— Вот что, Рия, никто тебя убивать не собирается. Но, раз уж так получилось, придётся тебе попутешествовать с нами. Веди себя смирно, слушайся во всём Наромарта — и всё будет хорошо. Договорились?

Вейта облегченно кивнула.

К полудню дождь прекратился, в тучах одна за другой стали появляться прорехи, сквозь которые виднелось высокое голубое небо. Йеми уверенно вёл маленький отряд всё выше в горы, к перевалу. Дорога оказалась не в пример более людной: то и дело попадались тяжело груженые подводы, да чаще не по одной, а штук по пять-шесть.

— Торговля процветает, — заметил Нижниченко во время одного из небольших привалов.

— Разумеется, — ответил благородный сет. — Восьмиградье — самые удобные порты на полуострове. Имею ввиду, конечно, океанское побережье.

— И чем торгуют? — для приличия поинтересовался Балис.

Он ожидал краткого ответа, но Олус пустился в пространные объяснения, видимо, отменно владел вопросом. В разговор втянулся сначала Йеми, а потом и Наромарт с Мироном. Его, как и Балиса, удивило, что, не смотря на вроде бы низкий уровень развития, жители этого мира вели активную торговлю. Сами же аборигены, напротив, торговлю оценивали довольно критично, соглашаясь, что настоящий её расцвет был до Катастрофы, а сейчас осталась лишь тень от былой славы.

Перевал проехали уже к вечеру, когда небо совсем очистилось от туч. Впереди лежала зажатая между двух горных отрогов небольшая долина, а в самом её конце, у моря, возвышались стены города. Зоркому Балису не составило большого труда разглядеть в бухте многочисленные корабли. Вообще, всё это напоминало вид на Цемесскую бухту с Волчьих Ворот, только долина была немного подлиннее и поуже, а горы — слегка пониже. Не говоря уж о том, что Плошт, разумеется, сильно уступал размерами Новороссийску, даже если принять во внимание расположенные вне городских стен пригороды.

— До закрытия ворот успеем? — поинтересовался Мирон.

— Смысла нет, — ответил Йеми. — Лучше переночуем снаружи, а с утра пораньше войдем в город. Есть у меня одна задумка.

— И какая?

— Кажется, после визита к домне Ветилне, благородный сет находится в большой опасности. Поэтому предлагаю немного изменить наш облик. В Плошт я войду как местный жупан, а вы — как моя свита.

— Это неблагородно, — возмутился Олус. — От опасности сету прятаться не пристало.

— Если благородный сет имеет противника подлого достоинства, то ему не возбраняется не соблюдать всех правил чести, верно? Мне кажется, инквизиторы не заслуживают того, чтобы с ними сражались с соблюдением всех формальностей.

— Ты верно говоришь, Порций, но всё же, в этом есть что-то недостойное.

Йеми вздохнул.

— В таком случае, подумай о том, что ты принадлежишь не только себе. От того, сумеем ли мы не возбудить подозрения у властей города, зависит то, как быстро мы сможем освободить Серёжу… и Риону. Мне кажется, что ради помощи им можно временно пожертвовать своим статусом.

— Ради помощи — конечно, можно, — уверенно заявил благородный сет. — Иссон учит, что оказание помощи важнее, чем следование общепринятым правилам. Помнится, однажды его спросил некто Линий…

Балис терпеливо впустил в одно ухо и выпустил через другое очередную, к счастью, не слишком длинную, притчу, после чего предложил продолжить путешествие.

На ночлег остановились на берегу протекавшей по долине маленькой речушки, примерно в трёх километрах от города. Ближе не получалось: ниже по течению реку перегораживала плотина водяной мельницы, лагерь на берегу разлившегося пруда могли заметить посторонние глаза.

— Интересно, а паводком плотину не сносит? — заинтересовался Мирон.

— Да наверняка чуть ли не каждый год, — пожал плечами Йеми.

— Тогда какой смысл тут мельницу ставить?

— Простой. Молоть-то зерно всё равно надо. Мельник зарабатывает столько, что хватает на ежегодный ремонт плотины. К тому же, я в этом не очень разбираюсь, но при правильной конструкции плотина не очень-то и ломается. Если вовремя дать воде путь, то разрушения получаются невелики.

Нижниченко только головой покачал. Выдавать себя за представителя какой-нибудь гражданской профессии в этом мире было крайне затруднительно. Для этого требовалось знание массы тонкостей, изучить которые не было ни времени, ни возможностей. Так что, как бы это не было неприятно, но придётся продолжать изображать из себя прислугу общего назначения.

Ночёвка в этот раз получилась не похожей на предыдущие. Во-первых, ужин приготовила Рия, и получилось это у неё не в пример вкуснее, чем у Йеми.

— Вот что значит — женщина, — похвалил Мирон.

Внешне ящерка никак не отреагировала на комплимент, но по каким-то неуловимым признакам все поняли, что ей очень приятно.

— А я и не спорю: пищу на каждый день должна готовить женщина, — поддержал Йеми. — Мужчина стряпает либо чтобы перекусить, либо что бы пировать.

— Кстати о «пировать». Всё-таки, мы освободили первую пленницу. Полагаю, это надо отметить, — предложил Мирон.

Кагманец, слишком хорошо помнивший последствия вчерашней пьянки, скривился, словно от зубной боли.

— Ну, не напиться до потери сознания, а отметить, — подбодрил его Нижниченко. — Да и вина-то у нас вроде бы нет.

— Вино найдется, хотя и немного. Тут с утра пришлось заказать, но не использовать, — Балис хитро подмигнул Йеми, тот снова скривился, — я залил во фляжку: не пропадать же добру.

— А как вы хотите отмечать? — заинтересовалась виновница торжества. — Парадный ужин в лесу не устроишь.

— Зато можно исполнить песни. Давай-ка, испробуем твою олинту, — предложил кагманцу Гаяускас.

— Бери. Только, прошу, не очень громко, чтобы нас не услышали.

Извлеченная из кожаного чехла, олинта и вправду оказалась очень похожей на гитару — по крайней мере, намного больше, чем ценика. Струн на ней было целых тринадцать: шесть сдвоенных и одинарная нижняя. Именно эта струна доставила Балису трудности с настройкой. Справившись с этим сложным делом, морпех подмигнул сидящим у костра и провозгласил:

— А сейчас состоится концерт народных ольмарских песен.

Все, даже угрюмый Женька, рассмеялись.

— Жаль, мы ничего не поймем, — сокрушенно произнес благородный сет.

— Я потом попробую перевести, — предложил Мирон.

— Это совсем не то. В песни главное не текст, а чувство. То, как вы будете это слушать, скажет мне больше, чем пересказ, о чем Балис поёт.

Нижниченко только согласно кивнул головой. А отставной капитан, словно нарочно продолжая тот вечер, когда играл на ценике, снова начал с речитатива под тихий аккомпанемент:

Сашка не выдержал и расхохотался. Кто такой пионер, он не имел понятия, но мысль о том, что какой-то мальчишка стал командиром на пиратском судне, была забавна сама по себе. А дальше пошло ещё смешнее:

О пионерах Женька много читал в старых книгах, которые покупали ещё его родителям, когда они были маленькими. Всё правильно, в книгах пионеры маршировали под горны и барабаны и не пили не то что ром, а даже пива. Наверное, и зубы тоже чистили по утрам и вечерам, такие примерные. Вообще, конечно, герои этих книг были разными и книги тоже разными. Когда — завлекательными, когда — скучными. Но вот такой смешной интерпретации Женьке ещё ни разу не попадалось.