Гарий Раэлий был ещё жив. Изонист, грудь которого пробил пилум кого-то из ребят (взгляд Гария уже настолько затянуло туманом, что легионер не мог разглядеть, кто метнул оружие), лежал буквально в паре песов. Он тоже был жив, Гарий видел, как он вцепился в древко, пытаясь вырвать пилум из раны, но силы в руках уже не было. Легионер попытался ударить врага гладием, но и его силы ушли вместе с кровью. Рука Гария еле шевельнулась, изонист, наверное, даже и не заметил этого движения.

Удар посоха в горло, который сделал небоеспособным последнего легионера, совпал по времени с очередными хлопками ольмарского оружия. Огустин огляделся. Балис стоял в нескольких песах от настоятеля обители изонистов, весь в пыли, забрызганный кровью, но, судя по всему, целый и невредимый. Бой продолжался только в середине двора: с последними оставшимися врагами сражались Наромарт и благородный сет.

Сашка с каждым мгновеньем уставал всё больше и больше, руки и ноги словно наливались свинцом, дыхание с хрипом вырывалось из горла. Легионер тоже устал, его движения становились всё медленнее и неувереннее. Но ни один, ни другой не прекращали боя. Боя, в котором, было уже понятно, победит не тот, кто лучше владеет оружием, а тот, кто сохранит больше сил. Если, конечно, не случится нечто непредвиденное, неожиданное, нечто, что круто изменит ход событий.

Горизонтальный удар с разворота — центурион успел отскочить на безопасное расстояние. Перехват, меч взмыл вверх над правым плечом для рубящего удара. А центурион уже шел на сближение, вскидывая вверх скутум. Шаг назад, чтобы позволить мечу набрать большую силу, а щиту не дать заблокировать удар на размахе. Но центурион был проворнее — ещё бы, он только вступил в бой, он ещё полон сил. Ему удалось принять на щит удар на самой начальной стадии, и он тут же сделал ответный выпад, целясь в грудь. Ногу назад, корпус назад, руки, естественно назад, но меч остался направленным на врага. Центурион все же дотянулся до Олуса кончиком гладия, царапнул кожу на груди. Но теперь — наш выпад, двуручный меч намного длиннее, назад не уйти. Но центурион и не попытался уйти назад — он ушел вбок, и клинок лишь скользнул по пластинам сегментаты.

Два легионера караулили выход из хижины. Внутрь не совались. Понимали, что там преимущество может оказаться не на их стороне. Но и заблокировали Мирона надежно — носа не высунешь. И в то же время внимательно наблюдали за происходящим вокруг: атака Балиса и Огустина врасплох их не застала. Только противопоставить этой атаке солдатам оказалось нечего: Гаяускас убрал своего противника короткой очередью, а изонист нанес отвлекающий удар шестом в колено и тут же с другой стороны ударил врага ногой в голову. Вот и всё, и нету стражи.

Брат Коглер решил бежать. Ничего другого не оставалось: победа явственно клонилась на сторону изонистов. О том, что с ним произойдет, если он попадется в плен, инквизитору не хотелось и думать: слишком мрачным было такое будущее. Надо было уходить. Но как? Пробиваться к воротам? Для этого нужно было проскочить мимо нескольких стычек, кипевших во дворе. Тратить время на мальчишку, до сих пор умудрившегося не погибнуть под мечом легионера, брат Коглер, конечно, не собирался. А вот миновать без боя середину двора было невозможно: там, в смертельном бою, сцепились оптий Кудон и почти обнаженный воин с двуручным мечом. Лезть к ним было бы верхом неосторожности: один солдат попробовал, было, вмешаться, так мятежник снес ему голову одним ударом, походя, словно чашу вина осушил. Да ещё дальше к воротам на высокого светловолосого изониста наседало четверо легионеров, от ударов которых он, кажется, довольно удачно защищался мечом. Словом, путь через ворота был заказан.

Зато, ни одной живой души не должно было обретаться на пути к штурмовым бревнам, по которым в укрепление попала дюжина Линория, да и сам инквизитор. Осторожно, поминутно оглядываясь, боги берегут того, кто бережет себя сам, он отступал всё дальше вглубь двора, пока не добрался до нечестивой изонистской молельни. Прижавшись спиной к каменной стене, он пробрался вдоль неё на задний двор. Раненая нога болела, в сапоге хлюпала стекшая кровь, но сейчас брат Коглер старался не обращать на это внимание. Нужно было во что бы то ни стало покинуть поселение изонистов, а уж потом можно будет заняться и раной.

