— А наши повозки?

— Конечно, здесь мы их не бросим. Сейчас я позову Курро, жители Кусачего Леса отвезут их обратно.

— А где они лошадь добудут, если Ушастика выпрячь? — не унимался Сашка.

— Договорятся как-нибудь, — успокоил его кагманец. — У них хорошая репутация в этих краях, им доверяют.

Старость — не радость. Вообще-то в свои тридцать шесть стариком Мирон Павлинович Нижниченко себя не считал, да и причин к тому, если быть честным, не наблюдалось. Физическая форма была вполне пристойной, хроническими болезнями он не страдал. Однако, путешествие верхом на муле оказалось гораздо более тяжелым, нежели он предполагал, основываясь на своих детских впечатлениях. И дело было вовсе не в отсутствии седла: в детстве он вообще ездил на голой лошадиной спине, а сейчас мул был покрыт толстой мягкой попоной темно-серого цвета. Тем не менее, не успели ещё скрыться из глаз стены и башни Плескова, а мышцы уже начали ныть и деревенеть. Всё внимание Мирона было сосредоточено на том, чтобы не свалиться со своего скакуна, оставалось только надеяться, что те, кто гораздо больше привычен к верховым прогулкам, внимательно следят за происходящим вокруг.

Таких привычных в отряде оказалось трое. Во-первых, конечно, Йеми, державшийся на лошади с ловкостью опытного наездника и задававший направление и темп движения. Как не торопились преследователи, но кагманец понимал, что попытка взять резкий старт чревата не только непредвиденными задержками, но и травмами, поэтому компания двигалась легкой рысью. Во-вторых, казалось, ни малейших затруднений не испытывает Наромарт. Ловко подогнув длинные ноги, он ехал почти рядом с Йеми, то и дело обмениваясь с ним короткими фразами. Ну а, в-третьих, умело управлял Ушастиком Сашка. По крайней мере, так казалось со стороны. Маленький коняга без особого напряжения нес двух мальчишек и два здоровенных тюка в придачу. И, хотя он и шел в арьергарде, но не потому, что не мог догнать передних, а согласно закону связки: сильные впереди и в конце, слабые — в середине.

Так они отмахали на глазок километров десять, когда на пути повстречалась деревенька. До этого им попадались только расположенные на придорожных холмах белокаменные виллы за высокими оградами, здесь же лепились один к другому деревянные домики с соломенными крышами. Ясно, что в таких жил люд победнее, намного победнее.

На главной площади Йеми неожиданно остановил коня.

— Давайте-ка передохнем. Да и расспросить местных жителей не мешает. Заодно и поедим, а то толком не завтракали.

Ни Гаяускас, ни Нижниченко не были убеждены в необходимости остановки, но спорить не стали: ноющая боль в пояснице и ягодицах была даже более весомым аргументом, чем те, которые привел кагманец.

— Балис, Мирон, когда скачете — не будьте такими скованными. А то сидите оба, точно посохи проглотили. Расслабьте мускулы, тогда и болеть меньше будет. Пригнитесь немного. Вообще, не застывайте в одной позе, словно статуи.

— Мог бы и раньше посоветовать, — проворчал Балис.

— Мог. Только вы не производите впечатления людей, которым помогают советы под руку.

Морпех улыбнулся: крыть было нечем.

Привязав средства передвижения у коновязи, путники прошли в деревенскую харчевню. Во внеурочное время та, естественно, была почти пустой. Лишь босоногая девка в длинном холщовом сарафане, согнувшись, отмывала дощатый пол. При виде странников она тотчас вскочила и бросилась к ним навстречу.

— Почтенные путники желают отдохнуть?

— Почтенные путники желают легкого завтрака, — ответил Йеми.

— Сейчас всё будет. Садитесь, куда вам угодно.

Пока они рассаживались за длинными столами у выходившего на площадь окна, девка успела сбегать за хозяином харчевни. Это оказался невысокий смуглокожий мужчина, уже в солидном возрасте. В лице было что-то неуловимое похожее на ту девку — не иначе как он приходился ей отцом или дядькой. Появление нежданных посетителей его обрадовало, а наличие среди них уродливого нечки изрядно озадачило. Впрочем, опытный трактирщик сразу понял, что к чему: за одним столом сидели благородные господа, главным из которых, скорее всего, был самый младший — юноша в красном кафтане с меховой опушкой — даром, что на улице Ралиос вовсю палит. Ну а за другим — рабы: мальчишка да нечка покалеченный. Какой толк от них в путешествии — непонятно, но то не хозяина харчевни ума дело.

