— Именно этого ты хочешь больше всего?

— Да, наверное. — Он улыбнулся. — Мне, воину Христа, следует думать о славе Божьей, но я озабочен и своей собственной. Я просто жажду покорить того, кто победил и завоевал других.

— Но возможно ли это? — спросила она мягко, отбросив его волосы на одну сторону. — Ведь турки очень сильны.

— Сильны? Да. Непобедимы? Нет! Их бил Хуньяди у Белграда и Ниса. Скандерберг снова и снова наносит им поражения в Албании. Я вполне могу справиться с ними здесь, с небольшой помощью.

— Которая придет из Венгрии?

— Да. Я могу заварить кашу, начать войну и некоторое время продержаться вполне успешно. Но если Корвин не двинется, не использует все золото, которое Папа прислал ему, чтобы сражаться…

— Что тогда?

— Тогда мы обречены. — Князь поднял голову. — Ты понимаешь, что только тебе я могу сказать об этом.

— Да, понимаю.

Она гладила его волосы. Он дышал ровно и будто бы безмятежно.

Через некоторое время женщина позвала:

— Влад, — но он не шелохнулся.

Илона стянула с него сапоги, сняла с себя платье, натянула на обоих теплое шерстяное одеяло и приникла к своему князю.

Дочь дубильщика не думала, что заснет, однако открыла глаза, когда за неплотно закрытыми ставнями уже брезжила заря. Она осторожно выскользнула из постели, стараясь не потревожить его, и приоткрыла окно. Да, в самом деле восток посветлел.

— Что, уже рассвет? — спросил он сонным голосом.

— Нет, мой дорогой, — сказала Илона, прикрыла ставни и возвратилась к нему. — Это горит Тырговиште. Спи спокойно.

— Ты что, шутишь?

— Да, шучу. Спи.

Через несколько мгновений он снова спросил:

— А почему у тебя такие холодные ноги?

— Они горячие как угли по сравнению с моими руками. Вот, попробуй.

Она засунула ладони ему в шаровары и прикоснулась к тому, что нашла там.

— Иисусе! — воскликнул он, приподнялся и снова повалился на спину. — Что ты со мной делаешь?

— А вот что, — проговорила женщина, продолжая ласково перебирать пальцами. — Я что-то не вижу, чтобы ты возражал.

— Илона, — простонал Влад, потом резко повернулся к ней, и его руки скользнули ей под рубашку.

— А чьи теперь руки холодные? — рассмеялась она, теснее прижимаясь к нему.

— Но ты же не возражаешь.

— Я возражаю, когда ты ничего со мной не делаешь и даже ничего от меня не желаешь.

— Правда?

— Правда, — ответила она. — Я твоя, когда бы ты ни пожелал меня. Здесь, сейчас, всегда и навеки.

— Что ж, пусть будет здесь и сейчас. — И Влад сорвал с нее рубашку.

Он приходил к ней в разном настроении и любил по-разному. Но больше всего ей нравилось именно так — утонуть в его горячей, неудержимой страсти, когда все остальное уходит, исчезает, теряет свое значение. Она знала, что он не где-то еще и не с кем-то еще. Князь здесь, таков, какой есть. В других местах ему приходилось носить маску, но только не с ней. Здесь он забывал о себе и о своей роли, терял себя в ее бесконечной, безбрежной любви. Илона забирала его всего, без остатка, но и от себя самой не оставляла ничего.

Они слились в объятиях, то поднимались, то опускались на постели. Им становилось все жарче с каждым мгновением.

Слабый утренний свет, пробивающийся сквозь ставни, постепенно делался все ярче. Илона мечтала о том, чтобы Тырговиште и в самом деле охватило всепожирающее пламя, такое, какое сжигало теперь их обоих. Потом она почувствовала, как он напрягся, первый раз в кои-то веки. Женщина знала, что он попытается отстраниться от нее, как делал всегда с тех пор, как поклялся священнику в том, что больше не будет иметь незаконных детей, в обмен на то, чтобы она осталась жива. Но Илона так же хорошо понимала, что теперь она, вполне возможно, видит его в последний раз и не может позволить ему уйти вот так.

— Нет, мой князь, нет. Останься, — прошептала она и обняла коленями его бедра.

— Илона. — Он тяжело вздохнул.

