День Победы в Севастополе
Майский бриз, освежая, скользит за ворот,
Где-то вздрогнул густой корабельный бас,
Севастополь! Мой гордый, мой светлый город,
Я пришел к тебе в праздник, в рассветный час.
Тихо тают в Стрелецкой ночные тени,
Вдоль бульваров, упруги и горячи,
Мчатся первые радостные лучи,
Утро пахнет гвоздиками и сиренью.
Но все дальше, все дальше лучи бегут,
Вот долина Бельбека: полынь и камень.
Ах, как выли здесь прежде металл и пламень,
Сколько жизней навеки умолкло тут!..
Поле боя, знакомое поле боя,
Тонет Крым в виноградниках и садах,
А вот здесь, как и встарь, – каменистый прах
Да осколки, звенящие под ногою.
Где-то галькой прибой шуршит в тишине.
Я вдруг словно во власти былых видений.
Сколько выпало тут вот когда-то мне,
Здесь упал я под взрывом в густом огне,
Чтоб воскреснуть и жить для иных сражений.
О мое поколенье! Мы шли с тобой
Ради счастья земли сквозь дымы и беды.
Пятна алой зари на земле сухой —
Словно память о тяжкой цене победы.
Застываю в молчании, тих и суров.
Над заливом рассвета пылает знамя…
Я кладу на дорогу букет цветов
В честь друзей, чьих уже не услышать слов
И кто нынешний праздник не встретит с нами…
День Победы! Он замер на кораблях,
Он над чашею Вечное вскинул пламя,
Он грохочет и бьется в людских сердцах,
Опаляет нас песней, звенит в стихах,
Полыхает плакатами и цветами.
На бульварах деревья равняют строй.
Все сегодня багровое и голубое.
Севастополь, могучий орел! Герой!
Двести лет ты стоишь над морской волной,
Наше счастье и мир заслонив собою!
А когда вдоль проспектов и площадей
Ветераны идут, сединой сверкая,
Им навстречу протягивают детей,
Люди плачут, смеются, и я светлей
Ни улыбок, ни слез на земле не знаю!
От объятий друзей, от приветствий женщин,
От цветов и сияния детских глаз
Нет, наверно, счастливее их сейчас!
Но безжалостно время. И всякий раз
Приезжает сюда их все меньше и меньше…
Да, все меньше и меньше. И час пробьет,
А ведь это случится же поздно иль рано,
Что когда-нибудь праздник сюда придет,
Но уже без единого ветерана…
Только нам ли искать трагедийных слов,
Если жизнь торжествует и ввысь вздымается,
Если песня отцовская продолжается
И вливается в песнь боевых сынов!
Если свято страну свою берегут
Честь и Мужество с Верою дерзновенной,
Если гордый, торжественный наш салют,
Утверждающий мир, красоту и труд,
Затмевает сияние звезд вселенной.
Значит, стужи – пустяк и года – ерунда,
Значит, будут цветам улыбаться люди,
Значит, счастье, как свет, будет жить всегда
И конца ему в мире уже не будет!
Прощай, Ленинград…
Мой строгий, мой ласковый Ленинград,
Ты вновь теперь назван Санкт-Петербургом.
Не важно: я рад иль не очень рад,
Но я, как и в юности, – твой солдат,
Оставшийся самым вернейшим другом.
А почему я не слишком рад?
Скажу откровенно и очень честно:
Царь Петр был велик. Это всем известно.
Но был ли во всем абсолютно свят?
И Русь, как коня, на дыбы вздымая,
Он мыслил по-своему рай и ад.
И, головы русским стократ срубая,
Пред немцами шляпу снимал стократ.
И грозно стуча по сердцам ботфортами,
Выстраивал жизнь на немецкий лад.
И Русь до того наводнил Лефортами,
Что сам был, возможно, потом не рад.
Слова, с увлеченностью чуть не детской:
Гроссбух, ассамблея, штандарт, Шлиссельбург,
И вот, в честь святого Петра – Петербург,
Вся Русь – как под вывескою немецкой!
Потом и похлеще пошло житье:
Царей на Руси – ни единого русского!
Все царские семьи от корня прусского
Да немцы голштинские. Вот и все.
– Ну что тут нелепого? – скажут мне. —
Сложилось все так, как оно сложилось. —
Что ж, пусть. Но скажите тогда на милость,
Могло быть такое в другой стране?
Могли бы английские или французские
Короны столетиями носить
Дворянишки, скажем, заштатно-прусские,
Которым и дома-то не на что жить?!
Чтоб где-то в Иране, в Канаде, в Китае ли
В креслах для самых больших чинов
Сидели, судили и управляли бы
Такие премьеры, что и не знали бы
Ни стран этих толком, ни языков?!
Ответят: – Зачем так шутить безбожно?
Народ, государственность – не пустяк! —
А вот на Руси – даже очень можно!
И можно, и было как раз вот так!
И разве, скажите мне, разрешили бы
Придумывать где-то для городов
В Норвегии, Швеции иль Бразилии
Названья из чуждых им языков?
У нас же пошли из немецких слов
Названия всяческие вывертывать:
Ораниенбаум, Кронштадт, Петергоф,
Затем – Оренбург, а в Москве – Лефортово.
Затем граф Татищев сей путь продлил
И город, что встал на седом Урале,
Велел, чтоб Екатеринбургом звали
И к царственным туфелькам положил.
О, нет. Никакой я не ретроград.
И ханжества нет во мне никакого,
И все-таки «град» – это слово «град»,
И я ему, право, как брату, рад,
А «бург» – чужеродное сердцу слово!
И вот, словно в залпах «Авроры» тая,
Прошедший сквозь семьдесят лет подряд,
В блокаду не дрогнувший Ленинград
Уходит, главы своей не склоняя!
Как сказочный крейсер, гонимый прочь,
Все флаги торжественно поднимая,
Плывет он в историю, словно в ночь,
Своих неразумных сынов прощая…
Плывет, отдавая печаль волнам,
И в громе оркестров слова рыдают:
«Наверх вы, товарищи! Все – по местам!
Последний парад наступает…»
