Одна такая вереница вагонов с дизельным топливом вдохновила двух британских агентов на акцию.
«Комбинированное фугасно-зажигательное взрывное устройство», объяснил Ренфилд. «Взрывчатка подрывает цистерну. А в это время другое устройство, установленное в нужном месте, взрывается и рассеивает дизельное топливо до мельчайших капелек, которое после этого воспламеняется второй, зажигательной частью. А потом просто смотрим на это веселье».
Что они и сделали, подорвав двадцать вагонов-цистерн с топливом, вспыхнувших, расплекивая огромные густые потоки огня. Столбы пламени, кружась, как торнадо, взметнулись в небо футов на тридцать-сорок, и засверкали языки пожарища, извиваясь, как живой зверь, жаждущий поглотить мир. На многие километры вокруг ночь превратилась в день.
Вглядываясь в это безумие огненных вихрей, Люси показалось, что она сможет увидеть в нем Сатану. Если он действительно существует, то непременно должен обитать где-нибудь там. Она сказала об этом Кришану, который ответил: «Знаешь, никакого дьявола нету — этот все тот же Бог, просто в пьяном состоянии».
Красота это невиданного огня была абсолютной, словно ядовитые цветы-бархатцы вдруг расцвели темной ночью. Нечто такое, что верно запечатлеть на холсте мог лишь какой-нибудь гениальный безумец вроде Ван Гога.
Никто так не радовался от удовольствия результатам своих трудов, как Ренфилд, который возликовал до невозможности громко. Он визжал от восторга, торжествующе и судорожно орал. Не раз и не два его ликующие крики могли привлечь внимание местных жандармов или солдат, выехавших на место катастрофы. В такие моменты Кришану приходилось зажимать Ренфилду рот рукой, заглушая его радостные вопли, а Харкер тем временем увел их со света во мрак, а затем стал и вовсе уводить отсюда группу.
После того, как они еле унесли оттуда ноги из-за неоднократных триумфальных воплей Ренфилда, Люсиль решила вводить ему небольшие дозы успокоительного, после того, как он установит свои заряды, конечно же, и этого всегда оказывалось достаточно, чтобы успокоить легко возбудимого бомбиста.
Они подорвали несколько поездов и железнодорожное полотно в Титу, постепенно продвигаясь на север и сделав то же самое в Гэешти, Китеаске и Питешти. Они также перерезали телефонные и телеграфные линии всякий раз, когда представлялась такая возможность. Они взрывали электростанции, питавшие военные базы и важнейшие предприятия. Сея повсюду хаос и погибель, как восклицал Харкер после каждого такого случая. И с каждым новым сбросом груза с самолета SOE снабжала их новым багажом хитрых военных «игрушек».
И многое из того, чем их снабжали, действительно оказалось именно военными хитростями. Что помогло Люсиль и Харкер сократить часть той эмоциональной дистанции, которая между ними возникла, когда оба они визжали от восторга, как дети, от различных мелких акций саботажа. Особое удовольствие они находили в бросании шипов-«кальтропов» на дорогу; «кальтроп» [он же «чеснок», тривол, трибол и т. д.] представлял собой тетраэдрическую шипованную штуковину с небольшими заостренными треугольничками с острыми, как лезвия ножей концами. Если разбросать эти «чесноки» по плоской поверхности, то они вставали так, что один острый конец их всегда был направлен вверх.
Люсиль и Харкер смеялись, как школьники, разыгрывающие учительницу, усеивая этими штуковинами дороги перед приближающейся военной автоколонной и наблюдая затем, как одна за другой лопаются у них шины, как воздушные шарики на частной вечеринке. Они убеждали сами себя, что эта акция представляет собой уничтожение ценных резиновых изделий, и это приводит к тому, что противнику требуется время и усилия для ремонта или замены шин, помимо нанесения морального урона врагу. Однако истинная причина заключалась в том, что это было просто невероятное удовольствие.
Другую взрывчатку, хитроумно замаскированную под куски угля, партизаны, изображавшие из себя гражданских, тайком подбрасывали в казарменные угольные желоба.