— Это будет безопасно, моя любовь, совершенно безопасно. Я знаю, когда можно.

— Ты уверена?

— Я никогда не смогла бы солгать тебе.

— Да, ты не смогла бы. Ты единственная, кто не смог бы. Именно поэтому я так дорожу тобой. Ты — прибежище моей души и сердца. — Он улыбнулся. — Что ж, с благословения Господа! — вскрикнул Влад и снова дал волю своей страсти.

Пауза длилась всего несколько мгновений и только усилила их обоюдное желание. Потом их тела снова слились. Восторг и упоение прорывались вскриками и стонами.

Через минуту они лежали, тесно прижавшись, почти слившись воедино, чувствуя дыхание друг друга и слыша, как стучат их сердца. Глаза князя снова были закрыты, на лице написано спокойствие и умиротворение. Илона смотрела на него. В этот момент он был очень похож на юношу, которого она знала прежде, каким увидела его впервые в Эдирне, из-под вуали, увешанной монетами.

Она знала все, что говорили о нем, все слухи и сплетни. При дворе находилось немало охотников, которые с удовольствием и весьма подробно пересказывали на разный манер деяния князя. Ее прислужница Елизавета, дочь жупана Туркула, могла болтать об этом часами, пока Илона не останавливала ее. Но все, что она слышала о жестокости, об ужасающих наказаниях, не имело никакого отношения к человеку, дремавшему в ее объятиях. Он никогда не говорил с ней об этих ужасах и не раскрыл ей, в чем состоял источник той отчаянной мрачности, которая временами охватывала его. Все эти признания предназначались духовнику, Богу, но никак не ей. Влад называл ее своим убежищем, своей тихой гаванью, и она не могла разрушить это его убеждение, уничтожить ощущение безопасности и покоя в единственном месте, где он находил все это, что бы ни говорили о нем люди.

По улице проскакала лошадь. Илона мысленно просила Господа о том, чтобы всадник проехал мимо, но нет.

Знакомый голос негромко позвал за ставнями:

— Князь?..

Она закрыла ему уши, но он все равно услышал и отозвался:

— Иду.

Лошадь отъехала, но недалеко.

Влад попробовал подняться, Илона удержала его.

— Моя любовь. — Дракула накрыл своими руками ее ладони.

— Останься.

— Нет, больше не могу, — ответил он твердо. — Меня призывает Господь.

— Странно, что Всевышний говорит голосом Иона.

Он рассмеялся, высвободился из ее объятий, поднялся. Пока князь быстро, по-солдатски, одевался, Илона неотрывно смотрела на него, разглядывая каждый мускул, запоминая каждый шрам. На его теле не обнаружилось ничего нового, такого, чего она не знала, не помнила наизусть, не держала постоянно в голове.

Он натянул один сапог, обернулся и увидел, как внимательно, со скрытой страстью, она смотрит на него.

— Что ты? — спросил Влад.

— Возвращайся ко мне, — прошептала Илона.

Князь натянул второй сапог, сел на кровать рядом с ней.

— Я постараюсь, но если не получится, то Ион поклялся мне…

Она заставила его замолчать, приложив палец к губам.

— Я знаю, но подозреваю, что если не вернешься ты, то и Тремблак тоже. Я вряд ли увижу его живым, если ты погибнешь.

Влад попытался возразить, но женщина не позволила ему.

— Я буду в безопасности, снова оденусь в мужскую одежду и ускачу в Клежани, к монахиням. Ты так щедро жертвовал им. Наверное, любовница князя должна доживать свои годы именно там.

Он улыбнулся такой неожиданной горячности, взял ее пальцы, поцеловал их.

— Мне как-то трудно представить тебя в монашеском платке.

— Если ты не вернешься, то я обрежу волосы и буду носить платок до самой смерти. — Ей вовсе не хотелось улыбаться.

Дракула прикоснулся к ее густым, пышным волосам, отбросил их с плеча и негромко сказал:

— Не делай этого ни по какой другой причине.

Она склонила голову ему на руку. Он наклонился, поцеловал ее лоб, закрытые глаза.

— Вот так и оставайся, — прошептал князь. — А когда ты снова откроешь их, я буду опять здесь, рядом с тобой.

Она послушалась, как делала всегда. Илона слышала, как он открыл дверь спальни. С улицы послышались приглушенные голоса. Мужчины что-то обсуждали.