Солнце еще не село, когда ребята проснулись. Усталость сковывала члены. Голод терзал желудки. Вставать не хотелось. Они молча лежали, мысли их были туманны, как море по утрам. Все же Гардан пересилил себя и встал, огляделся, сказал недовольно:

– Раскисли мы с тобой, Питер, рановато. А ведь так, чего доброго, и окочуриться недолго. Вставай, лентяй! Топать пора.

С океана тянуло прохладой, а Петька все недоумевал, почему в Южном полушарии должна быть в это время зима, если днем стоит такая жара и дышать нечем. Правда, ночью прохладно, и одно одеяло не спасает двоих от холода.

Друзья поели и с грустью осознали, что запаса хватит только еще на один раз. Зато вода пока оставалась – и лишь одно это поддерживало их стремление продолжать путь.

Они не разговаривали. Молча погрузили на себя скарб и так же в молчании затопали по песку и камням, держа направление на север.

Солнце уже коснулось горизонта, когда впереди Гардан увидел что-то темное и неподвижное. Они прибавили шаг и скоро остановились возле тела человека. Он лежал на боку, остекленевшие глаза устремились в неведомую бесконечную даль, безжизненную и жуткую. Сердца друзей забились яростно и тревожно, протестуя против такого поворота судьбы.

– Это же Том, забыл я, как его фамилия, – сказал Гардан.

– Совсем недавно я разговаривал с ним, а теперь он лежит и ничего ему не надо, – с горечью в сердце отозвался Петька. – Почему он умер, Гардан?

– Может, от жажды, а может, и заболел. Аллах его знает. Все под его крылом ходим, и не нам заглянуть в будущее и в душу умершего. Но почему его не похоронили? Видать, сил уже не было.

Гардан наклонился и пошарил по карманам. В ладони тускло засветились монетки.

– Гляди, Петя, монеты. Шиллинги, наверное. Мы еще ни разу не получали за свою работу денег. Так вот теперь мы их получили. Немного, но наши, а Тому они уже ни к чему. Сохраним на память, – и с этими словами положил с десяток монет в карман.

– Похоронить его надо, Гарданка, – предложил Петька.

– Сил мало для этого. Свои не похоронили, так нам и подавно ни к чему это. Пошли, нечего смотреть на ночь такое.

– Не по-христиански так-то будет, Гарданка.

– Так я же не христианин, Петя. Я же сказал, что сил на это у нас нет! Пошли, а то совсем раскиснем.

Ребята в подавленном состоянии поплелись дальше, каждый погруженный в свои тоскливые и мрачные мысли. Ноги уже едва передвигались. Они часто останавливались и ложились на холодные камни. Ночь не давала сил, хотя жары уже не чувствовалось. Это было мучительно. Голова кружилась, а ноги заплетались. Они бессознательно забрали вправо, и шум океана уже был не слышен. Опустились на камни для отдыха, и Петька сказал:

– Зачем таскать этот тяжелый мушкет? Выброшу.

– Погоди, – ответил тихо Гардан. – Еще не время. Может пригодиться.

– Подожду, – безразлично ответил Петька и замолчал. Ему не хотелось говорить, да и вообще ничего не хотелось, даже есть. Хотелось лечь и заснуть, заснуть хоть вечным сном, лишь бы не мучиться так.

– Хватит лежать, – с трудом произнес Гардан. – Надо идти.

– А надо ли? Может, хватит, а?

– Не хватит, Петя, не хватит. Мы еще можем идти, потому и пойдем, вставай. Глотнем немного воды и пойдем.

Они снова шли, уже в полусознательном состоянии, а часто и вовсе теряя контроль над собой. Может быть, время остановилось, может, скакало стремительным скакуном. Им это было безразлично. Петька споткнулся и лежал так, не желая подниматься. Гардан терпеливо ждал, не произнося ни слова. Но потом подошел, ткнул Петьку носком рваного башмака в бок.

– Хватит лежать. Вставай! Не время еще.

Петька зашевелился, и рука нащупала что-то постороннее. Он схватил находку и увидел небольшую лопату. Он в недоумении разглядывал ее, затем отбросил в сторону и медленно зашагал вперед.

Гардан поглядел на лопату, смутно выделявшуюся на песке, поднял ее и, перекинув на плечо, зашагал следом.