— Бросьте оружие. Сопротивление бесполезно.

От хижины к месту боя шли трое: Огустин, Балис и Мирон. Оружие, известное легионерам было в руках только у изониста, но то, что уродливая кривулина в руках высокого человека в черной одежде убивает с безжалостностью городского палача, понимали все — это понимание было оплачено множеством трупов в медных доспехах, валявшихся по всему двору.

— Бросьте оружие. Мы сохраним ваши жизни.

Самое тяжелое в судьбе военного — принимать такие решения. Его отряд был обречен, в этом сомнения не было. Оставался выбор: погибнуть всем до одного, но сохранить честь Двадцать десятого легиона, или же сохранить жизни хотя бы немногих солдат, но позорно признать поражение. И выбирать должен был он — оптий Валерий Кудон, которому уже никогда не быть центурионом. Что ж, значит, такова его судьба. Но если ему самому уже больше не жить, то пусть останутся живыми хотя бы некоторые из тех людей, что доверились ему. А позор… Он знает, как стереть позор со штандартов родного легиона.

— Бросить оружие! — отдал команду Кудон.

Оставшиеся на ногах легионеры повиновались командиру.

— Здесь был ещё один! — тут же выкрикнул Сашка. — Он где-то там, за постройками.

Балис тут же бросился вглубь двора.

— Держись дальше от стен, — крикнул он сунувшемуся было вперед парнишке.

Всё-таки хорошо, что изонисты строили все свои постройки круглыми, можно было не опасаться атаки из-за угла. Конечно, опытный воин всё равно сможет использовать здания для укрытия, но эффективность нападения по любому будет меньше.

— Я его в ногу ранил, — сообщил казачонок.

Это тоже было хорошей новостью. Раненый в ногу далеко не убежит, если, конечно, он задумал именно убегать. Ну а если нападать, то его подвижность сильно уменьшится.

Сашка двигался грамотно, стараясь всё время обезопасить себя от неожиданного нападения. Но атаки так и не последовало: во дворе врага нигде не было. Гаяускас подтянулся на стенку.

Человек в белом балахоне поверх чешуйчатого доспеха с мечом в правой руке торопливо спускался вниз по склону холма, сильно прихрамывая на правую ногу.

— Стой, стрелять буду! — рефлекторно выкрикнул Балис.

На убегавшего это не произвело никакого впечатления. Прибавить скорости он, похоже, был не в состоянии, но и сдаваться в плен явно не собирался.

Что ж, каждый сам выбирает свою судьбу. Спрыгнув наружу, морпех присел на колено, прицелился и нажал спусковой крючок. Автомат молчал. "Две осечки за один бой — это, пожалуй, перебор", — подумал Балис, передергивая затвор. Патрон не вылетел. Тихо выматерившись, Гаяускас отсоединил магазин — так и есть, пустой. Заставляя себя не торопиться, Балис вытащил из кармана скрепленные изолентой запасные рожки, присоединил их и снова вскинул автомат. Беглец, между тем, почти добрался до опушки леса. Для того, чтобы скрыться в кустах, ему оставалось преодолеть каких-то тридцать-сорок метров, когда хлопнул выстрел. Воин, словно получив мощный удар по шее, упал лицом вперед, чуть не перекувыркнувшись через голову. Упал и замер.

— Убит? — спросил сверху забравшийся на стену убежища Сашка.

— Это не игра в войну, это настоящая война, — ровным голосом ответил Балис, перебираясь через ограду. — Ему предлагали сдаться. Не захотел — сам виноват. Пошли.

На появившихся из-за построек морпеха и казачонка вопросительно смотрели все, кто был во дворе.

— Сдаться он не захотел, — коротко объяснил Балис.

— Понятно. Пожалуйста, помогите собрать оружие, — обратился Огустин к обитателям приюта. — И посмотрите, кто из раненых жив, мы постараемся оказать им помощь.

А потом добавил, обращаясь к оптию: