— Мирон, чему ты удивляешься? Выдать себя за благородного господина — очень серьезное преступление. В твоём мире за это не наказывают?

— Чему удивляюсь? Жестокости. Зачем за это убивать? Да ещё так мучительно.

— Ты говорил, что в своём мире занимался похищением секретов иных стран. Скажи, какое наказание полагается разоблаченным лазутчикам?

— Самое умное — заставить их сообщать своим хозяевам то, что нужно тем, кто их разоблачил.

— Да, это — мудрое решение, — согласился Йеми. — И что, ваши правители всегда так мудры? А попавшие в плен лазутчики всегда соглашаются сообщать ложь?

— Не всегда, — вынужден был признаться Нижниченко. — Тогда их расстреливают из того оружия, которыми пользуется Балис. Или вешают. Но без жестокости.

Память немедленно подсказала историю последнего шага по служебной лестнице, которому предшествовала гибель начальника Службы Безопасности Юго-Западной Федерации в вольере с аллигаторами. Обосновывать мягкость подобной смерти относительно сожжения заживо Мирону никогда не позволила бы совесть. Потом вспомнилась история Михаила-Махмуда, сваренного заживо в масле. Пожалуй, апеллировать к нравам на Земле смысла не имело. Разведчик нашел в себе силы признаться:

— Йеми, у нас тоже хватает жестокости, но, по крайней мере, её не возводят в закон.

Кагманец только что глазами не захлопал.

— Прости, Мирон, мне это понять совсем уже трудно. Если за какое-то преступление положено определенное наказание, то его и должно применять. Преступника можно помиловать, смягчив наказание, но никак не увеличить его. Конечно, бывают тираны, вершащие суд исключительно по своему разумению и не связанные никакими законами, но подданным ли тиранов попрекать жестокостью тех, кто живет под властью законов, а не под прихотью одно лишь правителя.

— Обсудить нравы и законы в разных местах, бесспорно, крайне занимательно и полезно, — вмешался Наромарт, — но сейчас, мне кажется, важнее решить иные проблемы. После того, как мы сражались с воинами этой страны и убили многих из них, полагаю, нам всем при поимке грозит самое жестокое наказание и вряд ли кто из нас может рассчитывать на снисхождение. Так что, все мы в равных условиях, все рискуем жизнью, и, на мой взгляд, не должны из-за этого держать друг на друга зла.

— А никто и не держит, — немедленно ответил Сашка. — Я бы за ребятами по-всякому пошел, что бы мне ни грозило.

И, уже про себя, тихо, по-русски добавил:

— Замучаются печку топить. Дров не хватит.

Никто из людей этого просто не услышал, Наромарт же, не владеющий русским языком, её хоть и слышал, но не понял. Это его, впрочем, не отвлекло:

— Тем лучше. Давайте сосредоточимся на том, что же нам делать дальше. Итак, нам нужны лошади. Йеми, не может быть, чтобы они не продавались.

— Что нельзя купить за деньги, то можно купить за очень большие деньги… Разумеется, если отдать за каждую лошадь эдак полторы сотни ауреусов, то хозяева возражать не будут. Но столько денег у меня нет. Моих запасов не хватит даже близко даже на одну лошадь, а ведь одна лошадь наших проблем не решит.

— Да, это плохо, — согласился Наромарт. — Расплачиваться ювелирными изделиями с крестьянами смысла не имеет.

Ответом ему было понимающее молчание.

— Почему? — не удержался от вопроса Женька.

— Быстро превратить их в деньги никак не получится. А ведь крестьянам нужно покупать лошадей взамен, — пояснил Мирон.

— Кроме того, дорогие украшения у крестьян могут вызывать подозрения у чиновников. Дальше возможно различное развитие событий, но, в любом случае, без привлечения к нам внимания дело не обойдется.

— Тогда что нам делать?

— Тогда нам нужно как можно быстрее вернуться в Плесков и купить лошадей там.

— А зачем возвращаться назад, когда можно идти вперед? — возразил Балис.

— Вперед? Куда? Ближайший город на нашем пути — это Шоф, столица Прунджи. Безусловно, в нём мы тоже сможем купить всё необходимое, продав местным ювелирам драгоценности, но до него слишком долго идти.

— И всё же, сколько нам до этого Шофа добираться?

