Потянулись дни, каждый из которых приносил ребятам все новые и новые неприятности, если побои и ругань можно так назвать. Особенно досаждал обоим здоровенный рыжебородый боцман, который с удовольствием отпускал ребятам зуботычины. Приходилось постоянно наблюдать за тем, чтобы не попасться ему на глаза. Матросы называли его Рыжий Коршун, ибо он норовил налетать неожиданно и бил жестоко.
В редкие минуты затишья Петька часто шептал Гардану:
– Гарданка, долго еще можно такое вытерпеть? Мне все кажется, что в аду намного лучше.
– И не говори. Сам едва сдерживаюсь, но думаю, что это долго не продлится.
– А что?..
– Рыжего Коршуна охота прирезать. Даже во сне это вижу и наслаждаюсь. Да нет у меня больше моего верного кинжала.
– А мне все чаще приходит на ум смерть, Гарданка. Я уже ее и не боюсь. Хуже не будет, так мне кажется.
– Не дури, Петька. Все свершается по воле Аллаха! Терпи, не век же нам на этого рыжего спину гнуть и рожи свои подставлять под его кулаки! Придет и наше время. Терпи, Петька!
– Нет мочи, Гарданка. Ей-богу, нет! Утоплюсь!
– За такое Бог завсегда накажет зло и страшно, Петька. Не смей и думать об этом.
Однако ребята вскоре втянулись в работу и не так страдали, хотя руки еще были замотаны разными тряпками, предохранявшими ладони от срывов, ибо волдыри еще не прошли. Да и отощали ребята изрядно. Пища была скудная, а об оплате и говорить нечего – они тут были настоящими рабами, и никто даже не заикался об оплате их труда.
Однажды Гардан исчез на некоторое время ночью и через полчаса вернулся, осторожно протискиваясь к Петькиному боку. Тот недовольно простонал в полусне, но ноздрей его коснулся вдруг райский запах. Он тут же проснулся, а Гардан молча сунул ему в руку изрядный кусок колбасы.
– Откуда это? – едва слышно прошептал Петька, торопясь запихнуть в рот блаженный кусок.
– Аллах смилостивился над нами и послал дар. Ешь! Молчи, а то придется делиться с другими. Да еще донесут на нас, тогда и Аллах не поможет.
Теперь Гардан иногда, страшно рискуя, добывал по ночам лакомые куски, но голод от этого почти не уменьшался, хотя удовольствия было полон рот. Это были блаженные, но и очень страшные минуты. В любой момент их могли засечь, и потому глотали они добытое, почти не прожевав.
После двух недель монотонного плавания налетел шквал, и тут Петька понял, какой ад может быть на море. Его страшно мутило, порой казалось, что нутро сейчас вывернется наизнанку и его придется прополаскивать в море. А ведь этот ветер был просто крепким, а не штормовым.
Однако от работы его никто не освобождал, и в тот день он валялся на грязной подстилке весь избитый, не в силах продолжать работу. Рыжий Коршун отвел на нем душу, и только Эрик спустя некоторое время пришел к нему и смазал чем-то ссадины и синяки. Легче от этого Петьке не стало, но на душе немного потеплело. Эрик был единственный человек на судне, который жалел ребят и иногда подбадривал их добрым словом.
На следующий день ветер немного утих, но волнение на море почти не уменьшилось. Петька совсем расхворался. Он не мог уверенно стоять на ногах, и никакие пинки не могли заставить его работать. Один раз он едва не свалился за борт, благо его успел перехватить за рубаху один матрос. Гардану позволили оттащить друга к мачте и усадить на бухту канатов. Он все старался сунуть Петьке в рот кусок колбасы, которую сумел стащить ночью, и Рыжий Коршун засек его на этом. Он, как всегда, подкрался неожиданно и обрушился на Гардана.
Боцман так орал, ругаясь, что матросы прекратили работу, уставившись на него испуганными глазами. Они не сомневались, что на этот раз Гардану не выкрутиться. Рыжий Коршун бил парня по лицу и животу до тех пор, пока его не остановил шкипер.
Они долго беседовали на высоких тонах. Наконец шкипер махнул рукой и отошел на корму, отвернувшись от экзекуции. Рыжий Коршун немного передохнул, а Гардан пришел в себя и взирал на окружающий мир уже безразличными глазами. Его лицо было превращено в сплошную кровавую массу, а сил утереться уже не было.