Часа через два они, обессилев, свалились на песок и заснули, сморенные усталостью и отчаянием. Но главным врагом было безразличие. Гардан так боялся этого чувства, но оно неотвратимо захватывало их и теперь, судя по всему, уже полностью овладело душами измученных путников.

Петька проснулся от какого-то странного ощущения. Кто-то нежно и осторожно целовал его губы. Он нехотя приоткрыл глаза и в наступающем утре, наполненном туманом и холодом, увидел прямо над собой морду шакала, который тщательно облизывал его губы. Язык зверя был мягкий и приятный. Петька остолбенел и решил было, что это сон. Но потом открыл глаза пошире, и шакал отпрыгнул тут же шага на два и остановился в нерешительности.

«Это не сон», – подумал Петька, ощущая во всем теле такую слабость, что с трудом заставил себя медленно, осторожно протянуть руку и притянуть к себе мушкет.

Шакал боязливо отошел еще шага на три и оглянулся. Петька проверил курок, взвел его и с усилием приподнял мушкет. Он дрожал в его слабых руках, но цель была слишком близка. Он медленно положил мушкет на камень и припал к нему. Выстрел прогрохотал так неожиданно, что мушкет сам выпрыгнул из рук, а плечо от сильной отдачи слегка заныло.

Шакал тявкнул, завизжал, крутясь на месте, и свалился, судорожно подергивая лапами. Гардан вскочил с перепугу и уставился расширенными от ужаса глазами на Петьку. Тот улыбался дурацкой улыбкой, и Гардан в первый момент решил, что тот просто сошел с ума. Он крикнул растерянно:

– Петька! Что с тобой?

– Ты готовь завтрак, Гарданка, а я посплю еще, – и отвалился на спину.

– Бредишь, друг? Куда палил?

Но Петька уже посапывал, ничего не слыша. То ли от страха, то ли от слабости и голода, но он тут же заснул, а может, потерял сознание.

Гардан огляделся и увидел убитого шакала. Тут он все понял и с радостным урчанием принялся свежевать его, вспомнив, как он это проделывал с баранами в дни праздника или по случаю приезда друзей и знакомых.

Кусок еще теплой печенки он сунул в рот и, сдерживая нетерпение, медленно жевал, всасывая приятный сок и чувствуя, как сжимается в судорогах желудок. Пришлось скорчиться от боли, но это уже не волновало его.

Скоро запылал костер, а запах жареного мяса разбудил Петьку. Он с алчным взором уставился на костер, на Гардана и спросил:

– Откуда это у тебя, Гарданка? Неужто мясо добыл? Не верю! Это сон!

– Вставай, все уже почти готово. Только не спеши, а то хуже будет. Я знавал, как после голодухи люди набрасывались на еду и умирали в тот же день от колик в животе.

– Ничего не пойму, Гарданка. Неужели у нас есть мясо?

– Ты же сам его добыл и сказал, чтобы я готовил завтрак. Неужто не помнишь?

– Нет. Ничего такого не припомню. Да и не могло того быть. Я же спал как убитый.

Ребята, поминутно останавливая собственную жадность, поглощали куски едва поджаренного мяса и смаковали его во рту, потом с нетерпением заглатывали. Завтрак длился долго, но когда он закончился, оказалось, что обоим страшно хочется пить. Они посмотрели друг другу в глаза и молча поняли взаимное желание. Друзья выпили почти пинту воды и с сожалением обнаружили, что ее осталось всего на один раз.

– Все, Петя, – сказал Гардан. – Напились, а теперь спать. Потом думать будем. Поели, и на том спасибо Аллаху. Знать, не оставляет он нас милостями своими. Иншалла! – этот возглас прокатился по утренней равнине, как клич победителя.

Проспав почти весь день, ребята проснулись от мучительной жажды. Во фляге едва плескалась живительная влага, но Гардан отрицательно покачал головой:

– Потерпи. Будем отдыхать и всю ночь пресную воду делать. Иди принеси морской. Теперь у нас есть лопата, а это значит, что воды для питья будет больше. Торопись.

Петька нехотя поплелся к океану. Он грохотал шагах в ста, но дались эти шаги ему достаточно тяжело. Ноги отказывались слушаться своего хозяина.

Ребята вяло разговаривали, наблюдая за каплями влаги, стекающими с поверхности лопаты. Они не выдержали и опорожнили флягу до капли. Жажду не утолили, но хоть душу потешили, и стало легче.