То, что он сообщил о красных драконах, было неутешительным. Красные озлобились и не скрывали недовольства. До них доходили слухи о разрушениях, причиненных драконами в других частях Ансалона, и они жаждали развлечений. Если Красное Крыло не вступит в битву в ближайшее время, они будут действовать по своему усмотрению, и тогда жертвой может оказаться кто угодно. Судя по их теперешнему настроению, они скорее готовы накинуться на друзей, чем на врагов.

Китиара доложила обо всем Ариакасу, добавив к этому, что, по ее мнению, Тоэд — прекрасная кандидатура на должность Повелителя Драконов. Когда она сообщила о своей рекомендации Тоэду, излияния благодарности и смрад были столь сильны, что создалось впечатление, будто восторг стимулирует работу потовых желез хобгоблина. Когда Китиаре наконец удалось стереть его слюни со своих сапог, она отправилась попрощаться с Грэгом.

Повелительница сообщила, что рекомендовала Тоэда, и объяснила, почему так поступила.

— Командовать будешь ты, — сказала Кит.

Командир Грэг ухмыльнулся, выстрелив длинным языком. Они пожали друг другу руки, вернее, руку и когтистую лапу, и Китиара пошла к ворчащему Скаю, которому вовсе не улыбалась мысль лететь к ледяным равнинам.

— Не бойся. Тебе не обязательно там оставаться. Я отошлю тебя назад на север, — сказала Китиара, усаживаясь ему на спину.

— Сражаться? — радостно спросил Скай.

Хотя он очень отличался от своих красных сородичей, но в одном он был с ними солидарен: ему претило бездействие.

— Нет, — ответила Китиара. — Я хочу, чтобы ты привел Синее Крыло, драконов и драконидов, на юг.

Скай изогнул шею, чтобы посмотреть на нее и убедиться, что она не шутит.

— На юг? — переспросил он удивленно и разочарованно. — Почему на юг? Ведь наша война на севере.

— Объясню потом, — сказала Китиара. — Просто приведи их с собой. Скоро ты все поймешь.

Этим Скай вынужден был удовлетвориться, поскольку Китиара больше ничего не сказала.

По устланному снежным ковром коридору бесшумно и почти незаметно бежал белый волк, его мех сливался со снегом и льдом. Волк миновал ряд колонн, тянувшихся вдоль длинного зала и поддерживавших сводчатый потолок. Заходящее солнце заглянуло в стрельчатые ледяные окна и зажгло ледяные колонны и сложенные из снежных блоков стены огнем угасающего дня.

Стены меняли цвет по сто раз на дню — огненно-красные и оранжевые на рассвете, сверкающие белизной днем, когда шел снег, синие ночью, при свете звезд. Вечно меняющаяся красота ледяного зала захватывала дух, только волк оставался к ней равнодушен. Для него все вокруг было серым. Он спешил через зал, не глядя ни вправо, ни влево, спеша выполнить свою миссию.

Волк прибежал из Ледяного Замка, расположенного за несколько миль от дворца, его руины были видны из любого ледяного окна. Построенный изначально как крепость-маяк до Катаклизма, он стоял на ныне забытом острове к югу от знаменитого портового города Тарсиса. Сигнальные огни на башнях некогда указывали путь кораблям, направляя их сквозь туман и непогоду к безопасной гавани, или предупреждали город о появлении врага.

Когда разразился Катаклизм, море отступило от Тарсиса, и белокрылые корабли увязли в песке. Остров и стоявший на нем маяк поглотил огромный, надвинувшийся с юга ледник. Стены крепости рухнули под натиском подступившего льда, и уцелела лишь одна каменная башня, ныне торчавшая под рискованным углом, подпираемая ледяными глыбами. Каменной кладки крепости, погребенной под толщей снега и льда, уже не было видно вовсе.

Жители этой части мира — рыбаки, обитавшие в юртах, сделанных из звериных шкур, — прозвали крепость Ледяным Замком, считая ее местной достопримечательностью. Номады, преследовавшие рыбу на своих быстрых, покрытых тонкой коркой льда лодках, или ледяной народ, не проявляли к Замку никакого интереса. Обследовав помещения и вытащив все, что могло помочь им в ежедневной суровой борьбе за выживание, они оставили его.

Другие местные обитатели — дикие таной, называемые еще людьми-моржами, будучи давними врагами ледяного народа, удерживали Замок в течение нескольких лет, используя его как форпост для грабительских вылазок. Но и таной оставили Замок, выдворенные оттуда могущественным магом, которого они со страхом называли воплощением зимы.