Йеми обвел товарищей задумчивым взглядом. В пути отряд всегда выравнивается по слабейшему. Слабейшим в пешем переходе, конечно, был Наромарт. Хромающий нечка навряд ли был способен за день преодолеть больше трёх лин. Разумеется, по равнине, в горах — ещё меньше. Можно посадить его на Ушастика, весу в целителе немного, как говорится "кожа да кости". Тогда самыми медленными будут мальчишки, точнее Женя. Саша, наверное, не уступит взрослым ни в скорости, ни в выносливости. Значит…

— Примерно день уйдет, чтобы перевалить через Южный хребет. И дней восемь-девять — на дорогу до города. Пожалуй, так. Хотя, без хотя бы одного привала на целый день мы вряд ли сможем обойтись.

— Итого одиннадцать дней. Где одиннадцать, там и двенадцать, будем рассчитывать на худшее. Плюс три дня, прошедшие с момента выхода каравана. Итого — пятнадцать дней. Почти две осьмицы, как ты говоришь. Как далеко за это время уведут рабов?

— Слишком далеко. Если их повели из Плескова на восток, то, значит, ведут в Альдабру. До неё караваны в среднем доходят за одиннадцать дней. Максимум — за дюжину. А уж из Альдабры ведет много дорог. В любой из остальных городов Восьмиградья, оттуда могут увезти морем. Кроме того, могут и посуху отправить — через перевал на север, в Грождигу.

— А в Шоф их не могут отвести? Он ведь ещё ближе к Плескову, чем Альдабра? И в том же направлении?

— Шоф действительно ближе, но он стоит в стороне от дороги и совершенно не торговый город. Купцы Восьмиградья просто не позволят вырасти сильному конкуренту поблизости от своих владений. Караваны невольников очень редко сворачивают с дороги.

— Но мы не можем не отработать и этот вариант.

— В Шофе мы, так или иначе, окажемся и, разумеется, расспросим тамошних купцов.

— Эх, оказаться бы там побыстрее…

— Для этого необходимо вернуться в Плесков и закупить лошадей. По дороге до города не больше пяти лин. Скорее всего, даже не больше четырёх.

— То есть, где-то около двадцати пяти — тридцати километров, — задумчиво пробормотал Балис. Не привлекая к себе слишком большого внимания, такой путь вполне можно было проделать за день. Конечно, не всем. А значит…

— Те, кто может идти быстро — идут в Плесков. Те, кто не могут — идут по дороге на Альдабру. Дальше плесковская группа закупает мулов и лошадей и догоняет идущих по дороге. Классика. К концу второго дня мы соединяемся и продолжаем путешествие верхом, — уверенно изложил свой план капитан.

— Разделяться не хотелось бы, — нахмурился Мирон. — Но, похоже, придется: время дороже. Какие идеи по составу групп?

— Какие могут быть идеи, когда всё очевидно? Наромарт, Женька и ты двигаетесь по дороге, а мы с Сашкой и Йеми идем в город. Если, конечно, Йеми завтра будет как новенький.

— Завтра он не будет, как новенький, — предупредил Наромарт. — И послезавтра тоже. Живое существо устроено намного сложнее, чем механизм. Даже такой сложный механизм, как у тебя, — эльф указал на автомат, лежавший рядом с тюфяком Гаяускаса. — Серьезная травма влияет на весь организм, и даже чудесное исцеление по молитвам не может сразу убрать все её последствия. Слабость и быстрая утомляемость останется у Йеми ещё на несколько дней, да и у Мирона нога ещё некоторое время будет побаливать. Конечно, я могу приготовить для них необходимые снадобья, если буду рядом, но, если ты хочешь быстро добраться до Плескова, то Йеми тебе не помощник.

— Хорошо, мы можем отправиться в город вдвоём с Сашкой.

— А не слишком ли рискованно отпускать вас туда без Йеми? — засомневался Нижниченко.

— Не может же он разорваться. Если бы Йеми пошел в город — рисковали бы те, кто пойдет по дороге. Всегда может какой-нибудь встречный патруль придраться.

— Какой патруль? — изумился Женька.

— Какой-нибудь. Откуда я знаю их систему патрулирования? Разве что пленных расспросить, — серьезно ответил Гаяускас.