Придумана была и еще одна, еще более коварная и зловещая взрывчатка — она выглядела как мертвая крыса. Эти замечательные имитации крыс они подкладывали к дровам, в ожидании естественного человеческого побуждения выбросить этого отвратительного дохлого вредителя в рядом стоящую печку. Достаточно было лишь представить себе взрывающиеся печи и системы обогрева — и на душе становилось теплее, и всегда это вызывало улыбку.
Однажды им сбросили с самолета контейнер с порошком, вызывающим зуд, и Клошка стал издеваться над этим, прикалываясь, какой толк от этого вещества, если нет никакой возможности его применить. Но Хория нашел сочувствовавшую партизанам женщину, работавшую на фабрике по пошиву армейской формы. Ей удалось посыпать одежду этим вредоносным составом (колючими семенами растения мукуна, размельченными и разбрасываемыми из жестяной банки из-под талька).
Воодушевленный этой проделкой, Кришан нашел еще одного человека, работавшего на предприятии по производству презервативов. То, что Клошка называл «презервативами», а Хория — «веселыми шляпами», предназначалось для войск, дислоцировавшихся вдоль советской линии фронта, а также отправлялось и в немецкие части в оккупированной Франции. В Париже, судя по всему, была такая в них потребность, что немецкие производители в одиночку не могли угнаться за спросом.
Блестящая идея ввести такой же раздражитель в презервативы пришла в голову Кришану. После чего одного только упоминания слова «веселая шляпа» было достаточно, чтобы вся группа прыскала от смеха, как дети.
Донесения Харкера об этих более прозаических и приземленных, но коварных акциях побудили SOE сбросить им груз с каким-то составом под названием карбахол — мощным слабительным. Он стал распространяться группой среди других членов Сопротивления, которые затем подсыпали его в соль на румынских военных постах.
В отчетных донесениях после этого приводились колоритные описания поистине геркулесовых очищений — но не конюшен, а желудков, что стало еще одним поводом веселья среди членов отряда.
Некоторые из этих фокусов оказались не столь успешными, как например, зажигательная стрела, напоминавшая огромную спичку длиной 18 дюймов [45 см], с ударным взрывателем в головке. Ею нужно было стрелять из лука, по идее желательно с расстояния примерно пятидесяти метров. Но это хитроумное приспособление действовало лишь в половине случаев, и у Люсиль получалось забрасывать эту чертову штуку дальше, чем мог выпустить стрелу из лука любой самый сильный мужчина.
Во время этой серии рейдов, диверсионных и подрывных акций, саботажа и бесшабашных вылазок Князь оставался в их различных базах, служивших им укрытием, и их не покидал. Он не отказывался от участия в заданиях, предназначенных только для него, но просто никто не просил его это делать и не давал таких поручений.
Единственное, что Люсиль знала точно — это что Хория больше никогда не отправится на них вместе с Князем. Он сказал ей об этом прямо; очевидно, он был сильно травмирован тем последним случаем с вампиром.
Люсиль хотелось утешить Князя, чем-то помочь ему облегчить выход из пережитого им смятения, но он относился ко всем этим попыткам с холодным безразличием.
Близость, возникшая между ними той ночью на зерновом складе, не должна была повториться. Да и Люсиль была так занята подпольной работой, что у нее не хватало времени лаской выманить его из депрессии. Она не походила на какую-нибудь заботливую мамочку и считала, что война — не место с кем-либо нянчиться.
И у нее было стойкое ощущение, что Князь и не желал такой опеки над собой. Он был из тех, кому требовалось разбираться со своими внутренними проблемами самому. И она была готова предоставить ему такую возможность, не залезая ему в душу.
Между тем их усилия не пропали даром и, как оказалось, оказали серьезное воздействие на военные перевозки в регионе, о чем свидетельствовало увеличение числа патрулей — и именно эти патрули стали новыми мишенями отряда. Харкер продолжал регулярно отчитываться перед своим руководством — о передвижении войск, расположении предприятий и коммунальных объектов, которые нужно было наметить для будущих бомбардировок — и все эти разведданные, а также слухи (с указанием, что это именно слухи) передавались им по радиостанции.