Феал-хас вернулся.

Когда началась Война Копья, Ариакасу понадобился Повелитель Драконов и в этой части континента. Но найти того, кто согласился бы выполнить такое тяжкое задание, оказалось непросто. Климат здесь был ужасный, сражений происходило немного, а значит, не было возможности выдвинуться или захватить добычу, если, конечно, не считать обилия копченой рыбы. Ариакас уже думал, что ему придется отправить кого-нибудь в Ледяной Предел насильно, а потом повысить в звании обиженного Повелителя, который наверняка засыплет его прошениями и жалобами. Однако императору повезло. Он нашел Феал-хаса.

Выбор пал на эльфа не сразу. Император не любил и не доверял всем эльфам без исключения — и светлым, и темным. Он вполне разделял точку зрения своей Богини, что хороший эльф — мертвый эльф, и прилагал все усилия, чтобы выполнить пожелания ее Темного Величества. Однако Феал-хас был единственным, кто проявил интерес к Ледяному Пределу. Потому Ариакас подверг верность Феал-хаса испытанию, приказав ему отправиться на родину, в Сильванести, и передать план всех укреплений. Феал-хас предоставил Ариакасу подробный и точный отчет, присовокупив к нему ценные сведения о темной тайне Лорака, об Оке Дракона, погубившем короля.

И все же Ариакас не доверял эльфу. Феал-хас был язвителен и надменен и не выказывал императору того уважения, которого, по его собственному мнению, он заслуживал. Но так как другого кандидата, желавшего бы отправиться в Ледяной Предел, не нашлось, Ариакас вверил управление ледяной пустыней магу. Такхизис послала туда свою драконицу по имени Слякоть, чтобы та следила за Повелителем, а потом и Королева, и император, казалось, начисто о нем забыли.

А что до Феал-хаса, то он оставался загадкой для всех, кто его знал. Почему эльф, в чьей природе заложена любовь ко всему цветущему, живому и зеленому, выбрал для жизни место, где вся растительная жизнь умерла и даже память о ней была погребена под толщей снега и льда?

Никто не мог ответить на этот вопрос, потому что никто в Сильванести не помнил теперь Феал-хаса, кроме потерявшего разум короля Лорака. Кое-какие сведения о нем сохранились в анналах Башни Высшего Волшебства, где некогда жил и работал маг, но никто не дал себе труда их разыскать, да и кому бы это пришло в голову?

Волк, разумеется, не мог бы ответить ни на один вопрос о своем Повелителе. Он знал только, что это его хозяин. Добежав до двери, ведущей в покои, он открыл ее носом и вошел внутрь.

Феал-хас, уютно завернувшись в длинный плащ, подбитый белым мехом, сидел за своим письменным столом, который был вырезан изо льда, как и большая часть мебели во дворце. Когда волк вошел в комнату, эльф писал отчет императору. Феал-хас то и дело обмакивал перо в чернила, которые непременно замерзли бы, если бы он не наложил на них особое заклинание. Почерк у Повелителя был мелкий, неразборчивый и изысканный, что ужасно раздражало Ариакаса, поскольку выдавало руку эльфа.

Ариакас редко снисходил до того, чтобы самому разбирать написанное Феал-хасом. Поэтому он поручил это одному из своих помощников, тем более что все равно в этих донесениях интересного было мало. Когда армия драконидов вторгнется на юг Абанасинии, Феал-хас должен будет оборонять пути подвоза продовольствия и прочих припасов. До этого же момента он был обречен скучать в своей ледяной твердыне в стороне от главных военных событий.

Феал-хас прекрасно сознавал, что император его недолюбливает и не питает к нему особого доверия. Феал-хасу были известны секреты души Ариакаса, так же как и всех прочих. Имелись у Феал-хаса и свои тайны — опасные тайны, и одна из них заключалась в том, что он был криоником, магом редких дарований, обладающим властью на короткое время, долю доли секунды, «замораживать» Реку Времени. И тогда он был способен проникнуть в самые потаенные мысли и чувства человека, словно дуновение ледяного ветра уносило с собой все воспоминания и впечатления жертвы. Феал-хас не мог получить все нужные ему сведения за один раз. Ему необходимо было время, чтобы раскопать в том мусоре, который засоряет человеческие сердца, нечто действительно для него важное. И когда у него это получалось, он откладывал находку, чтобы воспользоваться ею в свое время.