Наконец Рыжий Коршун с силой ударил Гардана в бок, отчего тот откатился шага на два и замер. Грязной рукой боцман схватил Гардана за волосы, приподнял голову, заглянул в лицо и прохрипел злобно:
– Падаль! Полудохлая скотина! Эй, Ганс! Иди сюда! – И когда матрос подбежал и вытянулся перед ним, Рыжий Коршун кивнул на лежащего Гардана и прошипел: – За борт эту падаль! Ему нет места на нашем судне! Бери!
Они подняли Гардана за ноги и руки и потащили к борту. Гардан уже начал приходить в себя, а Петька с ужасом в глазах молча, открыв рот, наблюдал за концом своего друга. И хоть при избиении Гардана ему досталась самая малость, он остро ощущал, что и его конец не за горами. Крик так и не сорвался с его губ, когда он увидел, как матросы раскачали тело Гардана и оно, описав дугу, скрылось за бортом. Всплеска Петька не слышал. Глухие удары волн заглушили слабые звуки.
Гардан полностью очнулся, когда уже летел за борт. Его обуял такой ужас, что он невольно крикнул, но тут же чуть не захлебнулся. Он с головой окунулся в волну, но быстро вынырнул, судорожно хватая ртом воздух. В двух шагах от него медленно проплывал смоленый борт корабля.
Гардан замахал руками, приблизился к борту, но уцепиться было не за что. Он бесполезно царапал смолу ногтями, силясь ухватиться хоть за что-нибудь. Волны безжалостно швыряли его, били о корпус, он с трудом выныривал, глотая воздух открытым ртом. Гардан хорошо плавал, но холодная и бурная вода перехватывала дыхание, а отчаяние и страх затуманивали мозг. И лишь одна мысль блуждала в его голове – как удержаться на плаву.
Судно проплывало мимо, показалось перо руля, и тут Гардан увидел привязанную к корме шлюпку, которая сейчас, в сумерках пасмурного вечера, прыгала по волнам.
Ни о чем больше не думая, Гардан отчаянно заработал руками и едва успел схватиться за провисавший трос. Перебирая руками, он добрался до носа шлюпки и, дрожа от напряжения и страха, весь застывший, непослушными от холода пальцами ухватился за низкий борт и перевел дух. Тут он стал мыслить более вразумительно и поспешил к корме, чтобы укрыться за ней. Ведь кто-нибудь может посмотреть, не видна ли голова мальчишки в бурном море. Его поминутно окатывала набегающая волна, он нырял, опасаясь лишь того, что его окоченевшие пальцы выпустят дерево шлюпочного борта. Но хватка оказалась крепкой. Он передохнул за кормой, отдышался и осторожно высунулся, оглядывая высокую корму корабля. И действительно увидел голову и плечи какого-то человека, смотрящего вдаль. Гардан тотчас спрятал голову за транец.
Он чувствовал, что долго так не выдержит. Тело стало совершенно деревянным и непослушным, дыхание поверхностным. Воздуха не хватало, и открытый рот постоянно хватал его жадно и ненасытно. В глазах появились цветные круги. Пришлось выглянуть снова. Ничего не было видно. Корма судна была пустынна. Гардан подождал, когда волна подбросит его повыше, и страшным усилием бросил все тело на транец. Он повис грудью, заболтал ногами и помаленьку стал перебираться внутрь шлюпки.
Наконец он оказался на дне, залитом водой. Но это было уже не так страшно. Он отдохнул с минуту и пополз к носу, где воды было поменьше.
Гардан лежал на животе, уперев голову в кулаки, стараясь не глотнуть бултыхающуюся воду. Было страшно холодно, но спина уже не мокла и помаленьку начинала отходить.
Он был уже в состоянии заметить, что волнение понемногу успокаивается, сгущаются сумерки. Наступала ночь, но еще долго будет хорошо видно, особенно если небо очистится от туч.
Наконец Гардан отдохнул настолько, что почувствовал в себе силы что-то предпринять. Волны уже не перехлестывали через борт, можно было подумать о том, как вычерпать воду из лодки. Маленькая шлюпка была двухвесельная, но весел здесь не было. Видно, их убрали из боязни, что они будут смыты в море волной, да и опасность захвата шлюпки кем-нибудь из отчаявшихся матросов вынуждала шкипера не рисковать.
