипятить? — удивился Брайен. — Миледи, мы в лесу, скоро ночь, а аббатство Эдсли довольно далеко. Вряд ли надо разбивать лагерь, только чтобы вскипятить немного воды. Вокруг сколько угодно снега, который можно в любой момент растопить. Но вскипятить — это совсем другое дело…

— Брайен прав, Анджела.

— Но воду надо вскипятить! — упрямо повторила Энджи и посмотрела на Джима.

— Да, — подхватил он, поняв ее призыв. — В таких случаях воду надо кипятить, чтобы… чтобы видение смертей не отразилось на будущем ребенка!

Никто не возразил. Так решил маг и, даже если его слова непонятны, не могло быть и речи о том, чтобы их оспаривать. Брайен тотчас отдал необходимые распоряжения.

— Альфред, скачи вперед, вели взять один из моих стальных шлемов и набить его снегом, чтобы получилась чашка воды. Заметь, только чашка. И пусть ее вскипятят на костре. Она должна кипеть к тому времени, как мы подъедем.

Альфред помчался выполнять распоряжение и исчез среди деревьев.

— А вы, четверо, — обратился Брайен к оставшимся воинам, — сделайте из ветвей носилки и оттащите мертвого рыцаря и его леди туда, где нас ждут остальные. Мы отвезем их в аббатство Эдсли для христианского погребения. А другие, кто не займется этим, отправятся с нами.

Брайен посмотрел на трупы, лежащие на снегу, перекрестился и пробормотал несколько слов, которые, несомненно, были молитвой. Геронда последовала его примеру, затем оба повернули коней к дороге. Джим, Энджи и оставшиеся без дела воины последовали за ними; они придерживали своих лошадей, будто красуясь, но не ради собственного удовольствия, а потому что Энджи отказалась ехать быстрее, боясь растрясти ребенка.

Когда они подъехали к остальным, костер уже пылал. Растопленный снег подогревался на огне, шлем был искусно укреплен на концах двух поленьев, слишком толстых, чтобы прогореть, пока не вскипит вода.

Вода, конечно, еще не кипела. Но никто не отпускал замечаний по этому поводу. Всех людей отвели в сторону, чему они весьма радовались, а Анджела, Геронда и три их служанки суетились над ребенком, пытаясь накормить его.

Прошло немного времени.

— Черт меня побери, — произнес Брайен, но тихонько и обращаясь только к Джиму, конь которого беспокойно перебирал ногами возле коня Брайена. Оба находились от остальных в стороне. Брайен вздохнул. Глаза его встретились с глазами Джимa. — Ну ладно!

К этому моменту ребенок почему-то затих, а вскоре подошли женщины и сказали, что он заснул.

Оставшийся путь к аббатству в свете угасающего дня прошел беспокойно. Энджи наконец убедили — главным образом Геронда — привязать ребенка к спине лошади, как он, несомненно, и путешествовал и к чему привык, пока были живы его родители. Она нехотя сдалась, и всем немного полегчало. Солнце еще стояло над горизонтом, когда кавалькада выехала из леса в поле, окружавшее строения из темного камня. Это оказался настоящий замок, и их пропустили без всякой задержки, как только часовому были объявлены имена и положение Брайена и Джима. Джим был чрезвычайно рад возможности проехать на своем коне через ворота во двор замка, а еще больше спешиться, отдав поводья одному из своих людей, и войти в освещенную переднюю. Внутри было так же холодно, как и снаружи, разве что ледяной ветер не пробирал до костей.

Воинов провели в конюшни, где масса соломы и одежды, которая была при них, помогла им зарыться и устроить лежбище, чтобы не замерзнуть ночью. А если бы кто-то и замерз, аббатство должным образом опечалилось бы случившимся, но… на все воля божья. Оруженосцы — и Джима, и Брайена — зашли в замок, где обоих разместили возле кухни, в каморке чуть больше собачьей конуры.

Джим и его спутники, войдя в замок, обнаружили лишь несколько каминов с еле тлевшими дровами, но в комнате с голыми каменными стенами и узким закрытым ставнями окном горел большой огонь. Комната предназначалась для Энджи и Джима.

Однако Джим тут же обнаружил, что его гонят из теплого местечка — оно в момент превратилось в детскую, которую заняли Энджи, Геронда и женская прислуга. Оказалось, что ребенок нуждается в массе вещей, ведь он попал к ним без запасной одежды или няньки, которая ухаживала бы за ним, Джим смутно помнил, как все происходит там, в мире двадцатого века, где даже бездетные женщины могли накормить младенца молоком. Энджи, конечно, могла об этом знать. Тем временем оказалось — Джим понятия не имел, каким образом, — что известие о прибывших успело распространиться по всей округе и аббатство уже послало в соседние села, которыми владело, просьбу прислать сюда кормящую мать. Джима отослали в каморку Брайена — ее трудно было назвать комнатой, — где тот уже разместился. Тем не менее, здесь тоже горел камин и, благодаря небольшим размерам, комната быстро обретала обжитой вид.