— Что угодно господам? — почтительно поклонился он перед столом, где сидели хозяева. Может, конечно, господ-то тут и нет, и с пришедших за глаза хватит обращения «почтенные», но немного лести никогда не вредило делу. Каждому приятно, когда его величают по благородному.

— Вот что, почтеннейший, — ответил ему молодой темноволосый парень, сидевший напротив юноши. — Дай-ка нам югурта, хлеба с сыром и молока. А этим, — он кивнул на рабский стол, — принеси тоже югурта и хлеба.

Парень говорил на торопийском языке, говорил правильно и бегло, видимо сам был родом из этих мест.

— Может, господа вина желают? — поинтересовался хозяин харчевни.

— Вина? Ещё утро не кончилось, а ты нам вина предлагаешь. Совсем ума лишился?

— Простите, благородные господа.

— Давай, неси еду быстрее. Мы спешим.

Хозяин поспешил на кухню. Господам всегда виднее. Хоть и на дворе давно уже время к полудню, но, если господам угодно, пусть будет утро. У Ралиоса не убудет. Главное, чтобы путники остались довольны и щедро расплатились. А коли им хочется откушать быстро — так это не сложно. Всё, что они желали получить на стол, на кухне имелось. Разве что, молока было маловато. Господам-то хватит, а вот рабам…

— Мирва, сбегай-ка до бабки Рении, принеси кувшин овечьего молока. Скажи, я потом расплачусь.

Собрав еду на большой деревянный поднос, хозяин поспешил к нетерпеливым благородным гостям.

— Скажи-ка, почтенный, — обратился к нему тот же самый парень. — А что, караваны из Плескова сегодня проходили?

— Проходили, было дело. Сначала невольников в Альдабру гнали, потом и с товарами купцы проехали.

— Не останавливались здесь?

— А чего они тут забыли? Мы же, благородный господин, почитай, около самого города живем. И двух лин до Плескова-то не будет.

— Понятно. Стало быть, только прошли и ничего более?

— Ничего, господин. Прошли и прошли.

— Ладно. Ты вот что… Яйца куриные у тебя, наверное, имеются?

— Как не быть.

— Ты вот что, принеси-ка рабам с десяточек. Сырых, понятное дело.

Хозяин только крякнул от удивления. Чудные господа, право слово. Если каждый будет своих рабов кормить югуртом да куриными яйцами, да отпаивать овечьим молоком, то желающих пожить в такой неволе найдется немало. Нет, конечно, не его это дело, господин в своих рабах волен и никто ему не указ. Хочет — молоком поит, хочет — живыми в землю закопает. А всё же — чудные господа… Ишь как залопотали по-своему, югурта попробовав. И называют его как-то чудно…

— Так это почти как наш йогурт, — удивился Мирон, опробовав белую густую массу. Удивился на русском, чтобы трактирщик ненароком не понял.

Балис пожал плечами.

— Кстати, и называется похоже. Югурт — йогурт.

— А что такое — йогурт? — заинтересовался Саша.

— Знаешь, честно скажу, не знаю, как его делают. Только знаю, что из молока с добавлением фруктов. А продается повсеместно в маленьких пластиковых формочках. И рекламируется как идеальный завтрак, — попытался объяснить Нижниченко.

— Каких формочках? — не понял мальчишка.

— Пластиковых. Из пластмассы, её стали широко применять в середине двадцатого века.

Мальчишка огорченно вздохнул.

— Ты чего? — удивился Мирон.

— Обидно… Жизнь такая интересная… Столько всего было впереди… А я так ничего и не увидел…

— Так уж и ничего? Ты здесь такое видишь, чего никто из твоих современников и представить себе не мог.

— Нет, Мирон Павлинович, это другое, — убежденно сказал казачонок. — Там была моя жизнь, а теперь — как будто чужая. Всё время чувствую, что это всё должно быть не со мной, а с кем-то другим.