Мы все посмотрели на Артура. Он понял также, как и мы все, что бесконечная любовь призывала его исполнить этот долг, чтобы память Люси осталась для нас священной, а не нечестивой; он выступил вперед и смело сказал, хотя руки его дрожали, а лицо было бледно, как снег:

– Верные друзья мои, благодарю вас из глубины своей разбитой души! Скажите, что нужно сделать, и я не дрогну.

Ван Хелзинк положил ему руку на плечо и сказал:

– Молодец. Немного храбрости, и все будет кончено. Этот кол надо вбить ей в сердце. Это будет ужасное испытание, я уверен, но это ненадолго, и потом ты будешь радоваться больше, чем теперь горюешь, и выйдешь отсюда с облегченной душой. Но не следует колебаться, раз уж ты решился. Думай лишь о том, что мы, твои верные друзья, здесь, с тобою, и все время молимся за тебя.

Артур взял кол и молот. А раз он на что-нибудь решился, то рука его никогда не дрогнет.

Ван Хелзинк открыл свой молитвенник и начал читать молитву, а Квинси и я повторяли за ним слова, как могли. Артур приставил кол заостренным концом к ее сердцу, и я видел, как острие впилось в тело. Затем он ударил изо всей силы.

Люси стала корчиться в гробу, и какой-то гнусный, леденящий кровь крик сорвался с ее красных губ. Тело вздрагивало, корчилось и извивалось; белые острые зубы стучали и кусали губы, а изо рта била пена. Но Артур ни разу не дрогнул.

Затем вздрагивание и судороги тела стали тише, зубы перестали стучать, лицо успокоилось. Ужасная работа была кончена.

Молот выпал из рук Артура. Он зашатался и упал бы, если бы мы его не поддержали. Пот градом катился у него со лба, и он задыхался.

Нечеловеческая сила воли и желание спасти ее душу помогли ему исполнить эту работу, на которую иначе у него не хватило бы сил. В течение нескольких минут мы так были поглощены заботами о нем, что и не посмотрели на гроб. Когда же мы туда взглянули, шепот удивления и испуга раздался среди нас. Мы смотрели так внимательно, что даже Артур поднялся с земли, на которую он опустился в изнеможении, и подошел посмотреть. Лицо его изменилось, мрачное выражение исчезло и засветилось радостью.

В гробу больше не было того ужасного существа, которого мы так боялись и которое так презирали, что убить его было привилегией. Там лежала Люси такой, какой мы видели ее при жизни, выражение лица было удивительно чисто и мило, хотя горе и страдания оставили на нем следы, но даже эти следы были нам дороги, так как именно такой мы привыкли видеть ее в последнее время. Мы чувствовали, что спокойствие, отразившееся на ее лице, было не что иное, как символ вечного грядущего покоя. Ван Хелзинк подошел, положил руку на плечо Артура и сказал:

– Ну что, Артур, друг мой, дитя мое, прощен ли я теперь?

Артур взял руку старика, поднял ее и, поцеловав, сказал:

– Да. Да благословит тебя Бог за то, что ты вернул душу моей возлюбленной, а мне покой!

– Теперь, дитя мое, ты можешь ее поцеловать, – сказал профессор. – Поцелуй ее в мертвые губы, если хочешь, ибо теперь она уже не злой дьявол и не погибшее навеки существо. Она больше не «He-мертвое» дьявола. Она принадлежит Богу, и душа ее вместе с Ним.

Артур наклонился и поцеловал, затем мы выслали его и Квинси из склепа; профессор и я отпилили кол, оставив острие в ее теле.

Затем мы отрезали ей голову и набили рот чесноком, запаяли цинковый гроб, привинтили крышку деревянного гроба и, собрав наши вещи, ушли. Закрыв дверь, профессор передал ключ Артуру.

Раньше чем двинуться дальше, Ван Хелзинк сказал:

– Теперь, мой друг, первый шаг уже сделан, а он был для нас самый трудный. Но осталась еще одна большая работа – найти автора всех наших печалей и уничтожить его. У меня есть нить, и по ней мы доберемся до него, но это долгая и трудная задача, тут есть опасность и большой риск. Не поможете ли вы все мне? Мы научились верить, не так ли? А если так, то не наш ли это долг? Я надеюсь на удачу.

Мы поочередно пожали ему руку, и условие было заключено. Затем профессор сказал:

– Через два дня прошу всех прийти ко мне в семь часов обедать. Я представлю вам двух других сотоварищей, которых вы еще не знаете; я все приготовлю для нашей совместной работы и раскрою все свои планы. Джон, пойдем ко мне, с тобою я должен посоветоваться еще о многом, и ты можешь помочь. Сегодня я еду в Амстердам, но завтра вечером вернусь. Затем начнется великая борьба. Но сначала мне хочется еще многое рассказать вам, чтобы вы знали, что делать и чего следует остерегаться.